Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России

• Название: Том 9. Преображение России
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

В девятый том вошли 4, 5 и 6 части эпопеи «Преображение России» — «Пристав Дерябин», «Пушки выдвигают» и «Пушки заговорили».

Художник П. Пинкисевич.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Ему часто приходилось слышать от себе подобных: «Наш брат — прапорщик нужен в этой войне только затем, чтобы его убили, а потому…» — дальше следовал красноречивый жест, который, если бы передать его словами, звучал бы так: «Чем больше ты сумеешь себя оскотинить, тем для тебя же самого будет лучше!..» Но этой-то способности намеренно себя оскотинить и был лишен Кашнев.

Ему пришлось участвовать всего лишь в одном сражении и то в конце войны. Сражение было безрезультатное, но оно произошло ночью, притом на местности, очень плохо разведанной днем. Он не был ранен в этом сражении, он только попал вместе с людьми своей полуроты в какое-то топкое место, откуда выбрался с большим трудом только к утру, сильно простудился в холодной топи и с ревматизмом ног был потом отправлен в лазарет, а после заключения мира долечивался в одном из тыловых госпиталей; но, кроме ревматизма, он заболел еще и нервным расстройством в тяжелой форме; и эта болезнь оказалась гораздо более затяжной, чем ревматизм.

Если бы понадобилось определить его состояние всего только одним словом, то это слово было бы: «ожог», душевный ожог, от которого оправиться еще труднее, чем от телесного ожога. Он потерял ощущение радости жизни, сохранив в то же время способность мыслить. Когда его спрашивали о чем-нибудь простом, обиходном, он отвечал, хотя и немногословно, но сам никому не задавал вопросов. Его не оживили даже и доходившие в госпиталь вести о революции.

Он начал возвращаться в свой прежний мир только тогда, когда приехала и была принята в штат сестер милосердия того госпиталя, где он лежал, его сестра Нина.

Она осталась такою же самой, какою он привык видеть ее с детства: всегда оживленной, всегда очень деятельной, в румянцем на круглых щеках и яркими глазами. С нею вместе пришло к нему, в затхлый, жуткий, равнодушный мир однообразно окрашенных железных госпитальных коек то свое, какое он потерял, и в марте девятьсот шестого года он смог уже покинуть госпиталь и выйти снова в запас. Но вскоре после этого его спаситель Нина вышла замуж за подполковника Меньшова и вместе с ним уехала куда-то в Среднюю Азию в город Керки, в пограничную часть. Кашнев поехал к матери в Могилев-Подольск на Днестре.

Там, в небольшом домике, где все было ему знакомо о ребячьих лет, день за днем убеждаясь, что вокруг него прежняя тихая понятная жизнь и прежние вполне постижимые люди, к концу года Кашнев начал уже думать о том, чем он мог бы заняться, и поступил на несложную должность в городскую управу. Тут он приглядывался к тому, как маленькие люди, по меткому слову одного из них, «каждый соблюдал свою выгоду», хотя в управу ежедневно приходило много людей в поисках «своей выгоды».

Когда в присутствии Кашнева председатель управы, владелец лучшего в городе магазина бакалейных товаров, стремившийся показать ему, что он вполне культурен, а не то чтобы самый обыкновенный Иван Данилыч Непейпива, проявлял несколько странную то неосведомленность, то забывчивость, то упущения, Кашнев только пожимал недоуменно плечами; а когда однажды он, как бы нечаянно, уничтожил документы, по которым управа должна была произвести платеж около пятисот рублей, Кашнев счел за лучшее уйти и записался в помощники присяжного поверенного в Полтаве. Но месяца через три он уже писал сестре в Керки: «Мне очень не повезло с адвокатурой, я попал в помощники к явному соучастнику мошенников, и кажется, скоро придется от него уйти, пока я сам не впутан им в какое-нибудь грязное дело».

Скоро он перешел на службу в акциз. Эта служба хороша для него была тем, что протекала в тишине акцизного управления, где он имел дело не столько с людьми, сколько с бумагами. Однако вся служба в акцизе сводилась к тому, что кто-то, и очень многие, то здесь, то там нарушали законы, и их, этих нарушителей, необходимо было уличать и привлекать к ответственности по тем или иным статьям акцизных законов.

Отклонения от строгих требований войны, как знал это по личному опыту Кашнев, вели к большим несчастьям, к поражениям, к огромной потере людей, к позорным условиям мира. Здесь же была обычная мирная жизнь: одни издавали законы, другие считали для себя более удобным их обходить.

Иногда он выезжал, как контролер, дослужившись уже до титулярного советника, в город Ромны. Здесь, в Ромнах, он встретил ту, которая через месяц стала его женою.

У нее была добрая улыбка и умные глаза. Эти умные, светлые женские глаза, — именно их не хватало Кашневу в жизни, именно в них он почувствовал свою опору. Она была классной дамой в женской гимназии. Всего на один год моложе его, она казалась ему гораздо опытнее его в жизни, гораздо более, чем он, способной в ней разбираться: «С такой не пропадешь! — говорил он себе: — Такая поддержит». Даже несколько необычное имя ее — Неонила — ему нравилось. Она была хорошего роста, ловких и мягких движений. И как-то даже странно было самому Кашневу сознавать, что она одним своим появлением перед ним почему-то вдруг осмыслила для него жизнь, в которой ему так жестоко, по его убеждению, не повезло: он совсем не того ожидал для себя, когда был студентом. И часто готов он был повторять то, что услышал от одного проигравшегося в карты пехотного капитана: «Ну, если не повезет, то и в чернильнице утопишься за милую душу!..»

Но вот теперь, с появлением на его пути Неонилы Лаврентьевны Покотило судьба повернулась к нему лицом; в первое время после свадьбы так это ему и казалось. Неонила Лаврентьевна, оставив свою должность в Ромнах, не искала другой подобной в Полтаве. Она нашла, что квартира в две комнаты, в которой жил Кашнев, для них теперь очень мала, и нашла другую, в четыре комнаты, с коридором, передней и кухней, и Кашнев согласился с нею, что эта новая гораздо приличнее старой, а между тем дело первой важности это именно квартира, пусть даже она будет и немного дорога: можно урезать себя в чем-нибудь другом, только никак не в квартире.

— Может быть, впрочем, эта квартира несколько велика для нас с тобой, Нила, — задумчиво заметил как-то Кашнев, глядя на одну из комнат, для которой не хватило купленной ими мебели.

— Нет, Митя, ты увидишь сам, что она нисколько не велика, — ответила ему Нила.

И он, действительно, вскоре увидел это: к его жене приехала сестра, о существовании которой он даже и не знал. Сестра была старше Нилы. Когда-то, еще в детстве, она повредила себе левую ногу и ходила, звонко стуча костылем. Глаза у нее были такие же светлые и умные, как и у Нилы, но она как бы совсем никогда не умела улыбаться.

— Она на неделю, на полторы. Погостит и уедет, — уловив недоумение на лице мужа, успокоила его Нила.

Однако дней через пять куда-то уходившая сестра Нилы (звали ее Софа) вернулась, имея победоносный вид, и сказала ему твердо:

— Я нашла себе место!

— Где место?.. Какое место? — удивился он.

— Бухгалтером в одной конторе… Мне не так далеко будет отсюда ходить на службу… Бухгалтером я была и в Гадяче, и ведь у меня есть рекомендации оттуда…

Она и заняла ту комнату, для которой не хватило мебели, и Кашневу самому пришлось переносить туда кое-что из других комнат.

Но в Гадяче оставалась, как узнал это вскоре Кашнев, еще и мать Нилы и Софы, и не больше как через две недели после Софы приехала и она.

Нила объяснила мужу, что мать совершенно необходима ей теперь, когда она уже на седьмом месяце беременности.

Кашнев встретил приезд своей тещи без явных признаков радости. Он уже не спросил жену, сколько еще родственников ее намерено приехать в четыре комнаты его квартиры, но Нила как бы чутьем угадала, что этот вопрос вертелся в его голове, и пошла в наступление.

В день приезда ее матери произошла первая ссора ее с мужем, и в первый раз тогда было сказано ею, что он должен искать себе добавочного к его жалованью заработка, что для ребенка придется нанять кормилицу, что холостая жизнь вообще — это одно, а семейная — совсем другое; что акцизным чиновником можно быть и без всякого образования, что «хорошие деньги» (она так и сказала: «хорошие деньги») зарабатывают люди свободных профессий, каковы, например, адвокаты, а совсем не акцизники.

После этой размолвки Кашнев перестал думать, что ему повезло. Софа оказалась существом молчаливым. Найдя себе место, она за него и держалась цепко, и проводила в конторе своей большую часть дня. Теща же Кашнева, в видах помощи беременной дочери, взяла в свои опытные руки ведение хозяйства.

У нее оказалась привычка начинать, что бы она ни говорила, словами: «Теперь так…»

— Теперь так… Сервировка стола — самое важное в доме. Как можно садиться обедать и не иметь на столе букета цветов, хотя бы самых простеньких? Это верх неприличия! Вот я набрала здесь в огороде ромашек, — это для начала сойдет, и пока нет гостей. А при гостях прежде всего, Нилочка, — посередине стола — букет цветов!