Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)

• Название: Весны гонцы (книга первая)
• Автор: Екатерина Шереметьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

Эта книга впервые была издана в 1960 году и вызвала большой читательский интерес. Герои романа — студенты театрального училища, будущие актёры. Нелегко даётся заманчивая, непростая профессия актёра, побеждает истинный талант, который подчас не сразу можно и разглядеть. Действие романа происходит в 50-е годы, но «вечные» вопросы искусства, его подлинности, гражданственности, служения народу придают роману вполне современное звучание. Редакция романа 1985 года.

---

Алёна, не отвечая, встала, завязала кушак халата — перед глазами всё колыхалось.

— Ты нос-то не дери! — снисходительно заговорила Клара. — Думаешь, не понимаю! Советую пососать лимончик. Сразу — полное прояснение. — Она открыла тумбочку. — У меня завалялся лимончик.

— Отстань! — Больше всего Алёну злил панибратски-интимный Кларин тон. — Отстань!

Клара добродушно засмеялась.

— Была бы честь предложена! — И она запела, как всегда фальшивя: — «Воля слаба моя, это судьба моя…»

Преодолевая головокружение, слабость, даже лёгкий озноб, Алёна пошла умываться.

— Ты заболела, что ли? — спросила её в коридоре третьекурсница Марина Журавлёва, с которой дружил Миша Березов.

— Нет, ничего.

В умывальной, взглянув на себя в зеркало, Алёна ужаснулась: лицо с голубым отливом, как пересиненное бельё, а под глазами чёрные провалы. На руке, у запястья и повыше локтя, темнели два громадных синяка — метки Леонтия. Какое счастье, что сильная! Хорошо, что в передней горел свет…

Уже собираясь уходить из дому, она решила взять хоть какие-нибудь материалы по литературе, повторить с Лилей что успеет. Перебирая книги и тетради на общей этажерке, Алёна увидела на обложке одной из тетрадок рукой Агнии написанный вопрос: «Что сказала Агеша?» Это было ласковое прозвище Анны Григорьевны, и между собой студенты очень часто называли её так. Пониже, под вопросом Агнии (Алёна узнала почерк Глаши), стояло: «Сказала, что Ленка её не волнует, пусть даже набьет себе шишки. Всё внимание надо бросить на Лилю».

Алёну обожгла обида на Соколову — всегда всё внимание — Нагорной, а она, Строганова, будто и не существует. А главное: «Пусть набьет шишки». Какие шишки? О чем это речь? Когда это написано? Может, в начале года, когда Алёна, прослушав первый акт «Трех сестер», заявила, что ей не нравится роль Маши? Ну ладно! Сразу не поняла, ошиблась, но ведь работала же много и по-настоящему… Соколовой её этюды нравились. Правда, в беседе после зачета она сказала, глядя на Алёну с усмешкой: «Все как будто и правильно… Только не надо навязываться зрителю, демонстрировать себя. Даже если вы и очаровательны. Работа на четвёрочку, не выше». Алёна оторопела. А Соколова потом ещё ругала её за голос, за плохое дыхание…

Алёна обиделась и даже возмутилась: опять «педагогические штучки» — ведь и Лильке Соколова наговорила кислых слов. Ей, наверное, стало известно, как они с Лилей дважды опаздывали на самостоятельные репетиции и лекции пропускали, а Наталия Николаевна уже, конечно, нажаловалась насчет сценической речи. Однако то, что Соколова сказала не ей самой, а Глаше, это уже не воспитательный ход. Значит, это подлинное отношение. За что? Может, Глаша доложила Соколовой, что Строганова с Нагорной оторвались от курса? Так ведь не они же одни! Когда выяснилось, что особых перспектив для будущего собственного театра нет, большинство как-то остыло.

Может быть, это касается экзаменов? Ну и что же? Никаких «шишек» Алёна себе не набьет! Два экзамена, хотя и без блеска, она сдала. Последний — русскую литературу — любит ещё со школьных лет и лекции Виталия Николаевича Введенского отлично помнит. А повышенная стипендия ей не нужна, «ёлки-палки», слава богу, — заработок приличный!

Эх, только бы Лилька не провалила литературу! И хорошо бы Анны Григорьевны не было на экзамене! Почему-то другие руководители курсов не ходят на теоретические предметы, а она ни одного не пропустит. Нет, почему же все-таки Петровой предписано «обратить всё внимание на Лилю», когда Алёна дружит с ней и два экзамена Лилька пусть на тройки, но сдала. Алёне не доверяют? И снова, вспомнив о минувшей ночи, о том, что, спасаясь от мерзавца Леонтия, она забыла о Лиле, Алёна ощутила прилив острой тревоги и по странной логике чувств ещё горше обиделась на Соколову и разозлилась на Глашу.

На улице было морозно. Солнце пряталось за мелкими облаками, рябью покрывавшими небо. От того, что она взглянула вверх, отчаянно закружилась голова. Алёна оперлась рукой о стену и, немного оправившись от головокружения, медленно пошла, не думая, куда и зачем. Втягивая холодный, чуть пахнущий гарью воздух, она старалась дышать глубже, хотя от этого сильнее кружилась голова. На душе было муторно. А ведь только вчера, когда шли с Джеком на эту вечеринку, у неё было такое праздничное настроение!

Так что же, собственно, произошло? Разве она изменилась со вчерашнего дня? Ну, попала случайно в неподходящую компанию, подумаешь! А почему не ушла сразу? Да потому, что нечего трусить, надо набираться впечатлений для творчества… За эту мысль Алёна уцепилась, как утопающий за соломинку. Алёна вздохнула поглубже и храбро встретила взгляд обогнавшего её молодого офицера. И, будто помогая стряхнуть дурное настроение, солнце прорвало облака и разбросало искры по снежным островкам, уцелевшим после утренней работы дворников. Нет, ничего страшного не произошло.

Алёна свернула к набережной и сощурилась от сверкающей белизны снежного поля на реке. Мимо прошла коричневая «Победа», за рулем сидел человек в морской форме. А капитан Щукин, поди, думает о ней плохо. Сашка Огнев тоже не забудет ночной встречи на лестнице (почему-то все неприятности у неё с ним происходят на лестнице!), Соколова стала относиться как-то странно, не доверяет. А за что? И вдруг Алёна точно услышала в шумном хоре голосов на вчерашней вечеринке свой, звучавший особенно раскованно. «Мы — люди искусства! — зачем-то кричала она. — Долой мещанство, ханжество!» При этом Леонтий с преувеличенным восхищением таращил на неё свои блестящие выпуклые глаза и больно сжимал её колено. Зачем всё это было? Зачем позволила обращаться с собой, как… Ой, до чего мерзко!

Алёна прошлась взад и вперёд по набережной. Ветер то дул в лицо, то подгонял в спину, забирался под пальто, стыли ноги в шерстяных носках. Она решила идти к Лиле — нет больше терпения ждать и беспокоиться. Чем ближе подходила она к дому Лили, тем сильнее становилась тревога. «Чего я боюсь? Не бандит же с большой дороги этот Гартинский, всё-таки знакомый Ремиры Петровны», — пыталась убедить себя Алёна.

На площадке перед знакомой дверью хотела дать себе отдышаться, но не выдержала, постучала в стенку Лилиной комнаты, выходившую на лестницу. С волнением прислушалась. К радости своей, Алёна почти сразу же услышала шаги в передней, и дверь открылась.

— А, это ты? — весело, но немного разочарованно протянула Лиля. — Раздевайся. — Она сладко зевнула, на ходу скинула шелковый стёганый халатик и гибко юркнула под пуховое одеяло.

— А ты кого ждала? — Алёна, успокоенная, с удовольствием плюхнулась на тахту, в ногах у Лили.

Лиля молчала, из-под одеяла видны были только лукаво сияющие глаза.

— Кого ждала? Говори!

Лиля помолчала ещё несколько секунд и вдруг по-детски блаженно улыбнулась:

— Всеволода. Вот!

Алёна ничего не спрашивала, только осторожно из-под опущенных ресниц глядела на подругу, стараясь рассмотреть в ней неожиданное, новое, притягивающее, и прислушивалась к противоречивым чувствам, захватившим её самоё.

Лиля всегда с уничтожающей иронией говорила о любви. Но ведь она же любит, любит Гартинского. Любит. Что-то похожее на зависть шевельнулось в душе Алёны — хотелось любить самой. Только не Гартинского — нет! Совсем другого человека она ждала. Всегда ждала какой-то удивительной встречи, удивительного человека. В чём должна быть эта удивительность, Алёна не знала, но иногда вдруг, встретив взгляд, чем-то выделяющийся, невольно настораживалась, а расставаясь с этим случайно пойманным в толпе взглядом, ощущала легкую грусть потери. Нередко на вечеринках, в минуту знакомства, человек казался ей значительным, привлекательным, и она пристально следила за выражением его лица, каждым словом, движением. Но, узнавая человека ближе, испытывала разочарование. Особенно, когда новый знакомый сам проявлял чрезмерный интерес к ней.

Первый раз на вечеринке у Шараповых Алёна совершенно растерялась, почувствовала себя жалкой провинциалкой среди умных, прекрасно одетых гостей, спокойных, уверенных. Непринуждённо коснувшись «до всего слегка», они говорили о Дрезденской галерее, о подписных изданиях, о новых фильмах, о новых модах, о Морисе Шевалье, о последних премьерах, о том, что Станиславский, «по мнению некоторых специалистов, принес гибель советскому театру». Тут же передавались сплетни из личной жизни известных людей, отпускались двусмысленные остроты. Алёне участвовать в разговоре было страшно: что она могла сказать? А ведь её представили гостям как будущую артистку. «Молодой талант!» — говорила Полина Семёновна. Значит, надо было как-то особенно держаться. И она старалась изо всех сил.

В танцах Алёна чувствовала себя ничуть не хуже, нет — даже лучше других. Понемногу она осмелела, и её суждения, подхваченные здесь, оказывались на «уровне». Она привыкла к тому, что во время танцев ей пожимали руки, обнимали, говорили, что талия у неё, как у Лолитты Торрес, а глаза как у Симоны Синьоре, что в ней виден талант. Это нравилось ей, придавало уверенность и пьянило сильнее, чем вино. Вот и бегала по вечеринкам, пропуская занятия.