Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

• Название: Рим, папы и призраки
• Автор: Джон Уитборн
• Жанр: Научная Фантастика

Действие популярного романа-фэнтэзи разворачивается в Италии эпохи Возрождения.

---

Пара десятков отобранных в качестве экипажа темноглазых молодцов из гетто достаточно нанюхались жизни, чтобы суметь справиться с любым случайным пиратом. Нескольких - тех, что покрепче, - он и сам бы взял к себе на корабль.

– Но в одном я не могу усомниться, - вдруг выпалил Мегиллах. - Мне придется ответить за смерть Макиавелли!

– Я буду стоять в очереди перед вами, а после моих прегрешений ваши покажутся ничтожными.

– Мы будем стоять рядом.

В душе адмирала покойником шевельнулось давно забытое чувство.

– И в тот день, - продолжил равви, - между нами уже не будет различий, никогда. Мы встретимся еще раз, чтобы больше не расставаться.

Мегиллах и Солово коротко обнялись, как принято прощаться на земле. В глазах равви стояли слезы, и если бы адмирал не исчерпал свой запас еще в молодые годы, щеки были бы влажными и у него.

Через час еврейский экипаж поставил паруса, и Солово побрел, чтобы глазом профессионала поглядеть на венецианский галеас и его огневую мощь. По пути к нему пристала девчонка-цветочница.

– Нет, спасибо, с цветами и садами у меня связаны неприятные воспоминания.

Девушка кивнула; она была умна не по годам и обнаруживала едкость, совершенно не свойственную невинной профессии.

– Нет, вы более не встретитесь, - лукаво сказала она. - Вы назначены в разные места.

– Прошу прощения? - проговорил адмирал, скрытно извлекая стилет.

– Не прощается один только грех, - продолжала девица, - он, безусловно, приводит в ад, его зовут аномией [падением нравов, моральным разложением] или отчаянием.

Солово торопливо отступил, впрочем, через три шага ретираду его остановила стена гавани. А подобно большей части моряков своего времени, адмирал не учился плавать.

Из корзинки с цветами девица извлекла прозрачный пергаментный пакет, внутри которого бурлил какой-то темный порошок.

– Это все, что сумел сгоношить Диббук для подобной оказии, злорадствовала она, - самое настоящее черное отчаяние, его хватит на остаток стариковской жизни. Вот примите подарочек со всеми благодарностями!

И цветочница растворилась в воздухе, пакет же взорвался возле лица адмирала, окутав его облаком пыли.

Прочистив глаза, адмирал увидел перед собой мир, лишившийся всех красок и смысла, заново осознавая, что правосудие - всего лишь слово, а некоторые разлуки бывают окончательными.

Год? МОРАЛЬ: пакет с дьявольским даром содержал лишь несладкую

скорбь. Комфорт и уют, новая жена, пополнения рода Солово.

Однако… купание привлекает все больше и больше.

В 1525 году Франциск I, король Франции, все еще проливал горькие слезы по утраченной свободе и части армии, погибшей при Павии. На Капри адмирал Солово и фемист продолжали обсуждать ход событий.

– Диббук недолго протянул после того, что вы сделали с ним, - говорил фемист. - Он пал перед еще более беззастенчивым духом, и после того перевороты сменяли друг друга. Сперва еще были умеренные, а потом пошло… радикалы и так далее. Чего можно ожидать от убежденных индивидуалистов? Мне сказали, что одно время существовала даже партия миротворцев.

Солово не проявил интереса к известиям о космических результатах своих трудов: по-видимому, смена закуски целиком привлекла к себе его внимание.

– Итак, адмирал, - промолвил гость, собственными усилиями поддерживая разговор, - на что похожа жизнь, если проводить ее дни в отчаянии?

– На ежедневное упражнение в стоицизме, - отрывисто ответил Солово, - а иногда на испытание… отсюда и возникло мое решение принять ванну. Я обнаружил, что не могу больше продолжать такое существование.

– Значит, ни повторная женитьба, ни маленькие дети, ничто не может отвлечь вас? - поинтересовался фемист явно без особого сочувствия.

– Буквально на мгновения - сексуальное сближение на первых этапах союза, прежде чем успела поблекнуть новизна, - и при рождении детей… Только тогда. Мое проклятие перевешивает даже их очарование. - Помедлив, Солово спросил: - Надеюсь, мою семью - родню и всех прочих - оставят в покое?

– Да, мы не будем привлекать ваших кровных и приемных детей. О них ничего нет в Книге, к тому же времена меняются. Теперь мы разыскиваем других.

– Рад слышать. В них моего немного, нечем привлечь ваше внимание.

Фемист с укоризной глянул на адмирала.

– Но они живут в нашем мире, - сказал он. - А способны ли вы отыскать в своем сердце прощение за родителей?

– И всю семью, - добавил Солово.

– …и всю семью, - согласился фемист.

– Нет, - ответил адмирал.

Уэльсец пожал плечами и отвернулся.

– Холодное, холодное сердце, - пожаловался он наконец, но тем и ограничился. Актерам не обязательно любить режиссера, ставящего пьесу. Феме расставались только с изношенными персонажами. Уэльсец подкрепился еще одним бокалом и неразумно огласил некоторые мысли.

– Мы предоставили вам более интересную жизнь, чем сделали бы они. Без нас вы при своем стоицизме ограничились бы пустыми угрозами… крошечным кулачком, грозящим тьме кромешной. Хотите вы того или нет, мы наделили вас кое-чем, достойным веры. Семья же ваша ограничилась бы лишь отчасти искренним следованием традиции.

Солово быстро взглянул на него.

– И что, - наконец отрезал он, - наделяет вас такой безумной уверенностью… почему вы считаете, что знаете, во что я верил?

– Должен признаться, - проговорил фемист шутливым тоном, - этот вопрос послужил предметом некоторых спекуляций. Мы не предавали этому особого значения, но…

– Я никогда не был теологом, - перебил его адмирал, шокированный тем, что обнаруживает желание внести ясность в столь тайный вопрос. - Но не могу смириться, когда от меня требуют чистеньким оставить материальный мир. Подобное условие слишком жестоко для этой грязной Вселенной. Мужчина делает то, что должен сделать, и тогда - только тогда, - когда может это сделать. И я не могу поступать иначе.

– И когда позволяли обстоятельства, - насмешливо продолжил уэльсец, когда берег был чист, вы поднимали глаза к небесам. - Он взмахнул, указывая на безоблачную синеву.

Солово кивнул.

– У меня была своя вера, собственные представления о ней, прежде чем вы объяснили мне систему ваших взглядов, а Микеланджело составил список плененных богов.

– Я по-прежнему считаю наше невежество простительным, - сказал фемист. - Чтобы идти дальше, нужны свидетельства, а их почти что нет. Похоже, все то, во что вы верили, никоим образом не отразилось на ваших поступках.

Адмирал позволил себе излишество, приступив к объяснению.

– Это слишком упрощенно, - начал он. - Я считал, что жизнь - это "юдоль печали", суровая к неудачникам… об этом позаботились вы. Я надеялся, что Церковь права, и страшился, что истины нет и дозволено все.

– Все эти утверждения не мешают вам доживать на земле свои годы.

– Отсюда, где я нахожусь, жизнь представляется мне чередой пустяковых соглашений и компромиссов.

Фемист так и булькнул смешком.

– Чушь, адмирал. Это слова Диббука. Ни грехи ваши, ни добродетели крохотными не назовешь. Временами - при всей вашей невозмутимости - вы, подобно титану, шагали по земле.

– Ну, это вы говорите.

– Мы это утверждаем. Вы изменили курс истории на градус-другой. Кто сдвинул с места первый камень, породивший обвал Реформации, кто заказал художнику роспись свода Сикстинской капеллы, кто сразил двух божков, Te Deum'a и Диббука, и приклеил Тюдоров к пошатнувшемуся под ними трону? Без вас мир сделался бы иным и не столь отвечающим нашим вкусам.

– Почему-то ваши слова звучат не слишком утешительно.

– Не пытайтесь отречься от своих творений, адмирал: это ваши дети. С гордостью признайте свое отцовство. Быть может, вас убедит в собственной значимости то, что в зале цитадели Феме, в котором так давно вы приняли посвящение, будет воздвигнуто ваше мраморное изваяние. Там станете вы в классической одежде возле Марса и Гор-Адриана, чтобы следить за новыми поколениями наших людей. Мы будем рассказывать им о вас, и вы сами увидите, как свет восхищения вспыхнет на их лицах.

– Это до тех пор, - ответил Солово, не испытывавший благодарности, никаких подобающих такому случаю чувств, - пока они не обнаружат во мне каких-либо признаков жизни.

– Да, это возможно, - согласился фемист. - После вашего ухода мы намереваемся переселить ваше ка [телесная душа по египетским верованиям] в каменное изваяние. В книге Гермеса Трисмегиста представлены средства для этого; подобное уже осуществлялось. Мы не хотим расставаться со своими блестящими слугами. Заточенная в статую ваша полубожественная суть сумеет различить проблески будущего величия в тех, кто будет проходить мимо нее, как это случилось с вами. Конечно, это лучше, чем Гадес или забвение, ожидающее остаток вашей души.

– Ни в коем случае. Я полностью запрещаю подобное!