Николай Автократов - Серая скала

• Название: Серая скала
• Автор: Николай Автократов
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1955

Прижизненное издание остросюжетной фантастическо-приключенческой повести "Серая скала" (1945) русского, советского прозаика Николая Васильевича Автократова (1894-1982).

---

На фотокарточках были сняты штабеля леса, сложенные из пяти рядов бревен, по шести штук в каждом. С помощью лупы я разобрал цифры на первом штабеле:

И на втором:

Сразу обнаружилось, что все надписи сделаны одним и тем же шифром, но я понял, что мне едва ли удастся их расшифровать. Предположить, что каждая буква обозначается одним определенным числом, было невозможно. В русском алфавите всего тридцать две буквы, включая ъ, э и й, а в зашифрованных надписях — сорок девять различных чисел, от 1 до 52, исключая три числа: 38, 39 и 46.

Если бы количество встречающихся в зашифрованном тексте различных чисел соответствовало числу букв алфавита, естественно было бы думать, что здесь имеет место простая секретная азбука, где каждая буква обозначается одним определенным числом. Такой шифр разгадать нетрудно. Достаточно было бы подсчитать, как часто в тексте встречаются те или иные числа, и сопоставить результаты подсчета со статистикой повторяемости букв в русском языке. Но здесь этот метод был неприменим — различных чисел было по крайней мере в полтора раза больше, чем букв в русском словаре. Очевидно, шифр был какого-то другого типа, и разгадать его мне оказалось не под силу.

Единственно, до чего я додумался, было следующее: каждая надпись, полностью списанная, оканчивалась одинаково тремя числами — 20, 48, 12, что напоминало какую-то подпись. Я вспомнил, что тайное общество именовало себя «Юные разведчики-патриоты», и предположил что эти числа означают «ЮРП». Это было довольно вероятно, но противоречило моей прежней догадке что числа не обозначают букв.

Я ломал голову над этой задачей целый день без всякого результата и наконец понял, что орешек этот мне не по зубам. 

Глава V СМЕРТЬ В ЗАБРОШЕННОМ КАРЬЕРЕ

Мне пришло в голову, что полезно было бы посетить семью Сердобиных и побеседовать с матерью Толи, а может быть и с самим Иваном Ивановичем, если только психическое состояние его позволит это сделать. У них могли остаться какие-нибудь записки или материалы, которые помогли бы расшифровать надписи.

На другой день я взял все свои записи и отправился к Сердобиным. Они жили в старом заводском поселке, по другую сторону завода.

Их маленький деревянный домик, заросший со всех сторон полынью и крапивой, стоял на самом краю поселка возле оврага. Я постучал. Мне открыла дверь высокая пожилая женщина, гладко причесанная, с бледным и серьезным лицом. За ней стоял красивый мальчик лет шестнадцати — видимо, ее сын. Это были мать Коли Ксения Васильевна и его младший брат Петя. В домике было чисто и опрятно. Чувствовалось, что семья Сердобиных не испытывает материальной нужды (они получали за погибшего сына-героя большую пенсию), но в доме царила печаль; ни мать, ни сын за все время разговора ни разу не улыбнулись.

Я представился и объяснил цель прихода. Мне хотелось бы знать не осталось ли после Толи (я хотел сказать: «после покойного Толи», но удержался) каких-нибудь записей, дневников или еще чего-нибудь, что помогло бы мне разобраться в некоторых очень важных вопросах. Может быть, остались тетради, клочки бумаги? Я буду благодарен за малейшее указание.  Мать стояла, опустив глаза.

— Нет, ничего не сохранилось, — ответила она наконец голосом, в котором звучала враждебная нотка. — Все тогда забрали. А что осталось, так мы после сами уничтожили... Может быть, у Пети что есть?

— У меня ничего нет, — сказал Петя.

— Может быть, вам что-нибудь разъяснил бы Иван Иванович, сейчас он лучше себя чувствует, да вот уже второй день, как его нет дома. Не знаю, что и подумать! Никогда раньше этого не случалось... Зайдите как-нибудь в другое время. 

Мне стало неловко. Я извинился за причиненное беспокойство и откланялся.

В это время стукнула калитка, снаружи послышались голоса, и в комнату вошли и остановились в нерешительности несколько человек.

— Что такое? Что случилось? —спросила Ксения Васильевна, со страхом глядя на вошедших.

Те молчали.

— Где Иван Иванович?

— Вы только не волнуйтесь, Ксения Васильевна,— наконец сказал один из них. — Ивана Ивановича нашли в старом карьере... Упал, значит, и разбился.

— До смерти?

— Да, уже скончался...

Бледное лицо несчастной женщины стало белее стены. Она сорвалась с места, схватила платок и, не глядя ни на кого, выбежала из дому. Все, в том числе и я, пошли за ней. Петя побежал вперед.

Примерно в полукилометре от поселка был старый карьер, из которого уже давно выбрали весь годный мергель. Теперь разрабатывались другие участки залежи, а здесь местность даже не освещалась по ночам.

Мы спустились по заброшенной узкоколейке в карьер. В стороне, возле самого обрыва, стояли две машины, и около них — кучка людей. Среди них я заметил двух милиционеров и одного военного в форме Министерства госбезопасности, с погонами майора. Перед нами расступились, и я увидел на земле человека с неестественно раскинутыми руками, в рваном и грязном костюме. Вся голова его и лицо были сплошь залиты кровью.

— Экая беда! — сказал кто-то из толпы. — И как это не догадались огородить карьер или хотя бы фонари поставить? Сейчас ночи темные. Тут и здоровый человек сорваться может, не то что сумасшедший.

Я вспомнил, как ловко Сердобин соскочил с лесов, и подумал, что едва ли он мог нечаянно свалиться.

— Едва ли он свалился нечаянно, — сказал я. — С лесов он чрезвычайно ловко соскочил. Мне думается, сам бросился.

— И то может быть... Сумасшедшему что в голову не взбредет. Может, здесь и самоубийство, — согласился говоривший.

Майор взглянул на меня, подошел и протянул руку.

— Здравствуйте, товарищ Зернин, — сказал он, чуть улыбнувшись. — Узнаете?

Передо мной стоял бывший начальник спецотдела нашего института Рожков. Я сразу узнал его, хотя не видел несколько лет: он служил у нас перед войной, а потом уехал на фронт.

— Узнаю, товарищ Рожков. Здравствуйте! Вот не ожидал вас встретить! Вы теперь здесь работаете?

— Как видите. Уполномоченным по району... Очень рад возобновить с вами знакомство. Я-то вас отлично помню. Вы что же, приехали сюда на завод?

— Да. Получил назначение. По к работе еще не приступил. Гуляю пока. Решил провести здесь отпуск.

— Что же, прекрасно. — Майор отвел меня немного в сторону.— Скажите, — продолжал он, — вы, я слышал, имели случай встречаться с этим погибшим. И даже будто бы боролись с ним?

— Да, представьте! Он напал на меня ночью. Должно быть, принял за кого-то другого. Я еле отбился... Несчастный человек!

— Если вы свободны, — сказал Рожков, помолчав, — то я просил бы вас уделить мне немного времени. Надо порасспросить вас обо всем этом как следует. Словом, нужны ваши показания. Едемте! Тут недалеко.

Мы сели в машину и через четверть часа уже были в городе, у здания управления. Майор провел меня в свой кабинет, предложил кресло, а сам сел за письменный стол.

Некоторое время он сидел молча, подперши руками голову. Теперь я мог лучше его разглядеть. Он заметно возмужал, пожалуй, постарел с того времени, как я его видел в последний раз и казался старше своих тридцати пяти лет. Чисто выбритое лицо, загорелое и обветренное, носило следы усталости. Серые глаза из-под густых, сросшихся у переносицы бровей теперь глядели строго и даже сурово, но на губах по-прежнему часто появлялась едва заметная улыбка.

— Ну, рассказывайте, что с вами случилось, — сказал он, подняв на меня глаза.

Я подробно рассказал о своем ночном приключении со стариком Сердобиным. Упомянул и про бессмысленную фразу, которую безумец несколько раз выкрикивал, Майор слушал внимательно.

— Это вовсе не бредовая фантазия, как можно думать, —  сказал он помолчав. — Эта фраза, возможно, имеет серьезное, очень серьезное значение. Ее кричал на всю площадь его сын Толя в последний момент, стоя под виселицей с петлей на шее. Понятно, что несчастный отец на глазах у которого все это происходило, запомнил его слова и хоть и не понял их смысла, но повторял в припадке сумасшествия. Ну-с,  теперь о другом. Я вот что хочу вам предложить... Вы видели младшего сына Сердобина, Петю?

— Видел.

— Так вот, у нас создалось впечатление, что этот Петя знает тайну, касающуюся одного важного обстоятельства,  — умолчу пока о нем, — знает и не говорит. Почему? Вернее всего потому, что боится. Если это так, если это действительно так, то он находится в опасности, и ему грозит участь его отца.

— Самоубийство?

— Какое там самоубийство! Иван Иванович Сердобин убит, а не покончил с собой.

— Убит?!

— Разумеется. Его заманили ночью к карьеру и сбросили. Он боролся. Ссадина на руке, оторванный рукав пиджака свидетельствуют об этом. Его кепка валялась на верху, в стороне. Трудно предположить, что он сам бросил ее перед самоубийством... Он убит. Только об этом не следует никому говорить. Пусть распространится весть о самоубийстве. Понимаете?