Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

• Название: По следам конквистадоров
• Автор: Михаил Каратеев
• Издательство: Мир и культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Михаил Каратеев (1904–1978) рассказывает о попытке в 1930-е годы группы русских эмигрантов, в которую входил и он, заняться сельским хозяйством в Парагвае. Впервые книга напечатана в Буэнос-Айресе в 1972 году.

---

Белых прохожих почти не встречалось и на нас все оглядывались с явным любопытством. Чувствуя, что мы еще не в самом центре города и неизвестно, как туда попасть, я догнал шедшего впереди католического священника, надеясь, что он говорит по-французски и укажет нам дорогу. Но когда «падре» обернулся ко мне, я чуть не отскочил в сторону: он был прокаженным, все лицо его пестрело характерными белыми пятнами и гнойными струпьями. На беду он действительно говорил по-французски и с видимым удовольствием пустился в пространные объяснения. Стараясь не обнаружить чувства брезгливости, я выслушал его до конца, поблагодарил и поспешил ретироваться.

Нужно сказать, что больные этой страшной болезнью в большинстве стран Южной Америки, особенно в Бразилии и в Парагвае, пользовались тогда почти полной свободой. Им запрещалось открыто показываться в столицах, но в лепрозории их никто не загонял и в провинции они всюду разгуливали без всякой помехи. Местное население считает проказу почти незаразной и простой народ совершенно не брезгует обществом прокаженных. Долго практикующие здесь русские врачи позже мне подтвердили, что эта болезнь в Южной Америке то ли выродилась, то ли у населения выработался к ней иммунитет, но они считают, что восприимчивых к заразе тут осталось не более десяти процентов. Один из моих знакомых русских в Парагвае заразился проказой, но обнаружив болезнь в начальной стадии, полностью вылечился.

Добравшись до центра, мы убедились, что он никакими достоинствами не блещет и за отсутствием зелени выглядит хуже периферии. Тут, вокруг пыльной площади, стояло несколько двухэтажных общественных зданий, стены которых были сплошь иссечены пулями — следы очередной революции.

Побродив по городу несколько часов, до нитки мокрые от пота, но полные новых впечатлений, мы возвратились на пароход, который на следующее утро отшвартовался и взял курс на юг.

На третий день пути, часов в семь вечера, по-носу показались фиолетовые очертания берега, а когда тропически-быстро настала ночь, над ним вспыхнуло зарево огней, по мере приближения парохода охватывающее нас полукругом. Лавируя между темными островами и торчащими из воды скалами, мы входили в бухту Рио-де-Жанейро, но города еще не видели. Наконец, обогнув какой-то утес, наш «Липари» вошел в гавань и как по волшебству сразу очутился в центре раскаленной добела подковы береговых огней.

Перед высыпавшими на палубу пассажирами развернулось зрелище феерической красоты. В Рио как раз была международная выставка и весь город был иллюминирован. Прямо перед нами дыбились громады небоскребов, купола и обелиски, сплошь залитые разноцветными огнями; от них вправо и влево текли по берегу потоки таких же огней, почти смыкаясь в кольцо. Многочисленные пароходы и военные корабли, стоявшие на рейде, тоже были расцвечены огнями иллюминации. Над всем этим, высоко в черном небе висел огромный сияющий крест. Только утром мы узнали, что это сорокаметровая статуя Христа с простертыми в стороны руками, стоящая на самой высокой из скал, окружающих город. Сильными электрическими лампами во всю величину на ней выложен крест, зажигающийся по ночам и видимый далеко с моря.

В полночь «Липари» бросил якорь на рейде и пароходный комиссар объявил, что пришвартуемся в восемь утра, после чего все пассажиры, кроме русских, на целый день могут отправиться в город, К этому нам было не привыкать и мы разошлись по каютам в надежде, что утром из нашего нансеновского положения найдется какой-нибудь выход.

Так оно и случилось. Стоя у трапа, по которому спускались последние пассажиры, я обратил внимание на вертевшегося внизу бразильянца, который поглядывал на меня и на моих спутников, как бы недоумевая — почему мы не сходим на берег? Почти непроизвольно я поманил его рукой. Он мигом поднялся на борт и мы вступили в переговоры, которые быстро завершились следующим соглашением: всех, кто согласится уплатить за это по двенадцать мильрейсов (в то время это было около четверти доллара), мой собеседник обязуется свести с парохода, усадить в автомобили и в течение нескольких часов возить по городу и окрестностям, показывая все достопримечательности. Потом он поможет нам сделать покупки и доставит обратно на пароход.

Желающими оказались почти все и условие было выполнено честно: мы объехали город и окрестные пляжи, вдоль которых на многие километры тянулись великолепные виллы, осмотрели всемирно знаменитый ботанический сад, павильоны выставки и многое другое. Потом накупили сувениров, яств, питий и баснословно дешевых тут тропических фруктов, после чего полные незабываемых впечатлений возвратились на пароход. Описывать этих впечатлений не буду, скажу только, что поездил я на своем веку немало, но более красивого города не видал.

На следующий день мы пришли в порт Сантос, где «Липари» грузился бананами и простоял более суток. Тут все прошло по обычному трафарету: на берег нам сойти не разрешили и все-таки добрая половина группы в городе побывала. С моря он довольно красив, но когда мы очутились на его узких и довольно грязных улицах, это впечатление у нас быстро рассеялось. К тому же было одуряюще душно. В Пернамбуко все это в значительной степени окупалось яркой экзотикой, а здесь над нею заметно доминировали черты безрадостного туземного провинциализма. Белых лиц даже на главной улице было видно очень немного. Окрестности города живописны и пляжи великолепны, но мы не имели ни времени, ни возможности их осмотреть.

По выходе из Сантоса мы стойко выдержали довольно сильную бурю и дня через три или четыре пришвартовались в Монтевидео.

К чести уругвайских властей следует отметить, что это было единственное место, где нам не поставили в вину нашего русского происхождения и выпустили на берег наравне со всеми. Мы не замедлили этим воспользоваться и гурьбой устремились в город, который произвел на всех нас отрадное впечатление. Без всяких признаков экзотики, он был провинциально уютен, опрятен и чист, чего, к сожалению, о нем никак нельзя сказать сейчас. После Бразилии, особенно «родственной» тут выглядела уличная толпа: в ней совершенно не было заметно цветных элементов и по виду она ничем не отличалась от европейской. Витрины магазинов ломились от товаров превосходного качества и все, что мы тут видели свидетельствовало об изобилии земных благ и достатке этой маленькой страны.

Под вечер наш «Липари» снялся с якоря, за ночь пересек широчайшую Рио-де-Ла-Плату и утром прибыл в Буэнос-Айрес. Наше путешествие через океан, длившееся почти месяц, было закончено.

Встреча с возвращенцами

Утром с «Липари» сошли все полноправные пассажиры, после чего буксир утащил его на товарную пристань, где он принялся разгружать свои трюмы. Нам же по обычаю объявили, что никто из русских на берег пущен не будет и всем надлежит ожидать на пустом пароходе пересадки на другой, который отправится в Парагвай только через пять дней.

Перспектива была не из приятных, тем более что все вещи, даже мелкий ручной багаж, у нас отобрали и увезли в таможню, позволив оставить только пижамы и умывальные принадлежности, но потом отобрали и их. Вообще нужно сказать, что даже нас, не избалованных международной корректностью русских эмигрантов, изумила абсурдная строгость аргентинских портовых и таможенных властей. Складывалось впечатление, что тут каждый по мере сил и возможностей старается сделать нам какую-нибудь неприятность. Даже спуститься по трапу опустевшего парохода и купить газету у стоявшего тут же газетчика никому из нас не позволили. Впрочем мы тогда еще не знали о магической силе взятки, при помощи которой в Южной Америке можно двигать горы.

К счастью о приезде нашей группы узнал местный русский священник, отец Константин Изразцов, пользовавшийся в Аргентине большим влиянием. На следующее утро он приехал к нам на пароход и сообщил, что под его поручительство всем разрешено свободно выходить в город.

Батюшку сопровождало несколько русских, среди которых оказался казачий офицер Хапков, уехавший в Парагвай в составе первой группы колонистов полгода тому назад. Теперь он возвращался во Францию. Разумеется, его сейчас же обступили толпой и посыпались вопросы:

— Ну, как там в Парагвае? Какую и где дают землю? Как к нашему брату относятся парагвайцы? Каковы условия жизни и труда? Почему вы оттуда уехали? — и т. п.

— Да трудно объяснить все это вам, совершенно не представляющим себе парагвайской действительности, — ответил Хапков. — На первый взгляд все как будто бы ничего: и страна хорошая, и народ симпатичный, и земля прекрасная, и растет на ней все, что посадите. Но попробуйте сначала очистить участок под посевы! Дают вам полосу леса, абсолютно непроходимого: все заплетено лианами и колючками, без топора шагу ступить нельзя. Срубите вы дерево, оно повисает на лианах и не падает. Срубите все соседние, образуется гигантская куча, которую никакими силами не растащишь. Остается только одно: жечь все на месте. Лес сырой, горит плохо, приходится повторять эту операцию много раз. В результате мелочь сгорит, а стволы и пни останутся. Стволы можно распилить и вытащить, но это каторжный труд, ибо деревья там твердые и тяжелые как железо. А с пнями вообще ничего не поделаешь, корни у них такие, что корчевать и не пробуй. Пахать на подобном поле нельзя несколько лет, пока пеньки не сгниют. В ожидании этого, парагвайские крестьяне кое-как взрыхляют землю мотыгами и сажают между пнями маниоку и кукурузу, довольствуясь тем, что вырастет. Запросы у них невелики: есть над головой навес, а на обед вареная маниока, вот и ладно. У нас же потребностей больше и удовлетворить их при таком хозяйстве никак нельзя.