Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

• Название: По следам конквистадоров
• Автор: Михаил Каратеев
• Издательство: Мир и культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Михаил Каратеев (1904–1978) рассказывает о попытке в 1930-е годы группы русских эмигрантов, в которую входил и он, заняться сельским хозяйством в Парагвае. Впервые книга напечатана в Буэнос-Айресе в 1972 году.

---

Кроме этих автобусов, в Асунсионе ходило четыре номера трамваев. Один из них шел куда-то за город, мимо кладбища — к нему существовала черная прицепка-катафалк, которую можно было нанять для похорон «по первому разряду». Гроб с покойником ставили внутрь на специальную подставку, позади нее были скамейки, на которые усаживались провожающие, и трамвай, весело позванивая на перекрестках, мчал усопшего к месту последнего упокоения.

Кварталах в десяти от президентского дворца уже начинали попадаться немощеные улицы, обильно покрытые ямами и буграми. Еще немного дальше от центра о наличии и направлении улицы иногда приходилось догадываться только по расположению обрамлявших ее домов и лачуг. Местами здесь и в сухую погоду не может проехать даже ко всему привычный парагвайский автомобиль.

Во время сильных ливней, которые в Асунсионе не редкость, улицы становятся непроходимыми. По многим из них мчатся бурные потоки глубиной до метра, площади превращаются в озера. Движение в городе почти полностью останавливается, о пешем хождении нечего и думать: в те годы бывали случаи, когда на улицах люди тонули.

Канализации и водопровода тут не было. В наиболее благоустроенных домах имелись колодцы, но подпочвенная вода находится на большой глубине и потому в большинстве дворов устроены бетонные цистерны для сбора дождевой воды, а питьевую тогда покупали у водовозов, раза три в день проезжавших по улицам.

Архитектурный облик Ансусиона убийственно провинциален. Многоэтажных домов в мое время там не было, двухэтажные встречались только в центральных кварталах, а нормальный, почти стандартный тип дома — одноэтажный, поражающий своей неуютностью, как внутри, так и снаружи: здание длинной кишкой вытянуто в глубину двора и в нем от общего, открытого во всю длину навеса или балкона, отделяются, как стойла, мрачные и зачастую лишенные окон комнаты. Полы всюду каменные (деревянные съели бы муравьи), потолков нет вообще и прямо над головой, обычно на изрядной высоте, видны деревянные стропила с уложенными на них черепицами. В более приличных домах вместо потолков на соответствующей высоте натягивается холстина, снизу выбеленная известью.

Все оконные проемы снаружи защищены толстенными железными решетками, но в рамах почти нигде не видно стекол — очевидно, они считаются здесь излишней роскошью. И, по-моему, совершенно напрасно: в зимнее полугодие ночи тут довольно холодные, печей в домах, конечно, нет, и без оконных стекол приходится изрядно мерзнуть. Летом, наоборот, над городом висит одуряющая, беспросветная жара, в домах все открыто настежь и жизнь возможна только на сквозняке. Последний наметает в комнаты пыль и сухие листья, в дом забираются всевозможные насекомые и ищущие прохлады жабы, на кухне хозяйничают муравьи: человек постепенно свыкается с этой полушалашной жизнью и у него исчезает желание устроиться удобней и уютней. Летом, от одиннадцати до четырех часов дня — время самой отчаянной жары — магазины и учреждения закрыты, работы всюду прекращаются и публика погружается в спячку (так называемую сиесту). На улицах в эти часы не видно ни души и город кажется вымершим. К вечеру он оживает, незатейливые кафе наполняются публикой, а домоседы вытаскивают на улицу скамейки и стулья, а то и просто усаживаются на тротуаре, свесив ноги в канаву и подставляя облаченные в пижаму телеса под еле ощутимое веяние тянущего вдоль улицы ветерка.

В Асунсионе тогда проживало сотни три заброшенных сюда судьбою русских. Большинство из них постепенно устраивалось офицерами в армию или чиновниками в различные министерства. В местном университете было человек двенадцать русских профессоров. Парагвайцы относились в нашему брату очень хорошо и охотно принимали на службу, причем многим офицерам давали чины более высокие, чем те, которые они имели в русской армии, и никогда не ниже. Кроме Беляева, чин генерал-лейтенанта имел у них и Н.Ф.Эрн (оба на русской службе были генерал-майорами), позже произвели в генералы и некоторых подполковников.

Беляев и Эрн находились в смертельной вражде и, соответственно этому, вся русская колония Асунсиона была разделена на два непримиримых лагеря. Это обстоятельство усугубляло монотонную скуку жизни, в которой главным и почти единственным развлечением служили всевозможные пьянки — большие и малые, семейные и холостые, мирные и скандальные, организованные и экспромтные… Впрочем, со всем этим мы детально ознакомились уже значительно позже, когда смогли выбраться из дебрей, в которые нас теперь везли.

* * *

Когда мы возвратились в порт, уже смеркалось. К этому времени группа погрузила весь наш трюмный и ручной багаж на небольшой колесный пароход «СанХосе», на котором нам предстояло еще трое суток плыть вверх по реке Парагваю.

По величине и удобствам этот пароход не шел ни в какое сравнение с предыдущим, но и отношение к нам тут было совершенно иное. Ехали мы все по третьему классу (надо сказать, что второго на здешних пароходах вообще не существует), но капитан без всяких просьб с нашей стороны и без какой-либо доплаты всем семейным предоставил пустующие каюты первого класса, выходившие на чистую, верхнюю палубу, а холостым разрешил расположиться на этой же палубе и в столовой первого класса, где имелся скромный, но чрезвычайно дешевый буфет.

Эту любезность капитана мы оценили в полной мере, когда ознакомились с условиями путешествия в третьем классе. Никаких кают и даже трюмов там не полагалось: на нижней палубе, невероятно грязной и сплошь заваленной дровами, клетками, ящиками и мясными тушами, пассажиры — крестьяне и солдаты — ютились кто где горазд. К тому же тропическая жара тут усугублялась непосредственным соседством с пароходной кочегаркой.

Когда мы отшвартовались, было уже совсем темно и вскоре последние огни Асунсиона скрылись за поворотом реки. Устроившись в каюте и облачившись в пижаму, я вышел на палубу покурить. Была нежаркая лунная ночь, вокруг стояла первозданная тишина, нигде не виднелось ни огонька и пароход скользил так близко от одетого девственным лесом берега, что временами казалось — на него можно перепрыгнуть.

На рассвете всех жестоко искусали москиты. Эти крошечные насекомые, почти невидимые простым глазом, кусаются так, что по сравнению с ними самые свирепые комары кажутся невинными мотыльками. К счастью, появляются они только на вечерней и утренней заре, и то не всегда. Их укусы вызывают опухоль и нестерпимо чешутся в течение несколько дней. Наших дам они первое время — пока не выработался известный иммунитет — доводили до совершенно болезненного состояния.

Весь этот день, да и следующие, до самого Концепсиона, наш пароходик шел по пустынной реке, меж покрытых тропическим лесом берегов. В верхушках деревьев небольшими стайками резвились проворные обезьяны, изредка из зарослей поднимались длиннохвостые красно-синие попугаи, да на каждой удобной отмели, как загорающие на солнце курортники, блаженно нежились крокодилы. Можно было бы подумать, что мы попали в совершенно необитаемый мир, если бы кое-когда не встречалась груженная бревнами баржа, да раза три в день на правом берегу не показывалась деревушка, состоящая из десятка крытых соломою хибарок и навесов. В этих случаях «Сан-Хосе» стопорил машину, с берега подходила лодка, принимала почту, а иногда и кого-нибудь из пассажиров.

Только один раз за всю дорогу пароход наш причалил к самому берегу, возле села примерно в сотню дворов. Тут мы накупили бананов и апельсинов, а двое, имевшие удочки, за каких-нибудь десять минут наловили полное ведро довольно крупной, серебристой рыбы, буквально кишевшей у сходней и оказавшейся очень вкусной — ее нам с полной готовностью изжарил пароходный кок.

Генерал Беляев

На второй день пути пошедший с самого утра дождь загнал всех в столовую. Облепив усевшегося на диване генерала Беляева, публика слушала его рассказы и задавала множество животрепещущих вопросов. Разговор почти сразу коснулся событий, происходивших в это время в Центральном Чако, где проходила чисто теоретическая граница между Парагваем и Боливией.

Эта безводная и пустынная область никого особенно не интересовала, пока американцы не обнаружили там месторождения нефти, Теперь обе страны предъявили на нее свои права и, подогреваемые двумя крупнейшими нефтяными трестами (один из которых рассчитывал получить концессии от Парагвая, а другой — от Боливии), вступили в сильно затянувшуюся войну. Она кончилась победой Парагвая примерно через год после нашего приезда.

Стоит отметить, что в боливийскую армию вступило много немецких офицеров, а в парагвайскую — русских. Вклад их в дело Парагвая был очень значителен. Я попытался составить полный список русских участников этой войны и мне удалось собрать 86 фамилий, но, думаю, что это не все. Среди них двое или трое были начальниками крупных штабов, один командовал дивизией, двенадцать — полками, а остальные — батальонами, ротами и батареями. Семеро на этой войне были убиты, многие ранены, некоторые прославились своими подвигами, именем одного из них, капитана Серебрякова, был даже назван построенный в Чако форт.