Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

• Название: По следам конквистадоров
• Автор: Михаил Каратеев
• Издательство: Мир и культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Михаил Каратеев (1904–1978) рассказывает о попытке в 1930-е годы группы русских эмигрантов, в которую входил и он, заняться сельским хозяйством в Парагвае. Впервые книга напечатана в Буэнос-Айресе в 1972 году.

---

Вскоре после окончания войны, я увидел в асунсионском военном музее оригинальное «свидетельство»: надпись, сделанную химическим карандашом на доске, которую оставили в своем окопе отступившие боливийцы. В переводе она гласила: «Если бы не проклятые русские офицеры, мы бы ваше босоногое войско давно загнали за реку Парагвай». Надо добавить, что эту доску очень скоро из музея убрали, но все же из русских видели ее и многие другие.

— А что, ваше превосходительство, далеко ли от Асунсиона проходит сейчас линия фронта? — спросил кто-то.

— Примерно за полторы тысячи километров.

— Как же в такую даль, без дорог и без рек, доставляют снабжение?

— Везут на грузовиках через все Чако. Кое-какие дороги там теперь построили, но все же транспорт очень труден. Тяжело раненых, например, вывозят на аэропланах, иначе им в тамошних условиях смерть. Надо сказать, что в эту страну до войны почти не ступала нога белого человека, и до моего появления парагвайцы знали о своем Чако не больше, чем о пустыне Сахаре. По поручению правительства, я совершил туда ряд экспедиций и обследовал все, до самых неприступных мест включительно. Сколько раз я там погибал от жажды, сколь раз терял своих спутников, но задачу все же выполнил: исследовал и описал страну, а главное, составил карты, по которым теперь и ведется война. Без них парагвайской армии пришлось бы действовать вслепую и на победу не было бы никакой надежды, Когда я возвратился в Асунсион, меня встретили как национального героя, забрасывали цветами, носили на руках! Мои экспедиции и подвиги некоторых наших офицеров на фронте подняли здесь русское имя на недосягаемую высоту. Фамилия, оканчивающаяся на «ов» или «ев» в Парагвае звучит как титул. Но, конечно, моя слава вызвала зависть и кое-кому стала поперек горла. В частности Эрн, которого я же вытащил из югославской нищеты и выхлопотал ему здесь генеральский чин, повел против меня подлую интригу и сейчас мое положение пошатнулось, я почти не у дел. Но очень скоро это изменится и правда выйдет наружу! Тогда и в моей, и в вашей судьбе наступят громадные перемены, это я могу сказать вам с полной уверенностью. Есть вещи, о которых я сейчас не могу говорить, но верьте, не за горами тот день, когда я буду здесь почти всемогущим!

Тут следует сделать небольшое отступление, чтобы согласовать этот рассказ генерала с действительностью, о которой мы позже узнали из других источников. Беляев и в самом деле несколько раз побывал в Чако и все поставленные ему задачи как будто блестяще выполнил. Закончив свои исследования, он сделал в правящих сферах обстоятельный доклад и не пожалел красок для описания тех невзгод и опасностей, которым на каждом шагу подвергался в Чако. По его словам, из последней экспедиции он лишь чудом возвратился живым, а его спутник — лейтенант парагвайской службы Оранжереев, погиб. Все это еще разукрасили газеты и Беляев действительно стал знаменитостью и героем дня, его даже сделали чем-то вроде помощника военного министра.

Но несколько месяцев спустя вернулся из Чако «погибший» лейтенант Оранжереев и стал гоняться за Беляевым, грозя его пристрелить. По его словам, генерал бросил его в лесу умирающим от тифа и своим случайным спасением он обязан только набредшим на него индейцам. Оранжереева произвели в капитаны и скандал кое-как замяли, но репутация Беляева пошатнулась. А когда началась война и пустили в дело составленные им карты, оказалось, что они с местностью имеют довольно мало общего, ибо генерал занимался в Чако не столько топографическими съемками, сколько изучением индейского языка и фольклора, а карты составлял, главным образом, по сведениям, полученным от тех же индейцев. Беляеву деликатно предложили подать в отставку, но с сохранением генеральской формы и жалования. Однако в Парагвае часто бывали так называемые «пронунсиамиенто», т. е. своеобразные дворцовые перевороты: очевидно, генерал рассчитывал при одном из них восстановить свое положение (эта надежда Беляева не оправдалась, так как вскоре власть надолго перешла в руки именно тех генералов, которые воевали в Чако по составленным им картам), а в ожидании этого счастливого события занялся колонизацией.

В этом ему в какой-то мере помогало, вернее, шло навстречу правительство, ибо малонаселенному и покрытому лесами Парагваю нужны были люди, в особенности земледельцы. Но хотя Беляев и именовал себя «директором колонизации», в сущности на этом поприще он действовал как частное лицо. Это стало совершенно очевидным, когда появилось еще несколько таких же колонизаторов, которые вступили в жесткую конкуренцию с организацией генерала Беляева, и для привезенных ими колонистов получили от правительства то же самое, что получал и он для своих, т,е. фактически только землю, ибо все остальное витало в области посулов и обещаний, которые никогда не исполнялись. Кто в этом виноват, и что было действительно обещано правительством, а что от его имени самими колонизаторами, для нас навсегда осталось тайной.

Не подлежит сомнению, что все эти предприниматели, включая, конечно, и Беляева, на колонизации что-то и как-то зарабатывали, хотя дружно отрицали это, утверждая, что ими руководит вполне бескорыстная любовь к ближнему, т. е. к нашему брату, русскому эмигранту, который только в лесах Парагвая может обрести свое счастье.

— Но в Чако все же есть какое-то население? — спросил я. — Почему, собственно, его называют необитаемым?

— Ну, тут, конечно, подразумевается отсутствие оседлого населения, — ответил Беляев. — Его там действительно нет, если не считать менонитских колоний, образовавшихся несколько лет тому назад и сосредоточенных фактически на пятачке. Но в лесах живет довольно много кочевых индейцев, которые до моего появления не имели никакого контакта с цивилизованным миром. И это неудивительно, ибо их тут и за людей не считали — «индио» это в Парагвае одно из самых оскорбительных ругательств. Обидеть индейца, даже пристрелить его, — это тут, в глухих углах еще и сейчас считается чуть ли не богоугодным делом, и власти на такие явления смотрят сквозь пальцы. А вместе с тем, нет в мире народа, равного индейцам по благородству, честности и душевной красоте! Есть у них и своя оригинальная культура, например замечательные сказания-поэмы и красивейшие легенды, в которые они облекли свою древнюю историю. Я изучил их язык и многое записал, даже в стихотворной форме перевел на русский большую поэму «Амормелата», а сейчас работаю над составлением их словаря и грамматики. Не хвастаясь скажу, что я не только изучил и приручил индейцев Чако, но и построил первый мостик взаимопонимания, связи и нормальных отношений между ними и парагвайцами. Индейцы — это мои лучшие друзья, и покорил я их лаской, как больших детей. Они меня настолько любят, что нередко проделывают тысячеверстный путь пешком, чтобы со мной повидаться. И в такие дни мой двор в Асунсионе превращается в настоящий индейский табор.

— А к какому племени принадлежат эти индейцы? — спросил кто-то из слушателей.

— Чимакоки. Некогда это было многочисленное и воинственное племя, родственное гуаранийскому. Сейчас, конечно, их осталось сравнительно немного. Делятся они на несколько кланов, каждый из которых носит название какого-нибудь животного. В одном из них меня даже провозгласили кациком.

— В каком же именно, ваше превосходительство? — спросил я.

— В клане Тигров[1], — с достоинством ответил генерал.

На многих лицах при этом появились сдержанно-иронические улыбки: маленький, щуплый и благодушный Беляев был похож на тигра как гвоздь на панихиду. Дома жена его ласково называла Заинькой, и это подходило к нему гораздо больше.

Тут тоже следует сделать некоторые пояснения. Увлечение Беляева индейцами в Асунсионе всем было хорошо известно и служило предметом всевозможных острот и насмешек, впрочем, почти всегда добродушных. Довольно многочисленные группы чимакоков действительно, 2–3 раза в год приходили в столицу и располагались на генеральском дворе. Но, по общему мнению, влекла их сюда не столько любовь к бледнолицому брату Беляеву, сколько желание разжиться некоторыми полезными вещами. Являлись они из Чако в настолько декольтированном виде, что полиция их в город не впускала, и темной ночью они тайком пробирались к генералу в сад, который был окружен высоким забором. Троих или четверых он снабжал своими старыми штанами или пижамами, таким образом они получали возможность выйти на улицу и, ходя по домам, выпросить какие-нибудь обноски для всех остальных. После этого индейцы небольшими группами обходили город и с благодарностью брали любой хлам, который им давали: старое тряпье, дырявые соломенные шляпы, консервные банки, бутылки и т. п.

Глядя на этих несчастных людей в дни нашего просвещенного гуманизма и всяких возвышенных деклараций, проделывающих пешком тысячи километров ради подобных приобретений, легко можно было себе представить степень их бесправия и ту ужасающую нужду, в которой они жили.