Борис Вышеславцев - Этика Преображенного Эроса

• Название: Этика Преображенного Эроса
• Автор: Борис Вышеславцев
• Жанр: Философия

ВЫШЕСЛАВЦЕВ Б. К.

ЭТИКА ПРЕОБРАЖЕННОГО ЭРОСА

---

В законе, как сказано, есть важное и неважное, есть правда и неправда. Абсолютное соблюдение закона может в конкретном случае превратить summum ius в summa iniuria 17. Христос показал, что оно может противоречить любви (напр., соблюдение субботы как абсолютного запрета что–либо делать и, след., делать добро, лечить, спасать упавшую овцу (Мф. 12:1—13; Лк. 6:1—12; Мк. 3:1—7), и потому сам с учениками своими на каждом шагу нарушал Закон, утверждая, что «не человек для субботы, а суббота для человека» 18 и «Сын человеческий есть господин и субботы» 19. Эти нарушения строгости закона постоянно ставились Ему в вину фарисеями, а затем и церковной властью. Он не соблюдал субботы, омовений, постов, он присутствовал на пирах, пил вино, он общался с нечистыми, беседовал с мытарями, грешниками, блудницами, самарянами, — и то же делали его ученики! Наконец, он не осудил женщину, которая по закону должна была быть осуждена и побита камнями 20.

Конечно, все эти нарушения закона являются нарушениями не ради «беззакония», а во имя любви. Но для того чтобы решать, когда в конкретном случае нужно исполнить закон и когда нарушить — нужна высшая инстанция, совершенно независимая от закона и стоящая выше закона. Такой инстанцией является вера, как предвосхищение идеалов (????u?????? ?????????) Царствия Божия, и любовь, связанная с нею, любовь, как непосредственная интуиция Богосыновства. В этом смысле человек выше закона и должен оставаться господином закона.

7. ЗАКОН КАК ЗАПОВЕДЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ

Закон может быть нарушен, если конкретное творчество любви разрывает формальные рамки нормы, как общего правила, не могущего предусмотреть всего богатства конкретных ситуаций жизни. В этом случае закон может оказаться «мертвой буквой», убивающей жизнь. Но есть и другое, более полное отрицание нормы закона, когда сама норма отныне признается дурной и несправедливой. Таково, напр., отношение Христа к норме: «око за око, зуб за зуб» и к закону о разводе, установленному Моисеем 21. В законе есть божественное и небожественное. Может показаться странным, как возможно «небожественное» в Синайском законодательстве, данном Моисею. Но дело в том, что Закон, «Законодательство» никогда не есть непосредственная встреча человека с Богом, никогда не есть непосредственное единство человеческой и божественной воли. Закон всегда дается через посредника, через законодателя, напр. через Моисея *, воля

* Закон дан «рукою посредника», «но посредник при одном не бывает»… Гал. 3:19—20.

21

Божия проходит через призму человеческой природы; и притом через двойную призму: через природу дающего закон и через природу принимающего закон. Ибо закон должен быть приспособлен к духу народа, иначе он не будет принят! В силу этого если в законе есть элемент божественного, то в нем еще непременно есть элемент небожественного. Закон — это «заповедь человеческая», «предание человеческое», как говорит ап. Павел. Закон «номотетичен», 23 он должен быть установлен людьми и принят людьми, хотя бы они старались выразить в нем идею божественной справедливости Это то, что юристами называется «положительным правом» 13, момент «позитивности» в праве. Он и есть сфера несовершенства в праве. Закон всегда есть законодательство, законоположение, устав. И этот момент установления и принятия есть творческий акт человеческой природы, которая всегда погрешает. Нет непогрешимого положительного права и непогрешимого закона. Положительное право склонно подменять заповедь Божию «заповедями человеческими». «Слово Божие» устраняется установленным «преданием» и казуистическими толкованиями. На это свойство закона и законничества указал сам Иисус Христос (Мк. 7:7—13). И ап. Павел, в этом отношении, как и везде, только развивает Его мысли.

В античном мире, несмотря на его обожествление закона, эта идея присутствует в противопоставлении ????? ? ????? 24, в понятии aequitas и aequum ius 25, в понятии «естественного права» 26. В древнееврейском сознании, несмотря на ярко выраженное законничество, она тоже налицо: Иезекииль говорит о своих предках от имени Иеговы: «Я дал им заповеди не добры, и оправдания, в них же не будут живы» (Иез. 20:25).

Значит, в законе есть нечто «не доброе». И оно объясняется недобрыми свойствами человеческой природы, с которой должен считаться закон. Иисус Христос говорит: «Моисей по жестокосердию вашему повелел вам отпускать жен ваших» (Мф. 19:8). Точно так же по жестокосердию народа ему дана заповедь «око за око, зуб за зуб» *.

Таким образом, закон никогда не содержит в себе непосредственно божественных ценностей (хотя может их иметь в виду), между ним и этими ценностями есть посредник — человеческая природа, и притом природа, искаженная грехом: она формулирует норму в зависимости от искажений и преломляет лучи божественных ценностей в своей среде; преломляет необходимо даже и тогда, когда законодателем является лицо боговдохновенное (Моисей), могущее непосредственно созерцать божественное Совершенство. В этом случае, конечно, нет несовершенства положи-

* В основу этого рассуждения об опосредствовании закона человеческой природой положена замечательная экзегеза H. H. Глубоковского, развитая блестяще в его статье «Ветхозаветный Закон по его происхождению, предназначению и достоинству — согласно Гал. 3:19—20» (журнал «Путь», № 10). Только у него можно найти философски и богословски оправданное толкование этого таинственного места. Мы его подтверждаем еще иными соображениями.

22

тельного закона по несовершенству законодателя и «посредника», но может быть налицо иное несовершенство закона, вытекающее из несовершенства тех, к кому обращен императив закона. «Жестокосердие» закона объясняется не жестокосердием Моисея, а жестокосердием его народа «жестоковыйного». То, что в законе есть вечного и божественного, это вечные ценности, которые он хочет защитить, напр. ценность жизни, верности; но сама формула закона не вечна и не божественна, ибо она формулируется «посредником» и всегда имеет в виду определенные склонности и характер народа, к которому обращается. Одна и та же ценность, напр, брак, может послужить фундаментом для противоположных норм, напр, «можно разводиться» или «нельзя разводиться» — в зависимости от «жестокосердия» или от сердечной мягкости народа. Эта мысль во всей ее глубине заключена в приведенных словах Христа. Закон всегда имеет в виду противоборствующие стремления, которые он связывает и укрощает; и вот эти стремления могут идти с двух противоположных сторон (вытекать из противоположных пороков), и тогда норма приобретает противоположную формулировку. Одному человеку и одному народу нужно говорить: «будь щедр», а другому: «будь бережлив». Обе нормы выражают «добродетель», но императив «бережливости», обращенный к скупому, — есть преступление. Наконец, обе нормы бессмысленны, когда обращаются к тому, кто стоит на точке зрения полного аскетического нестяжания, ибо закон всегда обращен к противоборствующему стремлению, которое в этом случае отсутствует (нет ни скупости, ни расточительности *).

8. ОБЩАЯ НОРМА ЗАКОНА И КОНКРЕТНОЕ ТВОРЧЕСТВО ВЕРЫ

Какая норма и в каком случае может быть нарушена, какая норма должна быть установлена и какая отменена — этого нельзя вычитать ни в какой букве закона! Нужна высшая инстанция, стоящая над законом. Нетрудно видеть, что конкретная полнота жизни никогда не охватывается и не созидается законом. Творчество истории человека, народа и человечества ускользает от всякой нормы уже просто потому, что творчество истории индивидуально и неповторимо в каждой своей исторической ситуации и творит вечно новое и небывшее; а норма всякого закона — есть общее правило, абстрагирующее от отдельных конкретных случаев, правило консервативное, требующее соблюдения того, что установлено, что принято. Ни один человек не творит «по закону», хотя бы творил в формах закона и соблюдая

* Эти свойства всякого закона хорошо отметил Шелер. причем он справедливо указывает, что на этом покоится историческая и национальная изменчивость и многообразие норм права и морали, которая нисколько не свидетельствует против вечности и неизменности ценностей, формирующих все эти нормы (Мах Scheler. Formalismus in der Ethik. Halle. 1921. S. 219–221).

23

закон; творчество возможно только «по благодати» («без Мене не можете творити ничего же» 27).

История не состоит в соблюдении закона (и нет никаких подлинных «законов истории»). Она течет стремительно сквозь пустую форму узаконенной жизни, то разрывая эту форму и унося, то устанавливая новую.