Эрнесто Сабато - Аваддон-Губитель

• Название: Аваддон-Губитель
• Автор: Эрнесто Сабато
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-8291-0106-8

Роман «Аваддон-Губитель» — последнее художественное произведение Эрнесто Сабато (1911—2011), одного из крупнейших аргентинских писателей, — завершает трилогию, начатую повестью «Туннель» и продолженную романом «О героях и могилах». Роман поражает богатством содержания, вобравшего огромный жизненный опыт писателя, его размышления о судьбах Аргентины и всего человечества в плане извечной проблемы Добра и Зла.

---

2. Что мы делаем на земле?

3. Металлургическое и стратегическое оправдание смерти. Религиозный разум не только привязал лошадь позади телеги, но еще на место лошади поставил человека. Теперь лишь недостает, чтобы лошадь взгромоздилась в телегу. Надо этому решительно воспрепятствовать.

4, 5 и 6. Всяческие «почему». Почему мы состоим из жидкости? Почему разделены на два пола? Почему единственное, что нам принадлежит, это то, чем мы уже владеем: прошлое? Объясню — отсюда страх, недовольство, бессилие. Шопенгауэр это понял в тридцать лет. Молодчина. Интеллект versus[266] воли. Это и есть великая борьба человека, самолет, отрывающийся от авианосца, человек в поисках сути бытия. Он покинет загон для безумцев, разнесет вдрызг нравственность, сломает все. Главное событие нынешнего века — познание Истины, а не путешествия на Луну, как думают простаки. Не знаю, почему я стал одним из этих отмеченных. Ведь я мог стать бродягой, пристраститься к вину, писать романы о любви, снискать, быть может, славу и денежки. Несмотря на это я выскажу все, что знаю. Еще с детства я отличался в составлении головоломок. К работе особых наклонностей не было. Но каждый раз, когда надо было что-то выдумать, распутать, тут ваш покорный слуга отличался. Истина уже существовала в мире, готовенькая, но раздробленная. Каждый философ высказал какую-то ее долю. Надо было их составить вместе, а не накапливать знания. Потому-то потерпели неудачу нынешние ученые: чем ученей, тем непонятней и темнее. Мне выпала злосчастная судьба составить Истину, потому как я ровно ничего не знаю. И поскольку у меня нет учителей, которых я бы мог осрамить, с меня и взятки гладки.

Всю эту ночь Сабато размышлял,

и утром, как только стало рассветать, ему удалось победить свои страхи, сдерживавшие его до сих пор: он найдет Шнайдера, где бы тот ни оказался. Для начала один след есть — вилла Нене Косты.

Он посмотрел на календарь — до воскресенья оставалось два дня. Вышел на улицу — небо чистое, воздух сухой. Оторвал кусочек бумаги, поднял его вверх и отпустил: ветер северный. Он рассчитал, что дня через два еще потеплеет, и погода вряд ли будет облачной и дождливой. День должен быть знойный, февральский, все будут сидеть в бассейне.

Принятое решение успокоило, и он ощутил прилив сил, которые было утратил от бесконечных раздумий и устремленности к прошлому.

Коста смотрел на него

характерным своим взглядом, склонив голову набок, с застывшей на устах казенной улыбкой — внешним слоем дипломатической любезности, под которым благодаря искусному владению лицевыми мускулами скрывался второй слой, еле заметный и все же не ускользавший от наблюдателя, хорошо знающего Косту, слой ироничного превосходства, вопросов к самому себе типа: «Неужто он напал на след?» или: «Как он может быть настолько наивен?» — бесспорно, с мыслью о том, как наивно отправляться в Машвиц в обычный уикэнд с солнцепеком и бассейном, чтобы разузнать о Шнайдере. Вопросы, которые, естественно, были предположениями самого Сабато, а потому могли быть или не быть реальными: то есть настройка мускулов второго слоя, несомненно существовавшая (ибо под светской улыбкой могли скрываться лишь чувства иронии или даже неприязни, ненависти), вовсе не обязательно вызывалась присутствием Шнайдера в Буэнос-Айресе, — гипотезой, покамест не более, чем гипотезой, которую С. старался подтвердить разведкой на вилле и беседой с этим ненавистным ему субъектом, беря на заметку даже его отрицания:

— Шнайдер?

Коста наморщил лоб, состроив свою особую вопросительную гримасу. Гримасу, которую он изображал, не только задавая вопросы или реагируя на что-то его интересующее, но также утверждая что-либо вроде: «Мне кажется, что Ленин не был революционером». Такие утверждения создавали ему ореол загадочной прозорливости, он изрекал их без доказательств, как нечто столь очевидное, что и спорить-то не стоит; однако, высказанные в полувопросительной форме благодаря наморщенному лбу, они изящно устраняли авторитарный или оценочный нюанс, оставаясь как бы заявкой на будущую дискуссию, которая так никогда и не происходила.

Нет, Шнайдер наверняка в Бразилии, он его не видел уже много лет. Что касается Хедвиг, он понятия не имеет. Но скорее всего она вместе со Шнайдером, то есть где-нибудь в Бразилии.

Итак, девочки,

красотка из пригорода, самоназванная Элизабет Линч, вышла из спортивного авто вместе с седовласым директором и бросилась в объятья Серхио Ренана, бедняги с мечтательным взором, который не знал куда деваться. Погоня за ролькой на ТВ — не знаю, девочки, понятно ли вам? Вы ведь не знаете, кто такая Элизабет Линч, потому что не читаете внимательно «Радиоландию», замечательный журнал, отражающий жизнь театральных кругов, я в нем зарабатываю кое-какие крохи, histoire de boucler le budget[267], что поделаешь, растет инфляция, растет отсутствие веры в нацию, сам Коко Анчорена не сведет концы с концами.

Итак, исполняя свой профессиональный долг, я обязан следить за появлением новых имен, а потому взял интервью у этой многообещающей звездочки, которая, переспав со знаменитыми вратарями и полезными помрежами, поднималась по ступеням успеха и превратилась в фигуру с интересным будущим. Я в приступе минутного безумия, который может случиться с самым продувным ловкачом, подверг ее суровому допросу, едва не стоившему мне места в этом популярном издании, — потому как звездочка нажаловалась, будто я хотел ее выставить на посмешище. И вот — пока Нардиельо фотографировал у нее дома, показывая ее ножки на высоком стуле, а под конец у этажерки, я разглядывал там на полках переплетенные комплекты «Ридерс Дайджест», несколько романчиков Корин Тельядо, книги «Крестный отец» и «Астрологические предсказания на 1972 год». Ты же знаешь, говорила она, я ужасно люблю читать, и, честно сказать, две мои страсти — это книги и хорошая музыка. Тогда я спросил, какие композиторы для нее самые-самые, на что она, конечно, ответила: «Боннский гений»[268], тут всегда попадешь в десятку. Но когда я спросил, не нравится ли ей также певец Палито Ортега, она, полагая, что я ставлю ей западню, и железно держась своей линии, с милой гримаской ответила, что предпочитает серьезную музыку, а уж под моим прямо-таки полицейским безжалостным давлением (за что она и наябедничала моему начальству), кроме упомянутого Боннского гиганта, назвала произведения, от которых просто впадает в экстаз, а именно: вальсы Штрауса и музыка Чайковского. Но поскольку je tiens beaucoup à ma peau[269], то, когда Корн обвинил меня в злом умысле, я заявил: чтобы доказать ему, что это неправда, я готов сделать другое интервью, более лестное, и через два номера сварганил такой портретик, что слюнки текут, — расхвалил ее изумительную фигуру, мол, очень жаль, что она не стала топ-моделью, ведь она достойна высокого рейтинга в «International Best-dressed List»[270], и размеры у нее прямо созданы для моделей Марка Боана. Что говорить, когда речь идет о деньгах и на карту поставлено мое пропитание, я становлюсь таким покладистым, что сам почти верю в то, что пишу, — я всерьез думал и сейчас думаю (если только Корн не вызовет меня опять и теперь уже точно выгонит), что француз Боан, этот говнюк, вполне достоин соревноваться с истеблишментом римской аристократии. Потому что в конце концов, если вы, девочки, немного подумаете, так ведь плебс с Карнаби-стрит навязал свои находки портным на Севил-роуд и Саквил-стрит. И если британский щеголь с окраин может оказать освежающее действие на английскую моду, почему бы красотке из Вилья-Лугано[271] не произвести подобное же атмосферическое воздействие на буэнос-айресскую la haute?[272] Нельзя же быть такими фанатиками, это вам не шутки. Но вернемся к истокам нашего интересного собрания. Пока Элизабет бросалась в объятья Ренана, столкнувшись с совершенно неожиданно появившимся мэтром Сабато, я стоял рядом с Нене, который что-то шептал на ухо Кристине в качестве прелюдии к расстройству очередного брака, и вот я возьми и скажи — ну-ка, умники, посмотрим, способны ли вы угадать настоящую фамилию этой красотки. Нене Коста, чей литературный талант проявился и исчерпался рассказиком, опубликованным в «Ла Насьон» сто лет назад, — тут творческий дар иссяк от этого усилия, — посвятил остаток своих дней разговорам на вечерах и коктейлях о Максе Билле[273] и о «новой литературе», благодаря чему, вы не поверите, ему удается сеять раздоры в самых прочных супружеских парах из высшего света, так что на следующий же день начинаются хлопоты о разводе и бегство Нене в Каракас или в Нью-Йорк до нового сезона, пока супруг не успокоится. Итак, поскольку он что-то шептал Кристине и я рассчитал, что он хотел бы блеснуть перед прессой, я подкинул ему жирный кус, особенно потому, что, по моим расчетам, на него будет нажимать Пампита, кусавшая себе локти от злости из-за «ушного» флирта Нене с дурехой Кристиной. Как легко было предсказать, Нене пустился во все тяжкие и затеял состязание по угадыванию настоящей фамилии красотки, и вот как оно происходило: