Эрнесто Сабато - Аваддон-Губитель

• Название: Аваддон-Губитель
• Автор: Эрнесто Сабато
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-8291-0106-8

Роман «Аваддон-Губитель» — последнее художественное произведение Эрнесто Сабато (1911—2011), одного из крупнейших аргентинских писателей, — завершает трилогию, начатую повестью «Туннель» и продолженную романом «О героях и могилах». Роман поражает богатством содержания, вобравшего огромный жизненный опыт писателя, его размышления о судьбах Аргентины и всего человечества в плане извечной проблемы Добра и Зла.

---

Ласкательный: кхатцютце.

Таково было ономатологическое состязание, при котором я твердо соблюдал скромное молчание ввиду моих деликатных отношений с журналом «Радиоландия». Молчание, разделяемое с мэтром Сабато, который, сидя в изрядном отдалении, вероятно, размышлял о кризисе нашего времени, либо страдал от начальных признаков колита или гепатита, а эти хвори, как известно, дают сходные проявления, и не разберешь, то ли при таком недуге тревожится о судьбе человечества, то ли о работе своего пищеварительного аппарата.

Он размышлял о словах Фернандо

и вспоминал его предупреждения. Да, тут ничего не происходит такого, что могло бы вызвать тревогу. Но только по видимости! Наивность проявил даже сам Фернандо. Не ясна роль Домингеса, по видимости чуждая его связи со Слепыми и с огнем. По видимости Браунер вернулся в 1938 году в Париж только ради живописи, но в действительности он вернулся, чтобы встретиться со своей кровавой участью; вернулся в нужное место и в нужный момент для того, чтобы брошенный Домингесом стакан выбил ему глаз, который он видел в своих снах и много лет рисовал кровоточащим и висящим на клочке кожи. Люди, словно сомнамбулы, движутся к тем местам, к которым их что-то смутно влечет. Ну, например, теперь, в этом сборище пустомель, что есть судьбоносного, а что случайного? Он старался обнаружить за их лживыми личинами и вычурными позами некий жуткий смысл, как опытный шпион выискивает действительно роковые слова в письме женщины о сплетнях светского общества. Пусть попробуют вообразить себе тетушку Тереситу, — восклицал Кике, театрально воздевая руки, длинные, как мельничные крылья, — когда она, проведя жизнь в ризнице церкви Пилар, умирает, попадает в мир иной и там обнаруживает, что всей этой штуковиной управляет вовсе не Христос, a, disons, какой-то многорукий субъект. Вот, вот: грозные послания передаются через шутов. Надо бы изучать каждое слово, каждый жест, не оставлять без пристального внимания ни один уголок действительности, ни один шаг Шнайдера или его друзей. Вспомните о рехнувшемся Мопассане, о Рембо, скончавшемся в бреду, как об этом писал Фернандо. И о многих других безвестных, что кончили свои дни ужаснейшим образом: в стенах дома для умалишенных, пытаемые полицией, задохнувшиеся в карцерах, потонувшие в болотах, съеденные плотоядными муравьями в Африке, проглоченные акулами, оскопленные и проданные в рабство восточным султанам. Только Видаль Ольмос позабыл упомянуть кары более изощренные, но, возможно, именно поэтому более страшные.

— Он был филантроп. Разве вы не знаете, что он изобрел гильотину для того, чтобы избавить жертву от страданий? Пьяные палачи давали промашку — то руку отрубят, то ногу раздробят. Да, так бывало. И примечательно, что этот бедный месье Гильотен не сумел реализовать свою идею в промышленном масштабе. Это сделал некий мастер, конечно же, немец. И набил себе кошелек благодаря Французской революции. Но Бог его покарал, какая-то шлюха выжала из него все до последнего франка. То есть единственным, кто в конце концов хорошо пожил за счет идеалов Сен-Жюста, оказалась продажная девка, от которой Сен-Жюста стошнило бы. Это и есть диалектика, как утверждает мэтр Сабато.

Он также вспомнил о наркотиках, одном из вероятных орудий Шнайдера. У Пампиты начался тик, задергалась щека, равно как у Нене Косты.

С появлением Коко Бемберга

собрание радикализировалось, одни ныряли в бассейн и попивали «100 пайперс», которое удалось добыть, оскорбляя Нене, он-то пытался им подсунуть «Олд смагглер», но в конце концов в убывающем порядке выдал-таки «пайперс» (купленное в кабачке на Флаг-стрит!), вышло вроде торга на аукционе, только наоборот — началось с требования «чиваса», затем последовала «этикета негра», уже упомянутое «пайперс», дальше опустились до «этикета роха» и закончили «бальянтином», при одном упоминании о котором честили Нене на чем свет стоит.

Потом начался анализ Ситуации Масс в Третьем мире, не без того, чтобы упрекнуть Нене (видимо, пришел его черед) за его литературные интересы.

— Ты все сохнешь со своим Набоковым, когда надо браться за винтовку, — подвел итог Коко, энергично растирая свой торс.

И возможно, из-за гримасы, которая вопреки моим предосторожностям не ускользнула от его чекистского взора, спросил:

— А ты, Кике? Можно узнать, черт возьми, о чем ты думаешь? Ты не перонист, ты не большевик — не объяснишь ли, кто ты?

Резонный вопрос, на который я самым смиренным, едва слышным голосом со скорбной ноткой ответил:

— Это верно, Коко, я не перонист и не большевик. Я просто очень бедный человек. Понятно?

Слова, за которые впоследствии (все становится известным) я был сурово осужден.

Затем подверглись рассмотрению несколько персональных ситуаций присутствующих, отсутствующих, связанных с присутствующими, и просто отсутствующих.

— Пока это продолжалось, все было хорошо. Потом он износился. Я это увидела по анализу.

— Ты только так говоришь, а ведь еще не преодолел этап гомосекса.

— С травкой все идет у нас хорошо, больше разговариваем, а если захочется, плачем.

— Мы делим все пополам. Познакомились с ним в одном доме, когда смотрели «Час огней»[283], и тогда у нас завязались отношения без особых требований.

 — Мы занимались терапией любовью двумя парами. Расстались хорошо, и теперь большие друзья.

— Смотри, старик, у тебя слишком дерзкие планы.

— А ты мазохист, и это очень разочаровывает.

— Но, по крайней мере, у меня развита insight[284], и это мне помогает понять суть конфликта. Как бы то ни было, Панчита меня согревает, она прелесть, что и говорить, и мы притерлись друг к другу. Понятно? Когда мы вместе, секс потрясающий.

— Я решила порвать. Признаю, это бегство, да, я осталось одна, но больше терпеть нет сил. Если это гомик, которого сразу видно, еще полбеды. А скрытые хуже всего, они тебя унижают как женщину, клеятся к тебе, мол, хотят дружить, и ничего ты от них не получишь.

В эту минуту Коко не выдержал и заорал — все дело в том, что все вы в этой блядской жизни должны понять: эти конфликты не индивидуальное дело, а всего лишь субпродукты всеобщего отчуждения в потребительском обществе.

Опять пойдет про революцию, подумал я. И действительно, спор политизировался, и были вынесены важные решения.

— Нет уж, мне надо, чтобы меня ценили как женщину, а не как объект потребления. Ты что думаешь, дурень, что я какая-нибудь такая, потому что у меня красивая грудь?

— Это проблема урбанистическая, которая настоятельно требует изменить структуру, — сказал Артурито, архитектор, и, надо признать, до этой минуты он не открывал рта.

— Да, но все звучит по-иному, если обращено к люмпену.

— А ты что, против массовой культуры?

— Плохо, что человек не может выйти за пределы своего класса. Вот тебе контекст, и ты вынужден двигаться только внутри него.

— Однако считать себя принадлежащим к высшему классу еще не означает, что ты не можешь его критиковать. Тут нет механической зависимости.

— Это так, но есть некий предел, который надо учитывать!

— Если ты выходишь за рамки, которые тебе навязывает среда, тебя осудят бесповоротно.

В это время бедняжка Кристина, благоразумно державшаяся в тени, — наверно, чтобы не показаться чересчур глупой, — сказала что-то о содержании уж не помню какой книги. Бедная дурочка! На нее посмотрели как на человека, который в Эру Локомотива едет в двуколке. Читать надо, дуреха! Читать, хотя бы с точки зрения буржуа.

Так что Кристина умолкла, и я увидел, как она потихоньку ретировалась к Нене Коста, который, сидя под деревом, читал «Плейбой».

Погляди на то лицо, сказал ей Нене

— А что? Потрепанная женщина, много курит, наверно.

Она прочитала фамилию: Э. Кронгаузен.

— И тут внизу, — указал Нене, — П. Кронгаузен.

Кристина спросила, не сестры ли они.

— Нет, они живут вместе. Супружеская чета.

— Чета из двух сестер?

— Да нет, глупая, тот вверху — мужчина. Эбергард.

— Пусть так. Ну и что?

— Ничего. Они состоят в группе, практикующей новые сексуальные отношения.

— Слушай, похоже, их сфотографировала полиция после веселой ночки.

— Читай, читай.

Линда Лавлейс, 22 года (на вид дашь все сорок!). Подпись под снимком гласила, что она должна иметь по крайней мере один оргазм в день, иначе становится очень нервной. Прославилась игрой в порнографическом фильме «Deep throat»[285], одно упоминание ее имени привлекает толпы на любой коктейль, журнал «Скру» назвал ее «любимым ртом Соединенных Штатов».

— Ртом? — спросила Кристина. — Но ведь это отвратительно.

Нене поглядел на нее с добродушной иронией. Они продолжили чтение. Линда на основе своего ценного опыта ведет теперь колонку в журнале «Уи», дает советы, начиная с анального секса до зоофилии.