Джордж Мартин - Портреты его детей

• Название: Портреты его детей
• Автор: Джордж Мартин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Стерва, - сказал он вслух и повернулся в ярости, захлестнутый беспомощностью, потому что не на ком было сорвать злость. - Стерва, повторил он, захлопывая за собой дверь кабинета.

- Стерва! - назвал он ее тогда.

Она обернулась, сжимая в руке кинжал. Глаза у нее опухли и покраснели от слез. В руке она держала улыбку. Смяла ее и швырнула в него.

- Получай, сволочь! Тебе нравится эта чертова улыбка, так на же!

Комок отскочил от его щеки. Он покраснел.

- Ты прямо как твоя мать, - сказал он. - Она тоже всегда ломала и портила вещи.

- Ты ей давал для этого достаточно оснований, верно?

Кантлинг эти слова пропустил мимо ушей.

- Что с тобой творится, черт побери? Какого черта ты думаешь добиться с помощью этой дурацкой мелодраматичной выходки? Скверная мелодрама и ничего больше. Кем, черт побери, ты себя воображаешь? Героиней Теннесси Уильямса? Хватит, Мишель! Да помести я подобную сцену в мой роман, меня бы высмеяли!

- Так это же не твой проклятый роман! - закричала она. - Это подлинная жизнь. Моя жизнь. Я живой человек, слышишь, сволочь, а не персонаж в идиотской книжонке! - Она мгновенно обернулась, вскинула кинжал - и кромсала, кромсала...

Кантлинг скрестил руки на груди, неподвижно следя за ей.

- Надеюсь, ты извлекаешь удовольствие из этого бессмысленного упражнения.

- Извлекаю, и еще какое! - огрызнулась Мишель.

- Отлично. Мне было бы жаль, если бы это оказалось впустую. Весьма поучительно, знаешь ли. Ты ведь режешь свое собственное лицо. Вот уж не думал, что ты настолько себя ненавидишь.

- Если и так, мыто знаем, кто внушил мне эту ненависть, верно? - Она кончила, обернулась к нему и бросила кинжал на пол. Ее снова душили слезы, она тяжело дышала. - Я уезжаю. Сволочь. Надеюсь, ты тут будешь жутко счастлив, очень надеюсь.

- Я ничем не заслужил подобного, - сказал Кантлинг неловко. Не совсем извинение, не мостик, открывающий путь к взаимопониманию, просто максимум, на что он был способен. Ричард Кантлинг никогда не умел просить прощения.

- Ты заслужил чего-нибудь в тысячу раз хуже! - закричала Мишель. Она была такой хорошенькой, а выглядела уродливо. Какая чушь, будто гнев придает людям красоту! Банальное клише, и к тому же сплошная ложь. Кантлинг обрадовался, что ни разу им не воспользовался.

- Ты считаешься моим отцом, - сказала Мишель. - Считается, что ты меня любишь. Ты считаешься моим отцом, а ты... ты меня изнасиловал, сволочь!

Кантлинг всегда спал чутко. Ночью он проснулся и сел на постели, весь дрожа, чувствуя что-то неладное.

В спальне было темно и тихо. Так что же разбудило его? Шум? Кантлинг остро реагировал на всякие звуки. Он слез с кровати и вдел ноги в шлепанцы. Огонь в камине, у которого он сидел перед тем, как лечь спать, давно догорел, и в комнате было прохладно. Он нащупал халат, висевший на спинке широкой старинной кровати, надел его, затянул пояс и тихонько подошел к двери. Она, случалось, скрипела, и потому он отворил ее очень медленно, очень осторожно и прислушался.

Внизу кто-то был. Он услышал, как они там ходят.

У него похолодело под ложечкой. Здесь, наверху, у него не было пистолета, не было никакого оружия. Он не верил в такие предосторожности. К тому же считалось, что ему ничто не угрожает. Это ведь не Нью-Йорк. Считалось, что в старомодном Перроте, штат Айова, он в полной безопасности. И вот кто-то забрался в его дом, чего ни разу ни случилось за все годы его жизни на Манхэттене. Так что же ему делать, черт побери?

Полиция! Надо запереть дверь и вызвать полицию. Он вернулся к кровати и протянул руку к телефонной трубке.

Телефон внезапно зазвонил. Ричард Кантлинг уставился на аппарат. У него было два номера. Один - деловой, подсоединенный к автоответчику, и личный, не значившийся в телефонных справочниках. Его он давал только самым близким друзьям. Горели две сигнальные лампочки. Значит, звонят по личному номеру. Он поколебался, потом взял трубку.

- Алло!

- Самолично он! - произнес голос. - Не дрейфь, папаша. Ты же собрался звякнуть легавым, а? А этого всего-навсего я. Спускайся, потолкуем.

У Кантлинга перехватило дыхание. Голос он слышал впервые, но знал его, знал!

- Кто говорит? - спросил он.

- Дурацкий вопрос, - сказал голос четко. - Будто сам не знаешь.

Он знал, но все-таки спросил еще раз:

- Кто?

- Не кто, а Хью. (Эту реплику написал Кантлинг.)

- Ты не реален.

- Вот и парочка критиков то же утверждала. Помнится, тогда это тебя шибко уело.

- Ты не реален, - повторил Кантлинг.

- Ну ты даешь! - сказал Хью. - Если я не реален, так по твоей вине. Не заедайся, о'кей? Накинь что-нибудь на задницу и валяй сюда. Посидим, поговорим. - Он повесил трубку.

Лампочки на аппарате погасли. Ричард Кантлинг оглушено присел на край кровати. Как это понять? Сон? Нет, он не спит. Что же делать? Он спустился вниз.

Хью растопил камин в гостиной и, уютно развалившись в большом кожаном кресле Кантлинга, пил из горлышка "Пабст блю риббон". Он лениво улыбнулся входящему Кантлингу.

- А вот и он! Ну чего нос повесил? Пивка хочешь?

- Кто вы, черт побери? - почти крикнул Кантлинг, остановившись.

- Так мы это уже прожевали. Не нуди. Бери бутылку и припаркуй свою задницу у огонька.

- Актер! - сказал Кантлинг. - Проклятый актеришка. Вас Мишель подослала.

- Актер! - Хью ухмыльнулся. - Хреновина! Ты бы в свой романчик всадил такую фигню? Да никогда, дружище. А кто другой напиши такое в журнальчике или в книжке, так ты бы ему всю его фиговую печенку выел.

Кантлинг медленно прошел по комнате, не спуская глаз с парня, развалившегося в его кресле. Нет, это был не актер. Это был Хью, мальчишка из его романа, лицо на портрете. Все еще пристально его разглядывая, Кантлинг опустился в мягкое, пухлое кресло.

- Нелепость! - сказал он. - Что-то из Диккенса.

Хью захохотал.

- Нет, старик, это не фиговая "Рождественская песнь", и я тебе не дух прошлого Рождества.

Кантлинг нахмурился. Кто бы это ни был, а реплика была не в характере.

- Неверно! - сказал он резко. - Хью не читал Диккенса. - Комиксы да, но не Диккенса.

- А я фильм видел, папаша, - ответил Хью и отхлебнул из бутылки.

- Почему ты называешь меня папашей? - сказал Кантлинг. - Это тоже неверно. Чистейший анахронизм. Хью был уличным мальчишкой, а не битником.

- Это ты мне говоришь? Будто я не знаю, или что! - он усмехнулся. На хрена. А как мне тебя еще называть? - Он запустил пальцы в волосы, отбрасывая их со лба. - Как ни крути, я же твой хреновый первенец!

Она хотела назвать будущего ребенка Эдвардом, если родится мальчик.

- Не говори глупостей, Хелен, - ответил он.

- Я думала, тебе нравится имя Эдвард, - сказала она.

Почему, собственно, она торчит в кабинете? Он же работает! Вернее, пытается работать. Он ведь просил ее не входить в кабинет, пока он сидит за машинкой. В первые дни их брака Хелен считалась с его просьбой, но с тех пор, как она забеременела, все пошло прахом.

- Да, мне нравится имя Эдвард, - сказал он ей, стараясь говорить спокойно. Он не терпел, когда его отвлекали. - Мне очень нравится имя Эдвард. Я обожаю чертово имя Эдвард. Вот почему я дал его главному герою. Эдвард - это его имя. Эдвард Донахью. Вот почему мы не можем назвать младенца так. Я уже использовал это имя. Сколько раз я должен объяснять?

- Но в книге ты его ни разу Эдвардом не назвал, - возразила она.

- Ты опять читала рукопись? - Кантлинг нахмурился. - Черт побери, Хелен, я же тебе сто раз говорил, чтобы ты не трогала рукописи, пока она не кончена!

Но она не позволила себя отвлечь.

- Ты же ни разу его Эдвардом не назвал, - повторила она.

- Да, - ответил он. - Совершенно верно. Я не называю его Эдвардом, я называю его Хью, потому что он уличный мальчишка, потому что это его уличная кличка и он не терпит, чтобы его называли Эдвардом. Но это все равно его имя, понимаешь? Эдвард - его имя. Оно ему не нравится, но это его хреновое имя, и в финале он говорил, что его имя - Эдвард, и это чертовски важный момент. Поэтому мы не можем назвать ребенка Эдвардом, так как он уже назван Эдвардом, и мне надоел этот разговор. Если родится мальчик, можем назвать его Лоренсом в честь моего деда.

- Но я не хочу, чтобы его звали Лоренсом, - прохныкала она. - Так старомодно! И ведь его будут звать Ларри, а я "Ларри" терпеть не могу. Почему ты не назвал Лоренсом своего персонажа?

- Потому что его имя Эдвард.

- Я ношу нашего ребенка. На-ше-го, - сказала она и положила руку на вздутый живот, словно Кантлинг нуждался в напоминании.

Ему надоело спорить. Ему надоело обсуждать. Ему надоело, что его отвлекают от работы.

- И давно ты носишь ребенка? - спросил он, откидываясь в кресле.

- Ты знаешь, - ответила Хелен с недоумением. - Уже семь месяцев. С неделей.

Кантлинг наклонился вперед и хлопнул ладонью по стопке напечатанных листов рядом с машинкой.

- Ну а я вот этого ребенка ношу уже три чертовых года. Это четвертый хреновый вариант - и последний. Он был назван Эдвардом в первом варианте, и во втором, и в третьем варианте - и останется, черт побери, Эдвардом, когда чертова книга выйдет. Он был Эдвардом целые годы до той блаженной памяти, когда ты решила устроить мне сюрприз, не приняла мер и в результате забеременела.