Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2010)

• Название: Новый Мир ( № 3 2010)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

 

Сергей Роганов. Черные итоги 2009 года. — “Русский Журнал”, 2009, 31 декабря <http://www.russ.ru>.

“Современный многополярный, поликультурный мир глобализации стремительно утрачивает какую бы то ни было определенность по отношению к естественной смерти, к возможности загробной жизни, в целом к такому мировоззрению, в котором смерть и посмертное существование бессмертной души строго упорядочены в структуре мироздания. Современники предпочитают заботиться не о смерти, а о максимально долгой, активной, насыщенной жизни. Поэтому в настоящий период развития человеческой истории не столько отношение человека к метафизике смерти, сколько отношение к смерти известных, знаковых для культуры людей является индикатором уровня самосознания современников”.

 

Олег Рогов. Тайнопись, том четвертый. Вышла новая книга самого “темного” поэта Бронзового века — Михаила Еремина. — “Частный корреспондент”, 2009, 2 декабря <http://www.chaskor.ru>.

“Стихи Михаила Еремина в подавляющем большинстве состоят из восьмистиший, написанных верлибром. <...> Этот формат, как сейчас бы сказали, в XX веке получил право на самостоятельное существование именно как особая стихотворная форма — вспомним циклы „Восьмистишия” Осипа Мандельштама, Ольги Седаковой и Светланы Кековой. Принято считать, что современность стремится к свертыванию поэтического высказывания, к разумному, но непременному минимализму. Но крайняя его форма — одностишие — продолжает восприниматься как эксцентрический жанр, четверостишие тяготеет к развернутому афоризму („Гарики” Губермана), восемь же строк идеальны возможностью синтаксических и семантических игр на малом, но достаточном пространстве. Случай Еремина уникален тем, что поэт нагружает отпущенное ему строковое пространство максимальным объемом информации. Компрессия смыслов достигается разными средствами — и усложненным синтаксисом, и привлечением нехарактерной для лирики узкоспециальной научной терминологии, играми с корневыми созвучиями других языков, использованием иероглифов, макаронизмов, математических формул и цитации. Считается хорошим тоном называть поэзию Михаила Еремина герметической (доступной немногим), но стоит вспомнить и о втором значении этого слова — алхимическом”.

 

Герман Садулаев. “Надо уменьшать страдания людей”. Беседовал Алексей А. Шепелев. — “Рабкор.ру”, 2009, 15 декабря <http://www.rabkor.ru>.

“Говорят, у покойника продолжают расти ногти и волосы. Старый мир мертв. Но он еще долго будет гнить и разлагаться. А люди останутся прежними, в большинстве своем — посредственными и злыми. <...> Пророком быть просто: завтра будет хуже, чем вчера”.

“Люди мне неинтересны. Я не понимаю людей. Я не знаю, что можно о них написать. Мне интересны идеи, которые движут людьми”.

“Идея коммунизма тоже обязательно возродится. Может, скоро, может, нет. Может, с человеческим лицом, как путь прогресса, может, в архаическом образе возврата в первобытное состояние. Судьба идей таинственна и непредсказуема. Это же не люди,

о которых можно сказать точно, что каждый будет болеть и умрет. Революции обязательно будут. <...> Этот мир не лучший из возможных. Всегда возможен и другой мир”.

“Уничтожение существующего строя — это уничтожение его основ. Изгнание змей, демонов, порочных идей, заложенных в фундамент системы лжи, насилия, продажности и эксплуатации. Этим я и занимаюсь уже пять книг. Имеющий уши да услышит”.

 

Сложносочиненное. Беседовал Евгений Белжеларский. — “Итоги”, 2009, № 51, 14 декабря <http://www.itogi.ru> .

Говорит Александр Терехов: “Я не существую на современном литературном рынке, я не заработал на свою торговую точку, бренд, аудиторию”.

“Первый раз в русской истории писатели, которых мы называем писателями в традиционном значении этого слова, вбиты временем в полное материальное и общественное ничтожество. Двести лет большинство русских книг создавали аристократы, придворные вельможи, губернаторы, крупные землевладельцы, обладатели наследных состояний или выходцы из низов, поднятые на невероятную высоту читательским интересом и политикой советской власти. Современные „традиционные” писатели — бедные, почти несуществующие люди, с протертыми локтями, мечтающие об одном: сосать из бюджета. Они не могут писать о власти, политике, аромате очень больших денег, армейской верхушке, спецслужбах, светской жизни — писателя там нет. Все, что им доступно, — жизнь собственной квартиры и телевизионная программа на неделю. Если современный романист возьмется описывать кремлевские коридоры, что-то там в духе „Путин проснулся, как обычно, в половине одиннадцатого утра и долго лежал, глядя на косые капли дождя, тянущиеся по оконному стеклу...” — это будет не только смешно, а просто жалко. <...> Да, история — хороший выход, история дает ощущение возвращенного равенства, писателю, работающему над книгой о прошлом, кажется, что жизнь по-прежнему в его руках, он в Кремле, он главный, как в старые добрые времена, когда Ленин в графе „род занятий” писал „литератор”, и это говорило вовсе не о скромности Предсовнаркома. Впрочем, автор всегда имеет самые наивные и самые превосходные представления о значении и смысле своего труда”.

 

Григорий Стариковский. Homeroom . Записки американского учителя. — “Иностранная литература”, 2009, № 12 <http://magazines.russ.ru/inostran>.

“Утро начинается с клятвы верности флагу Соединенных Штатов. По зову диктора школьного радио ученики встают...” Записки преподавателя латыни “в „обычной”, как говорят у нас, то бишь государственной школе ( public school ), в которой учатся тинейджеры из небольшого городка Рэмзи (Ramsey), нью-йоркского предместья”.

 

Телевизор с человеческими лицами. Александр Архангельский в пространстве культуры. Беседу вел Валерий Выжутович. — “Российская газета” (федеральный выпуск), 2009, № 255, 31 декабря <http://rg.ru>.

Говорит Александр Архангельский: “<...> литературная критика — это не писательство, это профессия. Писать можно в стол, не издавая, просто потому, что ты проживаешь какую-то другую жизнь и в этой жизни осуществляешься так, как не осуществился бы, если бы не писал. А критика — это работа. Поденщина. В ней тоже можно полноценно реализоваться: сегодня у нас есть гениальный газетный критик Андрей Немзер. То, чем он занимается, — это отдельная профессия. Между прочим, гениальным газетным критиком был великий поэт Ходасевич, и он в этом самореализовался. Это был хомут по его шее. А у меня от подобных занятий шея стала тереться. <...> Вот писать про политику — другое дело. Политический комментарий — продукт скоропортящийся, и меня это очень устраивает. Я понимаю, как писать про политику, не сжигая себя изнутри.

А как писать о литературе без саморастраты, не понимаю”.

“Конечно, не будет так, чтобы Джойса читало 90 процентов населения, даже 10 процентов читать его не станет. И не надо. Но знать о том, что есть Джойс, — полезно. Просто для склеивания общества. Я по своим взглядам — человек правый, но в одном пункте я — левый. Левый — когда говорю: мы должны всевозможными методами, включая государственное управление, дать шанс любому человеку, живущему на территории нашей страны, подняться вверх по социальной лестнице, включая лестницу культурную. Мы должны думать о мальчике, живущем в селе Холмогоры. Если туда искусственно, чтобы не сказать насильственно, не придет информация о современной литературе, современном театре, современной культуре в целом, этот мальчик не станет Ломоносовым”.

 

Елена Фанайлова. “Мы заняты расшифровкой месседжей”. — “ SvobodaNews.ru ”, 2009, 27 декабря <http://www.svobodanews.ru>.

Фрагмент программы “Свобода в клубах” В клубе “ArteFAQ” подводят итоги уходящего года Глеб Морев, Никита Соколов, Александр Иванов, Никола Охотин и Анна Наринская .

Говорит Александр Иванов: “<...> Интернет — это настоящее зло, ничем не декорируемое зло. И зло это выполняет свою функцию в нынешней квазиполитической жизни страны, потому что все виды якобы альтернативных практик, якобы свободомыслия и якобы рефлексии переносятся в эту виртуальную поляну, и там они благополучно атомизируются. <...> Я не думаю, что географически или по-обычному политически территория может распасться. Она, скорее, распадется в каком-то ментальном смысле, окончательно атомизируется, превратится в набор пылинок, не смыслов, а пылинок смысла. И любое сильное похлопывание может эту пыль просто разметать к чертовой матери”.