Неизвестно - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Был на врачебной комиссии. Вежливейше выслушали, с почтением назвали “высшим командным составом” и признали годным. После чего вернулся домой и стал названивать по телефонам, добывал денег — надо внести на танковую колонну, дать Ан[не] Павл[овне] на дрова. К счастью — “Учительская газета” любезно

248

прислала 800 — (из них правда, 150 — вычли налог), завтра выдадут “Известия”, а там, глядишь, получу что-нибудь и с “Гудка”. В общем наскребу тысячи две,— и вывернусь.— Встретил Л.Никулина, седой, тощий, предлагает написать вместе — Федин, Асеев, я,— письмо Молотову и просить, так сказать, вспомоществование. Крайне неприятно просить в такое время. Но, за дверью, погрохатывая котелками, уже стоят дети и ждут пищи.

Скосырев, любезно улыбающийся, говорит, когда, мол, освидетельствовали.

— А Узбекский Союз настаивает: они прислали официальное сообщение, что выдвигают “Проспект Ильича” на Сталинскую премию.

Я пробормотал что-то насчет Гос. изд. худ. лит. и “Нового мира”. Он все знает, конечно, потому что сказал:

— Испугались.

Я не спросил — чего испугались? И, вообще, по-моему, бояться в этом романе,— кроме имени автора,— нечего.

25—26. [I]. Пон[едельник] — Вторник.

25-го — дома, все доставал машину — привезти Танин багаж. Достал. В общем, она доехала благополучно. Ребята уже прислали письма. Кома утешает меня — не напечатали роман — почти моими же словами. Очень мило. Колхозник сдал в Ташкенте государству в фонд обороны 1.000.000 рублей. Деньги принес в мешке. По дороге Татьяна меняла рис на соль.— Написал статью с цитатой из Э[дгара] По249. В два часа ночи приехала Войтинская — надо вставку о том, что 22 дивизии у Сталинграда добили. Написал, передал по телефону,— и, что самое удивительное, опять уснул. Правда помогла “История эллинизма” Драйзена, сочинение длинное и невероятно скучное, которое, однако, приходится читать. Искал какую-то книгу, под руки попал В. Брюсов, “За моим окном”. Я прочел. Он рассказывает там, между прочим, о •том, как его рисовал Врубель,— под конец смыл затылок и оставил одно лицо. Брюсов обижается и называет Врубеля сумасшедшим. Но, когда прочтешь, например, книжку “За моим окном”, видишь, что Врубель-таки был прав. Символисты пыжились, раздувались, старались казаться и выше, и умнее. Впрочем, великанам вроде А. Блока, это и не нужно было, но Брюсов делал это зря. У него был свой крошечный мирок — рассказ “На святом Ла-

249

заре” (так кажется?) очень приятная вещица, которая должна быть во всех хрестоматиях.

У бедного “Бриньзи” — Радыша пропала в Москве комната, пропало, значит, все имущество. Эх!

27. [I]. Среда. 28—29—30—31.

Отчасти по причине холода, безденежья, а равно и устав от писания статей, которых в эти пять дней я, кажется, написал три — я не писал сюда. Да и нельзя перегружать рюкзак тяжестью жалоб.

Вчера только что окончил статью, которая сегодня напечатана в “Известиях”250, как пришел Кончаловский, веселый, румяный, в бобрах. Заходил в Третьяковку, бранился, что его картины плохо освещены — дело в том, что А.Герасимов написал и повесил новую картину “Сталин делает доклад” и весь свет направили на нее.— Рассказывал о своих делах, что ему Комитет по делам искусств должен 100 тыс., что он получил за Пушкина25' — 30, и скоро где-то достанет ужин, и тогда будет совсем хорошо. Посередине коридора у них горит печка, внучка252 — дочь сына и испанки,— бегает по коридору, на обед хватает.— Я радовался, глядя на него, и мне не хотелось ни на что жаловаться.— На днях был он в Третьяковке, продал картину “Мясо”. Возвращается домой, стоит на остановке троллейбуса, у гостиницы “Москва”, подходит знакомый художник, спрашивает:

— Петр Петрович, как дела?

— Хорошо. Вот только что в Третьяковке продал “Мясо” за 15 тыс.

Едут. В троллейбусе одна из женщин, пассажирок, продвигается к нему поближе и говорит:

— Гражданин! Мы из Алма-Аты... С питанием у нас еще плохо... Не можете ли мне устроить хоть немного мяса?

Мать Миши Левина говорила с Ташкентом. Ребята наши уже ходят. Вчера “Известия” послали Абдурахманову телеграмму — помочь моим детям продовольствием. В день уходит на них, как пишет Тамара,— 300 руб.!

Днем, неожиданно, собрались Федин, Погодин, Форш. Я выставил полбутылки водки, разговорились. Форш рассказывала о Печковском253: — Был такой тенор, пел в “Евгении Онегине”. Напел много, построил дачу против меня. Глупый. Дача “ампир”,

250

с колоннами. Он сидит на террасе, в джемпере, вышитом незабудками — мальчиков любил, они и вышивали. Вижу возле террасы старушка варенье варит. Все едут мимо — ив восторге. “Ах,— "Евгений Онегин!"” А рядом деревня, Егоршино, что ли, называется, мужики — жулики! Немцы идут. Все мы уезжаем. А Печковский все сидит и сидит.— “Чего это он?” — “Да, немцев, говорят, ждет”. Верно, немцев. Дождался. Он на советскую власть обижался: ордена не дает, потому что мальчиков любил. Поехал он в Киев. Выступал там с большим успехом. Решил — все в порядке, все устроено, на дачу возвращаться пора и — вернулся. А тем временем, окрестные мужики все в партизаны ушли. Вот сидит он на даче, приходят мужики: “Пожалуйте в лес”.— “Чего?” — “Приговор надо исполнить”.— “Какой приговор?” — “Вынесли приговор мы, надо привести в исполнение”. Увели в лес, исполнили,— а бумагу об исполнении сюда прислали.

Погодин рассказал, как поспорили два казаха — и один съел кобылу,— жирное место, пуда полтора жирного мяса. Ночью затылок у него стал жирный и он сказал: “Что-то мне плохо”. Ему дали стакан касторки. Он выпил и лег спать. И, ничего, отошел. Мы только через несколько лет узнали, что касторка на конский жир не действует.

Федин читал Омар Хайяма. Хайям, кажется, был хороший математик и свой “Рубайят” написал на полях математических сочинений. Это похоже на правду. Стихи точные и ясные — это какая-то классификация чувств, выраженная с предельной простотой, и в то же время художественно. Но для Востока, конечно, он чересчур прост. Затем Ольга Дмитриевна, ни с того, ни с сего, стала возмущенно рассказывать, как перевозили прах Гоголя254. Это, действительно, было глупое и возмутительное происшествие, при котором мне пришлось присутствовать (как вынимали прах Гоголя, правда, я не видел — ушел), но Ольга Дмитриевна уж очень окарикатурила его. Федин рассказал, что Малышкин взял кусок не то сукна, не то позумента, держал у себя, но затем, ночью, будто бы убежал на могилу Гоголя и там зарыл этот кусочек под плиту. Прошло время. Малышкина похоронили рядом с Гоголем. Эффектно, но мало правдоподобно.

“Университетская легенда”: некий профессор, остался в прошлом году дома. Ученики и университет уехали. Так как многие квартиры в обширном доме пустовали, то кошки шлялись всюду. Профессор ловил их, приносил в Университет, и здесь, запивая

251

жаркое спиртом из-под препарированных насекомых, ел по одной кошке в день. Спустя некоторое время, когда количество кошек уменьшилось, к нему пришли два молодца из НКВД и сказали:

— Мы просим вас не есть кошек. У вас мировое имя, и вдруг немцы узнают, что вы питаетесь кошками. Мы дадим им в руки козырь для агитации.

Мы спросили рассказывающего:

— Позвольте, а эквивалент ему дали?

— Какой же эквивалент, когда он съедал по кошке!

Другая легенда, из сборника Афанасьева, рассказанная вчера Шкловским, который забежал ко мне спросить: что будет, что сделают союзники? — Утонул корабль. Пошли ко дну матросы и боцман. Матросы были ругатели, а боцман, хотя тоже ругатель, но праведник. Матросы очутились в аду. Боцман — в раю. Вот он живет в раю день, другой, скучно без команды. Он — к богу. Так и так. Бог говорит: “Ничего поделать не могу, они уже распределены; кто на крючьях, кто в котле с кипящей смолой. Сиди наслаждайся”. Скучно боцману. Вышел он из рая, взял свисток и засвистел: “Команда, все наверх”. Матросы выскочили и он повел их в рай.

 

1 февраля. Понед[ельник].

Войтинская утром сказала, что моя статья “Слава советского оружья” вчера два раза передавалась по радио. Успех моих статей нисколько не веселит меня. Конечно, во сне я могу хорошо играть на скрипке, конечно, меня могут похвалить,— но все же это будет только сон. Мне все же хочется жизни и настоящего творчества.

Сегодня — удивительное сообщение о полной ликвидации немецкой группировки под Сталинградом. Взяли фельдмаршала и 15 генералов. Конечно, для нас это замечательно. Союзники уже нас ненавидят и боятся. В сводке “Информбюро” сообщение, что журналисты французский и американский сообщают, что немцы перебросили на запад 50 дивизий. Оттого-то, мол, и побеждают русские и оттого-то, мол, и мы не выступаем. Мы огрызнулись, выразив недоумение по поводу выступления наших союзников.

Иду по трем делам: телефонный звонок по вертушке в милицию, картошка, автомобиль за чемоданом. Все просьбы — и все довольно отвратительные.