Неизвестно - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Вчера вечером смотрел фильм английский “Победа в пустыне”. Плохо. Наш “Сталинград” не ахти что, но все же лучше. Но, здесь любопытно другое — показ фильма, а главное — благожелательная рецензия в газетах “Правде” и “Известиях” одновременно. Не показывает ли это, что англичане еще что-нибудь предпримут, кроме Туниса? И не потому ли торопятся немцы наступать на Юге, чтобы сорвать выступление англичан?

 

18. [IV]. Воскресенье.

Утром позвонил К. Федин, поздравивший меня с превосходной статьей о “"Лермонтове" П.Кончаловского”, сегодня напечатанной в “Лит[ературе] и искус[стве]”. Несколько позже позвонил сам

306

Петр Петрович, он прямо назвал статью “гениальной”. Статья, как статья, но я очень рад, что доставил старику удовольствие: слышно было в телефоне, как он плакал. Признаться, и я прослезился, сам не знаю чему.

Сообщение о налетах на Данциг и Кенигсберг, и одновременно передовая в “Известиях” — быть готовым к воздушной обороне. Говорят, вчера в районе Сокольников били зенитки.

Слухи о возможности сепаратного соглашения — через Погодина. Как-то мало вероятно.— Воздушная война началась вовсю. Англичане и американцы за день сбросили полторы тысячи, т.е. 90.000 пудов бомб на немецкие города и потеряли 70 самолетов.— Внизу ходит слух, что какие-то еврейки отрезали русской девочке голову. Еврейку поймали. Собралось несколько тысяч... антисемитские сплетни, распространяемые врагами.— На ту тему, что рассказывала Н.А., оказывается, идет в Театре Миниатюр пьеса.

Переписал начисто первую главу “Сокр[овищ] А[лександра] М[акедонского]”.

 

19. [IV]. Понедельник.

Переписал вторую главу “Сокр[овищ] А[лександра] М[акедон-ского]”, перечел вечером — слишком много вложено содержания, надо укоротить, и переписать еще. Ходил беседовал в “Советский писатель” относительно книжки своих очерков — говорят мало. Я предложил дополнить “Вулканом”... Тамара советует вставить рассказ, написанный мною до войны.

Передовая статья в “Правде”, называющая генерала Сикор-ского помощником Гитлера! И, рядом, ниже, поздравление Всеславянского комитета — чехословакам в России.— Положение на Балканах,— как рассказывал вчера В.Гусев,— напряженное. Союзники пишут, что немцы на Москву не пойдут, а разве на Кавказ. Что же немцам, на четвертом году войны сидеть сложа руки и ждать чего-то?

Москва усиленно готовится к ПВХО. Милиционеры надели противогазы.

 

24. [IV]. Суббота.

Писал роман, статьи для радио, рассказ “Восьмушка”308 в “Гудок”. Дни светлые, теплые. Сегодня — пасхальная ночь. Разрешено ходить по городу,— но сижу дома... Вчера собрались “Сера-

307

пионы” — Федин, Груздев, Зощенко, Никитин, похожий на тайного советника, разорившегося вконец. Зощенко рассказывал, как получил в прошлую войну ордена, передавал историю с женой Кармена, показывал ее фотографию с зачеркнутыми на обороте фразами и свои юношеские во времена Мингрельского полка,— подвыпив, стал говорить нам — “господа!”309 Груздев сидел умильный, что “Серапионы” живы. Федин красовался. Я, как всегда, говорил вещи, которых все пугались — словом — былое воскресло.

В воздухе войны чувствуется напряженье. Наши что-то бормочут об эстонцах — латышах, бомбят северные немецкие города, союзники тоже, видимо, к чему-то готовятся: на Кубани, говорят, идут небывалые воздушные бои,— а на Спасской башне вызолотили ободья и стрелки часов, покрасили Дом Обороны и тротуары, по краям, размалевали белыми полосами. Опять слухи о газовой войне — на улице в соответствующих костюмах табачного цвета упражнялись дегазаторы. Москва чистенькая', просторная, красивая.

И очень хочется к морю.

25. [IV]. Воскресенье.

В первый день Пасхи умер В.И.Немирович-Данченко.

Вышла “Литература и искусство” с ругательной статьей о “Пушкине” — последней постановке Вл[адимира] Ив[ановича].— Напечатаны статьи Федина и Груздева310. Моя, хвалебная статья о “Пушкине” отвергнута редакцией.

Мой рассказ “Восьмушка” в “Гудке” не напечатан.

27. [IV]. Вторник.

Вчера написал две статейки для радио, сегодня — три. Это в первомайский парад.

Вчера приходил Н. Погодин. Злился неизвестно чему, хотя ему бы жить да радоваться

Похоронили Немировича. Над фасадом театра овальный портрет его в виде тех овальных медальонов, которые вставлены у него в кабинете в шкафы, где хранится переписка. Пять красных флагов с крепом,— и все. Ветрено, ветер закрутил флаги на палки. Люди почти прильнули к газетам,— читают ноту полякам. Провожало мало народу.

308

 

7 мая. Пятница.

Десять дней работал,— сам не зная для чего. Писал “Сокровища”, переписывал, перепечатывал. Уже сделано листа 3—4, и, кажись, зашел в такие дебри, из которых, дай бог, выкарабкаться поудачнее. Написал два рассказа “Слово о полку Игореве”311 и “Восьмушка”, задумал третий...

Вчера П.П.Кончаловский угощал меня — по случаю статьи моей о нем — “которая осветила мою работу откуда-то со стороны и светом необыкновенным”. Радовался, что в “Буграх” хозяйство прибавило четыре огромных блиндажа на его усадьбе, где стояло 8 танков, “склад под картофель чудесный!”, и унавожена земля песчаная, тоже под поле картофеля.

Оттуда же рассказы: 1) Свадьба. Шесть летчиков в Мало-Яро-славце справили свадьбу с шестью русскими девушками, а на другой день полетели с ними в Берлин. Девушки, глупенькие, радуются. Они поднялись и за городом,— выбросили их из самолета — когда те обессилели, изблевались... 2) В блиндаже, на глубине 14 метров, лежат голые офицеры и девушки,— тоже нагие. Красноармейцы подкрались незаметно. “Что же сделали?” — “Фотографировать не умеем, забросали гранатами”. 3) Два командира разговорились в поезде. Один жаловался — оставил семью, потерял не знает где, жена, дети, жалко. Второй — “А я только что обзавелся, хорошая женщина попалась, правда, с ребенком, но ничего”. Показывает первому фотографию и тот узнает свою жену.

Звонят из “Московского большевика” — мы напечатаем статью, но если вы изымете похвалы М.Булгакову, а оставите похвалы театру. Я отказался. Пусть лучше статья не появится.— И, вообще, решил статьи прекратить. Это дело не жизненное. За всю войну я получил только один отклик — письмо из Иркутска, от рабочего,о славянстве.

Печатается роман М.Шолохова — “Они сражались за Родину”. Веселый разговор,— с войной не соприкасающийся. Заглавие — по Хемингуэю, стиль — по Л.Толстому, содержание — липа из передовой. Смотрел “Нашествие” Л.Леонова. Удручающе. Лучше всех вышел изменник — городской голова Фаюнин,— остальные взяты напрокат из гражданской войны.

Весенняя передышка кончилась. Начались бои на Кубани.— Дружба с англичанами. Немцы говорят о нас, что мы “замаливаем грехи, [нрзб.]”.

Хлопоты о даче, о перевозке коровы.

309

 

11. [V]. Вторник.

Дал переписать два рассказа Нине Ивановне, машинистке.— Работа — так кстати,— говорит она,— у меня недавно умерла мама. От истощения. Как заснула. Я вхожу в дверь, а она смотрит. Говорить не может, нет сил. Посмотрела, и закрыла глаза. Ждала. Какая сила воли! Хотела посмотреть последний раз.

 

13. [V]. Четверг.

Переехали на дачу Сейфуллиной в Переделкино312. Вернее, перетащился я с Тамарой, а завтра приедет Ник[олай] Вл[адими-рович]. Перед отъездом написал просьбу в Совнарком, Ча[а]даеву — помочь моим детям, страдающим недоеданием. Я предложил эту просьбу начать так:

— Чадаев, Чадаев, Наши чада голодают...

Вчера пришел Лазарь Шмидт. Это был очень важный и очень честный редактор журнала “Прожектор”. Он ходил и осуждал многое, так как ему казалось, что люди не живут по линейке. Позже, его трахнуло, но он не бросил своей важности. А теперь он служит писарем в Хлебопекарной команде. И держится он, как пожилой писарь, который страшно озабочен непорядками у себя. Он рассказывал о хлебопеках,— и было это утомительно до безобразия. Тамара старалась скрыть зевоту, я скучал нестерпимо. Лазарь жил и способен жить отраженным светом,— а какой же свет в хлебопекарне?

 

18. [V]. Вторник.

Копали огород, садили, говорили о мозолях, купались. Дни жаркие, безоблачные. Где-то постреливают — не то учатся, не то зенитки. Событий никаких, кроме того, что хранившиеся на складе после пожара остатки моих книг числом 40,— кем-то утащены. Сохранилась гравюра XVIII, начала XIX,— “Баня”,— я ее хотел было подарить Горькому, да не успел, хотел другому, у кого была хорошая баня,— тоже помер; теперь эта единственная из всех уцелевших после пожара.

Вчера начался дождь. Сегодня холодно так, что в пиджаке не согреешься. Сидим, закрыв окна, читаем Горького: превосходный писатель, широко размахивается, по-богатырски, а валит кустар-