Эльмира Нетесова - Заказанная расправа

• Название: Заказанная расправа
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевик
• Год: 2003
• ISBN: 5-271-05750-X

Убита малолетняя путанка — `трассовка` из нищего, криминального поселка, как `бельмо к глазу` торчащего между тихим провинциальным городком и новорусской коттеджной `зоной`. Кому есть дело до этой девчонки? Кому вообще интересно, жива она или нет?

Возможно, только совсем молоденькому следователю, впервые получившему настоящее `серьезное дело`?

Лишь ему — ему единственному — с самого начала не дает покоя ощущение, что за банальным, грубым убийством кроется что-то еще. Что-то странное, непростое. Что-то, что будет очень и очень нелегко понять…

---

Вот вы сразу, когда вас об угрозах блатных спрашивали, сказали, мало ли, мол, кто что сбрехнет? От слон до дела пропасть! А теперь утверждаете, что ничего не слышали, не знаете? Ну и когда правду говорили? — не спешил уходить спутник Рогачева.

— Так грозили сами сикухи! Мужики — нет! Только прогоняли их.

— А путанки за что и чем грозили?

— За отставку! Обещали нашкондылять при встрече в городе.

— Это несерьезно! — пошел к двери Вячеслав Рогачев. И, остановившись, сказал: — Возможно, нам еще предстоит увидеться по этому делу.

Когда непрошеные гости вышли со двора, Ольга решила зайти к Федоту. Едва вошла в дом, старик сказал:

— Ну, слышала, как нынче милиция твоих бывших дружков замела? Почти всех с деревни вывезла. Только двоих не взяли. Мишку и еще одного — успели сбежать куда-то. Они, небось, сучонку убили. Ну, из тех, какие жили здесь у них. Во, бандюги! Убивцы треклятые! И тебя зашибить могли, если б доселе с ними хороводилась!

— А за что меня убивать? — обиделась Ольга.

— Разве душегубам твоя вина нужна? За что сучонку порешили? Да потому как оне — разбойники, дышать не могут без крови!

Ольге сразу расхотелось идти в лес. Страшно стало.

«А что, если Мишка там спрятался? Да не один, вдвоем! Долбанут по башке и…» — выронила топор из рук, решила остаться в притихшей, насторожившейся деревеньке. Из нее всех воров забрали, а бомжи, испугавшись милиции, сами ушли. «Вернутся ли теперь?» Взялась баба картошку в огороде полоть, а сама то и дело озирается вокруг. Все ей мерещатся шепот да шорохи, чьи-то крадущиеся шаги.

Под вечер нервы были на пределе. И, едва стало смеркаться, баба пришла к Федоту, побоявшись ночевать в своем доме в одиночестве.

— Я за свою жисть всякий люд видывал. Попадались среди них и воры. Бывало, прятались оне от властей, милиции. Но енти не убивцы, нет! По правилам жили. Никого не забижали и не силовали. Приходили и уходили по-доброму.

Случалось — иные появлялись. Сдергивали белье с веревок, сало из кадушек воровали. Их наши бабы коромыслами и ухватами колотили. Одни даже мальца сперли. С семьи. Деньгу хотели выдавить с отца. Но он не дал. Мы ему отсоветовали. Малец был дурковатый. Умный не попался бы в чужие руки. А тот… Жрал вне себя. А опосля — все в штаны. Не гляди, что пять зим ему исполнилось. Мать мыла. А ворюгам на што морока? Тот малец за столом один за всю банду управлялся. Потом от ево аппетиту дышать нечем становилось всей деревне. Собака сбегала со двора от вони.

Ну, так-то вот на третий день к вечеру сами привели украденного. Хотели возле дома оставить, а малец за ними бегом. Видать, знатно харчили. И что б ты думала? Привязали дите к забору. Сами — ходу. Малец как заблажил! Всех на ноги поднял. Глоткой обижен не был. Иной раз взбредет ему закричать, так в другом конце деревни люди ухи затыкали. Ну и тут повыскакивали, поняли — вернулся родимец. Ох и вложили ворам наши мужики. Те, на свою беду, сбежать далеко не успели. С той поры их в нашу деревню кнутом не загнать, — улыбался Федот, радуясь тишине, вновь окутавшей деревню.

Что и говорить, еще недавно сетовал дед на одиночество. Все молил Бога послать сюда хоть какую-нибудь живую душу. А появились, и не порадовался. Не любил воров. Сам за всю свою жизнь не осрамился ни перед кем. Всякий кусок потом и мозолями добывал. Никого не обидел. А эти — жизни девчонку лишили…

— Какая она была, за то пред Богом в ответе! Он ей жисть дал! И отобрать ее окромя Господа никому нельзя. Это только урки душегубствуют. Небось сначала подарками засыпали. А потом отнять их захотели. Вот и убили, — предположил вслух.

Ольга мигом вспомнила, что и ей дарили воры золотые безделушки. И они теперь стоят открыто. Воры знали, где баба держит золото. А ну как вернутся за ним? Возьмут все, она даже не увидит…

«Нет, надо пойти спрятать шкатулку. Хотя бы в подпал. Или на чердак отнести», — решила баба. Предупредив Федота, что скоро вернется, заторопилась домой.

Едва переступила порог, почудилось ей чье-то дыханье. Зажгла свечу, огляделась — нет никого. А только пошла в кухню, чьи-то жилистые руки вцепились в плечи. Ольга заорала от страха.

— Чего орешь? Это я! Иль совсем отвыкла? Ну, тихо, глупая! Сама знаешь, соскучился по тебе! — Михаил сдавил ей грудь, прижав к себе, потащил на койку.

— Уйди! Отстань, козел! — вырывалась баба.

— Молчи, глупышка! Глянь, что я тебе принес! — сунул в руку кольцо, сверкнувшее бриллиантом. Ольга не успела ничего сообразить, как оказалась в постели, подмятой.

— Отвяжись, душегуб проклятый! Вначале мертвую силовал, теперь ко мне лезешь! — она одним рывком спихнула Мишку на пол.

— Я? Мертвую?! Ты что, в натуре, съехала? Покуда живых баб хватает! Ты с чего взяла? Где наши мужики? Что-нибудь видела? — остыла мужичья прыть.

— В ментовку их загребли, всех подчистую! За сучонку, которую вы убили. И тебя искали! Кто ж еще с девки душу вынул?

— С какой девки? Что несешь? — изумился Мишка.

И Ольга выпалила все. Мужик сидел на полу, онемев. Но вскоре спохватился:

— Не наша это работа! Мы клевых не гробим. Да и не видели их с той поры. Кто ее размазал, пусть менты шмонают. На нас ее смерть не лежит грехом. А вот бомжи — суки вонючие! Нафискалили мусорам пустое! Ну да ничего, с каждого взыщется. И ты знай, не виноваты мы. Никого не убивали. Это не наше дело.

— А чего ж грозили? — перебила Ольга.

— Если б все угрозы выполнялись, на свете не было б живых людей. Мало что в злобе брякнешь? Да тут же забудешь… А ты тоже, легавым поверила! Хотя их первый раз видела, а меня вон сколько знаешь! Ну да ладно. Не хочешь меня — дело твое. Я насильно не беру. Только то, что сами дают. На земле не перевелись живые бабы, какая-то да примет. А и ты, если соскучишься, дай знать. Я иногда навещать тебя буду, по старой памяти. Примешь, когда захочешь, — Михаил пошел к двери.

— Возьми кольцо! — спохватилась Ольга. И добавила коротко: — Его отработать надо. А я не хочу.

— Не в последний раз видимся. Когда приду, про должок этот напомню! — подморгнул бабе и вышел из дома. Та, вернувшись к Федоту, рассказала ему обо всем.

— Эх-х, Ольга! Горькая твоя головушка! На что тебе этот лиходей? Не убивал он! А проскажи, откуда у ево золото взялось? С неба насыпалось? На новое — не схоже. Враз видать, что ношеное, не с магазина. Вот и мозгуй, с какой бабы содрал вместе со шкурой иль жизнью? Вещь дорогая! Такое запросто не отдают. А и кто признается, как ему кольцо досталось? Задобрил тебя, ты ухи и развесила. И язык раскатала, упредила от беды. Нынче он, гад, так упрячется, что никакая милиция не сыщет со всеми собаками. Не верю я им! — говорил старик.

— Ну, а что я могла? Он не взял!

— Кольцо, снятое с мертвого иль отнятое силой у живого, счастья не приносит. Единая беда от его. Помяни мое слово! Золото за своего хозяина завсегда отомстит. Болезни навяжет страшные, от каких не излечишься, не отмолишься. Бед напустит — не выберешься до погибели. И смерть, кончина твоя, будет мучительной и жуткой. Так мне, еще мальцу, старые люди сказывали. Чужое горе никого не греет, лишь на погост толкает. Не зарься на эту безделицу! Не носи. Не держи в дому своем. Не то одолеют тебя несчастья!

— Ой, дедунь! Да я, кроме горя, ничего и не видела. Где оно, мое счастье? С самой юности слезами умывалась. Так, что подушка не просыхала. Может быть, это кольцо Мишке бабкой иль матерью подарено. А может, и купил — у какого вдовца иль другого бедолаги. Если бы за всякое кольцо убивали, бабы поизвелись бы на земле. Ну не нести же мне его в милицию, вот, мол, пришел и подарил. Ведь дурой назовут. Лучше пусть лежит себе. Вдруг про черный день сгодится, — предложила Ольга.

Но Федот хмурился. Даже на следующий день смотрел на Ольгу искоса. И кто знает, сколько осуждал бы он женщину, если б не бомжи, вернувшиеся в деревню вечером. Их карманы всегда были пустыми. Зато новостей принесли ворох. Они первым делом пришли к Федоту и затарахтели, загалдели на все голоса, перебивая друг друга:

— А Мишку вся милиция по городу шарит. Его фотокарточками все столбы пообосрали. Алкаши говорят,

что его друзья в ментовке раскололись до самой жопы. Все выболтали и на Мишку указали! Теперь ему пиздец! Не дадут дышать! Стрельнут, как собаку! Шутка ль, что отмочил, изверг!

— Да уж, не меньше расстрела влепят, — прохрипел изможденный, седой бомж, торжествуя, что сам он, пусть и бездомный бродяга, но не преступник, его не разыскивает милиция.

Ольга оглядела бомжей. Заросшие, измочаленные, оборванные, они никак не походили на мужиков. В глазах многих — отрешенность от жизни, равнодушие к себе. «Умеют ли они жалеть друг друга? Вряд ли!» — думала Ольга.

Ей в глубине души было жаль Мишку. Ведь вот ничего плохого не сделал он бомжам, ни в чем перед ними не виноват. За что ж они так возненавидели его? Может, за удачу? За то, что жил лучше их? Люди никогда не прощали превосходства ближнему и всегда ненавидели тех, кому повезло. «Так ведь теперь и Мишке нелегко. Мается по чужим углам, прячется от ментов. Всякий шаг его караулят. За что его ненавидеть, чему завидовать, осуждать? Никому неведомо, кто убил ту сучонку. Может, кто-нибудь из этих? — она вглядывалась в лица бомжей — землисто-серые, морщинистые, немытые. — Куда им! Давно все мужичье в себе растеряли…»