Неизвестен Автор - Нюрнбергский процесс, Преступления против человечности (том 5)

• Название: Нюрнбергский процесс, Преступления против человечности (том 5)
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: История

---

Но это тоже ни к чему не привело. Тогда они что-то надели мне на шею. От этого тоже остались следы (показывает). И снова начали сдирать кожу и мясо. Со мной случился удар, и я внезапно почувствовал, что правая сторона моего тела парализована. Потом было установлено, что у меня произошло кровоизлияние в мозг. У меня стало двоиться в глазах, мне казалось, что каждый гестаповец - это два человека. Все кружилось передо мной. Это раздвоение зрения продолжалось у меня в течение четырех лет. И теперь, когда я устаю, у меня снова начинает двоиться в глазах.

Теперь я чувствую себя все-таки лучше, паралич прошел, но до сих пор некоторые анормальные явления с правой стороны тела у меня продолжаются. Больше я ничего не помню о событиях этой ночи. Но другие заключенные, которые должны были убирать коридоры тюрьмы, видели, как меня утром принесли в мою камеру. Это было примерно в 6 часов утра. Они думали, что я мертв, потому что на мне не было наручников.

Сколько времени я пробыл в таком состоянии - день или два, не могу сказать. Но однажды я пришел в себя и начал чуточку двигаться. Немедленно ко мне в камеру, где я лежал в собственной рвотной массе и крови, вошел охранник и врач. По-моему, это был очень высокопоставленный врач. Он был в высоком звании, но я не могу сказать точно, в каком именно. Он сказал мне, что, по всей вероятности, я умру. Я спросил его: "Можете ли вы перевести меня в больницу?" Он сказал: "Нет, дураков не переводят ни в какие больницы до тех пор, пока, - сказал он, - вы не сделаете то, что мы требуем от вас. Как и все норвежцы, вы - дурак".

Они вправили мне руку. Это было очень больно, но меня держали два солдата, и это было сделано. Я снова потерял сознание.

Так проходило время, и я немного оправился. Я не мог ходить, потому что все кружилось передо мной. И я лежал на нарах. Однажды - я думаю, что это было в конце февраля, а может быть, в середине февраля 1942 года - ночью они снова пришли ко мне. По-моему, это было часов в 10 вечера, потому что свет в моей камере уже давно был потушен. Они потребовали, чтобы я встал. Я попытался встать, но, конечно, упал опять, потому что был парализован. Тогда они стали пинать меня, и я сказал: "Не лучше ли убить меня, потому что я не могу двигаться". Тогда они меня вытащили из камеры и снова привезли на Виктория-Террас, в штаб-квартиру, где проводили свои допросы. На этот раз допрос проводил эсэсовец Штеер. Я не мог стоять и поэтому лежал на полу, нагой. У Штеера было несколько, четыре или пять, помощников из гестапо. Они начали топтать и бить меня, внезапно они снова поставили меня на ноги и подтащили к столу, за которым сидел Штеер. Он взял мою левую руку и вот так (показывает) вогнал несколько булавок мне под ногти. Мне было очень больно, и все завертелось передо мною, и опять началось двойное зрение. Но боль была так сильна, что я выдернул у него свою руку. Я не должен был делать этого, потому что это привело их в ярость. Я снова потерял сознание. Не знаю, в течение какого времени я был без сознания, но пришел в себя от запаха горящего мяса. И тогда я увидел, что один из гестаповцев держит какую-то лампу и поджигает мне ноги. Мне было не особенно больно, потому что я был так слаб, что не чувствовал боли. Я был парализован, язык мой не двигался и я не мог говорить, а просто стонал.

Я не помню больше подробностей этого вечера. Но это был один из самых ужасных допросов, которые мне пришлось пережить. Меня снова привезли обратно в тюрьму. Время шло. Я пытался немного есть, но у меня сразу же начиналась рвота. Постепенно я поправился, но был все еще парализован и поэтому не мог стоять. Меня все же часто брали на допросы, и устраивали очную ставку с другими норвежцами, с людьми, которых я знал и которых не знал. Большинство из них подвергалось ужасному обращению. Они распухли. Особенно хорошо я помню двух моих друзей, очень хороших людей. Мне устроили с ними очную ставку. Они после пыток выглядели ужасно. Когда я вышел из тюрьмы, то узнал, что оба они умерли от истязаний и пыток.

Другой пример, который я собираюсь привести, если милорд мне разрешит, касается человека, которого звали Сверре Эмиль Хальворсеен. Его взяли осенью, в августе или в октябре 1943 года. Он распух и был очень подавлен. Он рассказал, что с ним обращались ужасно, что он и некоторые из его друзей были приведены на своего рода суд, где им сказали, что на следующий день их расстреляют. Им огласили какой-то приговор и сказали, что этот приговор будет приведен в исполнение для того, чтобы их дело послужило примером для других.

Хальворсен, конечно, чувствовал себя очень плохо, у него сильно болела голова, и я попросил охранника вызвать главного охранника, некоего Гетца. Тот пришел и спросил меня, что, черт возьми, мне нужно. Я сказал: "Моему товарищу очень плохо, не можете ли Вы дать ему аспирин или другое лекарство?" "Нет, конечно, - сказал он, - зачем тратить на него аспирин. Его утром расстреляют".

На следующее утро его забрали из камеры и после окончания войны его нашли вместе с другими норвежцами в Тронхейме, в могиле, с пулей в затылке.

Тюрьма в Осло, где я находился в течение 25 месяцев, была домом ужасов. Почти каждую ночь я слышал крики и стоны. Однажды, это было, наверное, в декабре 1943 года, думаю, примерно 8 декабря, они вошли в мою камеру и приказали одеться. Это было ночью. Я надел на себя изорванную в клочья одежду. Я хромал, не мог хорошо ходить, но все-таки уже поправился и мог двигаться. Я пошел по коридору. Они меня прислонили к стене, и я ожидал, что меня выведут и расстреляют. Но они не расстреляли меня. Они увезли меня в Германию вместе с массой других норвежцев. После я узнал, что некоторые из моих друзей и я - я имею в виду норвежцев, когда говорю о моих друзьях, были заключенными, арестованными при проведении операции под названием "Мрак и туман". Нас привезли в лагерь в Эльзасе, который назывался "Нацвейлер".

Осмелюсь сказать, что это был очень плохой лагерь. Мы должны были работать в каменоломне. Одним словом, мы должны были выбирать камни с гор. Я не буду приводить деталей, не буду задерживать этим Суд. Я хочу только сказать, что здесь были люди и из других стран: французы, русские, голландцы, бельгийцы. Норвежцев было, примерно, 500. Из этих 500 норвежцев 60 или 70 процентов умерли там или в других лагерях, куда их потом перевезли. Было также там два датчанина. Мы испытали там много ужасов. О них не стоит говорить, они хорошо известны. Этот лагерь должны были эвакуировать в сентябре 1944 года. Нас перевели в Дахау, около Мюнхена. Но мы недолго оставались там, по крайней мере, я недолго оставался там. Меня отправили в распоряжение команды, которая называлась "Аурих". Это была какая-то вспомогательная команда в Нойенгамме, около Гамбурга. Нас было там, примерно, 1500 заключенных. Мы должны были рыть там противотанковые рвы.

Каждый день нам приходилось ходить пешком по 3 - 4 часа, а потом час ехать поездом до того места, где мы работали. Работа была так тяжела, и они обращались с нами так ужасно, что большинство из нас умерло там. Я думаю, что половина заключенных умерла от дизентерии или от дурного обращения в течение тех пяти-шести недель, которые мы там пробыли. Даже сами эсэсовцы, которым был вверен лагерь, понимали, что это уже слишком, и поэтому они оставили этот лагерь. Меня отправили из Нойенгамме и послали через Гамбург в лагерь Гросс-Розен, в Силезии, около Бреслау. Это тоже очень плохой лагерь. В нем было, примерно, 40 норвежцев, кроме меня. Из этих 40 норвежцев через 4-5 месяцев в живых осталось всего 10...

Дюбост: Господин Каппелен, прошу рассказать нам о том, что Вы знаете о лагере Нацвейлер и о деятельности в лагере доктора Хирта с немецкого медицинского факультета в Страсбурге.

Каплелен: В Нацвейлере производились эксперименты. Недалеко от лагеря была ферма, которая называлась Штрутгоф. Она была фактически частью лагеря, и некоторые из заключенных должны были там работать - убирать помещения. Иногда их уводили туда во время поверки. Например, я помню, что однажды все цыгане были сняты с поверки и увезены в Штрутгоф. Они очень боялись этого.

Один мой знакомый-норвежец по фамилии Видинг работал в так называемой лагерной больнице. Он потом сказал мне, через день после того, как цыгане были увезены в Штрутгоф: "Я тебе кое-что расскажу. Насколько я понимаю, они испытывали на них какой-то газ". "Откуда ты знаешь?" - спросил я его. "Пойдем со мной", - ответил он.

Через окно больницы я увидел четырех цыган, которые лежали на кроватях. Они плохо выглядели. Через окно было плохо видно, но у них была какая-то слизь вокруг рта. И он, Видинг, сказал мне, что цыгане мало что могли рассказать, так как они были очень больны. Но, насколько он понял, этот газ был испытан на двенадцати из них, и восемь из двенадцати цыган умерли в Штрутгофе.

Кроме того, Видинг спросил меня: "Ты видел того высокого человека, который иногда гуляет по лагерю с другими?"

Я ответил: "Да, я его видел".