Владимир Туболев - Воробьиная ночь

• Название: Воробьиная ночь
• Автор: Владимир Туболев
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1998

---

«Цель, — бормочет про себя Останин. — Быстро же у вас объекты в цели превращаются…»

— Высота, скорость, курс цели?

— Пять четыреста, четыреста пятьдесят, двести тридцать.

— Сопровождайте. Ждите.

— Сопровождать, ждать.

Белые птицы с серыми клювами висят в воздухе по обе стороны от Останина, словно привязанные. Ни на метр влево, ни на метр вправо, вперед или назад. Идут, как по струнке. Идиллически-мирная картинка, и стороннему зрителю, если ее кто видит, она наверняка должна нравиться. И переговоры, как между далекими собеседниками, так и внутри кабины, совершенно мирные. Обыденные. Деловые.

— У вас есть какое-нибудь решение, командир?

Останин поворачивает голову к Аслану. Первый шок у того, по всей видимости, прошел, и лицо его сейчас абсолютно бесстрастно.

— Нет у меня никаких решений.

— Но что-то вы можете предложить?

— А вы?

Аслан долго молчит. Потом отворачивается.

— Продолжайте следовать с этим же курсом.

Ну, мать твою… Соломон!

Командир тоже отворачивает голову, плотнее устраивается в кресле и смотрит перед собой немигающим взглядом. Положеньице. Как бы выходил из него его дядюшка Кастусь Грабарь, если бы влип вот в такую историю? Но тот ведь хоть знал, где свои, где чужие. А тут весь мир против тебя. Черта он знал, и черта он вышел. Выпрыгнул из огня да в полымя. То же и с тобой повторяется. Родовая отметина, что ли? Не убьют, так посадят… И как же огорчатся все подонки мира, если именно он окажется не на высоте. Ведь сами-то они такие порядочные и благородные, что куда там… за чужими спинами.

Не злись, приятель. В твоем положении это тебе не по карману. И заботы о чести оставь другим. Вот твои заботы…

Черно-синяя стена вырастает по курсу, охватывая весь горизонт дугообразной лентой. Она еще далеко, но и отсюда он различает беспрерывно вспыхивающие в ней огненные сполохи.

Останин придвигается к тубусу локатора и долго всматривается в прорисовывающуюся вслед за бегущей линией развертки безрадостную картину. Потом снова устремляет неподвижный взгляд прямо перед собой. Сердце его на какое-то мгновение болезненно сдваивает.

Вот ты и дождался воробьиной ночи… или утра… без разницы.

Брови его сдвигаются, лицо становится угрюмым. Он поднимает левую руку и обхватывает ею ручку штурвала. Ставит ноги на педали. Упершись ими покрепче, сдвигает тело вплотную к спинке сиденья. Потом переносит правую руку на пульт бортмеханика и отключает автопилот. Перестраивает радиостанцию на частоту Астрахани. Правая рука тоже ложится на ребристую поверхность штурвала.

— Истребитель передает: делай, как я, — говорит Аслан.

Но Останин и без его подсказки видит. Самолет, висевший рядом с ним, покачивая крыльями, выходит вперед. Летчик, приподняв над собой руку, смотрит на командира и кренит машину в левом развороте.

Конечно же, в истребителе сидит не осел и слишком хорошо понимает, чем грозит им всем возвышающаяся перед ними черная мрачная стена. То, что она состоит всего лишь из дождевой пыли и капель, не делает ее податливей, чем если бы она была возведена из железобетона.

— Вы своего решения не меняете? — спрашивает чеченца командир.

— Нет.

— Если мы туда войдем, то обратно уже не выйдем. Мы вообще никуда не выйдем.

— Постарайтесь выйти, — отрезает тот. — И не обратно, а с той стороны.

Вот так со всеми твоими прикидками и расчетами. Ты хотел получить небольшую болтанку… так, слегка выворачивающую у посторонних головы и внутренности. Сейчас ты получишь ее на всю катушку и на всю оставшуюся жизнь, до отвала налопаешься.

А все-таки, ваша мама вас любила?

Левый истребитель все дальше уходит в сторону, выписывая дугу перед взбухающими в бесконечность облаками. На фоне этой огромной и грозной стихии серебристый самолетик кажется просто никчемной мошкой, которая через мгновение будет смята и брошена прахом на уже начавшую мутнеть от поднимающегося песка землю. Истребитель справа подходит почти вплотную, как бы пытаясь оттереть их машину от надвигающейся угрозы. Останин медленно поворачивает голову и видит, как пилот поднимает над собой руку и грозит ему сжатым кулаком. И его молоденькое лицо он видит сквозь плекс шлемофона — сердитое и наверняка лейтенантское.

Командир несколько мгновений смотрит на него в упор, они оба смотрят в упор друг на друга и оба хорошо видят друг друга и, наверно, тот кричит ему что-то по рации, потому что подглазья у него передергиваются, но Останин так же медленно отворачивается и застывает в неподвижности, уже глядя прямо перед собой.

Мрак перед ним то и дело вспухает багряными отсветами, прорывающимися откуда-то изнутри туч, будто там лопаются огромные огненные пузыри. Иногда по ним пробегают ломаные линии, словно прорастающие коренья.

Странно, что в грозу они входят почти сразу. Войдут. Обычно перед грозовыми фронтами на много километров и десятков километров простирается более спокойная слоистая или слоисто-кучевая облачность.

— Что говорят истребители? — спрашивает командир Аслана.

— Ничего, — отвечает тот не сразу.

Командир иронически кривит губы. Ничего. Да они уже наверняка голосовые связки порвали, крестя их ослами и остолопами, лезущими по своей тупости прямо в распахнутую пасть смерти. Он поднимает наушники и надевает их на голову. И сразу же слышит взъяренный голос:

— Борт 26678, следуйте за мной! При неподчинении приказано стрелять! Вы слышите?

Ах ты ж… да век бы вас не слышать! Но мне и нужно-то от силы пять минут. Он давит кнопку внешней связи, разжимает губы.

— Говорит командир борта 26678. Ребята, вы о капитане Грабаре когда-нибудь слышали?

Прямо чувствуется озадаченное молчание.

— Это тот, что во время войны угнал самолет из Германии? Герой Советского Союза?

— Да.

— При чем тут капитан?

— Он мой дядя. Родной брат матери.

— Он жив?

— Он умер через два месяца после присвоения звания.

— Как так?!

— Слишком долго перед этим находился в лагерях.

Молчание. Еще минуточку… Ребятоньки, еще…

— Зачем вы нам все это говорите?

— Чтоб вы знали, в кого будете стрелять. К тому же штурман у меня уже убит.

— Сейчас доложим, — как бы извиняясь.

— Доложите.

Ну вот и… А все-таки хоть небольшая щелочка, да есть. Малюсенькая.

Еще не веря, он поспешно припадает к тубусу локатора. А — есть! Не отрывая взгляда от экрана, Останин доворачивает машину вправо. Идущий рядом истребитель свечой взмывает вверх.

18

Командир переносит правую руку на рычаги управления двигателями и плавно подает их вперед: сто градусов, взлетная мощность. Скорость возрастает до пятисот километров. Еще минута, и самолет исчезает в облаках.

Дело сделано. Визуальный контакт потерян. И ни один наземный локатор или пеленгатор его сейчас не возьмет. Сомнительно, чтоб и на истребителях имелось оборудование, способное обнаружить среди сплошных грозовых засветок мизерную точку от Ан-26, канувшего в эту круговерть.

Останин переводит работу турбин на номинал, потом на крейсерский режим. Сбрасывает скорость до трехсот восьмидесяти километров в час. Теперь надежда только на локатор. Серая пелена сжимает самолет со всех сторон мертвой хваткой, по частям отламывая от него сначала консоли, потом крылья до двигателей, вот и сами двигатели исчезают. Остается только плывущая во мраке кабина да руки, а вот и их пилот почти не видит, только торчит черным футбольным мячом голова чеченца.

Командир включает освещение.

Вот и все, что у тебя в наличии: приборная доска, полукруг штурвала да хлипкая стенка кабины. Да ровный, успокаивающий гул турбин, как последний друг, который остается верным до конца. Но голос этого друга едва слышен: в наушниках стоит сплошной треск от бушующих вокруг электрических разрядов. Даже если бы сам Господь Бог окликал его сейчас, чтобы подсказать выход из создавшегося положения. Останин его не услышал бы.

Он напряженно всматривается в экран локатора, отыскивая малейшие лазейки среди взбесившегося хаоса стихий.

Ага, вот здесь чуть потемнее. Плавный поворот, вписался в коридорчик. Еще левее, чуть… А тут дадим правой ноги… еще… по кромочке, по кромочке…

Губы у командира пересыхают, а по телу под одеждой течет пот. То слева, то справа, то прямо по курсу взбухают оранжевые блики, на время заливая кабину дрожащим маревом и заставляя в такт вибрировать все существо. Если у человека есть душа — то это именно она вибрирует, и мучается, и просит пощады.

Как командир стремился побыстрее достичь этого фронта, рассчитывая на него как на спасение! А сейчас у него из головы начисто исчезают все до единой мысли, кроме одной: прорваться, продержаться! Сумасшедшим надо быть, чтобы еще помнить о болтанке или на нее полагаться.