Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

«Работа» по канонизированию Сталина приняла грандиозные размеры. Люди всех рангов взапуски стараются перещеголять друг друга в области «соцсоревнования» на поприще услужения «вождю». Теоретические статьи в журналах превратились просто в ходатайства о повышении по службе и мотивированные подписки о политической благонадежности по отношению к Сталину. Партийная машина «заказ» выполняет аккуратно. Но затея канонизирования все же обречена на явный провал»[614].

Можно соглашаться или не соглашаться с жесткими обличениями в адрес генсека, но нельзя не сказать следующее: если бы Сталин не чувствовал настроения масс и был совершенно от них оторван, то все его планы установления единовластия были бы похоронены еще задолго до того, как они начали воплощаться в жизнь. Рютин здесь явно не в ладах с историческими фактами. Столь же беспочвенной оказалось и его пророчество о том, что канонизация вождя обречена на явный провал. История Сталина у власти — наглядное тому подтверждение.

Весьма резко звучит оценка политической атмосферы, сложившейся в партии и обществе. Рютин пишет: «Господство террора в партии и стране при явно гибельной политике Сталина привело к тому, что лицемерие, двурушничество стали всеобщим явлением. Лицемерие стало знамением нашего времени. Лицемерят в своих официальных выступлениях на собраниях все члены партии, лицемерят в тисках террора рабочие массы, лицемерит задавленная деревня, лицемерят ответственные работники и рядовые члены партии, партийные и беспартийные, старые большевики и молодые партийцы. Никто не верит в эту политику, и все делают вид, что ею восхищены.

Все видят невиданный кризис и в то же время официально вынуждены кричать о гигантских успехах. Все желают с этой политикой покончить и в то же время не могут… Политбюро и Президиум ЦКК, секретари областных комитетов превратились в банду беспринципных политиканов и политических мошенников. Они на деле рассматривают партию лишь как свою вотчину. Не они для партии, а партия для них»[615].

Считая некоторые выказывания Рютина довольно убедительными, я тем не менее не могу понять одного — чем объяснить тот факт, что при всеобщем неверии в политику Сталина и всеобщим желанием покончить с нею — эта политика в конечном счете победила и дала свои плоды? Здесь у автора платформы концы не сходятся с концами и он в порыве испепеляющей ненависти к Сталину сам теряет почву под ногами и желаемое выдает за действительное. Если бы картина, нарисованная Рютиным, отвечала реальностям той эпохи, то само политическое выживание Сталина, не говоря уже о его триумфе, явило бы собой какое-то чудо.

Наконец, красной нитью через весь документ проходит мысль о необходимости устранения Сталина, правда, автор не расшифровывает эту постановку вопроса и остается лишь гадать — какими путями мыслилось это устранение? Политическими или же путем индивидуального террора? Вопрос так и остался открытым. Единственное, что счел необходимым добавить Рютин, так это следующее: «Люди, не умеющие марксистски мыслить, думают, что устранение Сталина в то же время будет свержением Советской власти. Сталин такой взгляд всячески культивирует и распространяет. Но он абсолютно неверен»[616].

Завершая данный раздел, хочу подчеркнуть, что любой политический деятель на месте Генерального секретаря мог вполне расценить дух и всю направленность рютинской платформы не только как призыв к политической борьбе против него, но и как призыв к его физическому уничтожению. Если мы помножим это суждение на чрезмерную подозрительность и мнительность, присущую вождю, то вполне можем и предсказать его возможную реакцию на все это. Наивно было бы думать, что Сталин, ознакомившись с платформой Рютина, начал испытывать чувство страха и озабоченности за свою жизнь. Ведь чего-то принципиально нового в указанной платформе не содержалось — она лишь в суммированном виде формулировала обвинения, выдвигавшиеся против него всеми предшествующими оппозициями. Правда, делалось это без всяких экивоков и фигур умолчания, свойственных декларациям оппозиционеров. То, что говорилось в платформе, было в какой-то степени отражением оценок и обобщений, которые постоянно озвучивал на страницах зарубежной печати Троцкий. Словом, для генсека платформа Рютина являлась всего лишь одной из очередных атак на него лично и на политический курс, проводимый им.

Сказанное, однако, вовсе не равнозначно тому, будто Сталин не придал появлению платформы серьезного значения. Он прекрасно понимал, что такие явления должны искореняться всеми средствами. В противном случае они, как раковая опухоль, способны разрастаться, и тогда придется столкнуться с весьма опасными политическими метастазами, потенциально опасными для него. Тем более что в качестве вполне приемлемой меры борьбы против Сталина и его политики платформа Рютина рассматривала террористические акты. Хотя об этом в ней не говорилось ясно и без обиняков, но весь дух и содержание платформы позволяют сделать такой вывод. Эпизод с платформой Рютина, безусловно, сыграл свою роль в дальнейшем, он в определенной степени как бы подтолкнул генсека к мысли о возможном развертывании репрессий против реальных и потенциальных противников.

4. Самоубийство жены

Трагедия, словно ураган пронесшаяся по стране, затронула в буквальном смысле судьбы миллионов. Задела она своим крылом и лично Сталина — в ноябре 1932 года самоубийством покончила его жена Надежда Сергеевна Аллилуева. Это событие, вне всякого сомнения, наложило свою неизгладимую печать на Сталина, стала незаживающей раной в его душе. Можно строить самые различные предположения и догадки, как эта личная трагедия в политическом разрезе повлияла на генсека. Я пишу политическую биографию Сталина, поэтому, вполне понятно, личные стороны его жизни не стоят в центре моего внимания. Однако данный факт едва ли правомерно считать только трагическим эпизодом сугубо личной жизни вождя. Судя по многим прямым и косвенным признакам, он явился своего рода водоразделом в его судьбе. Многие биографы пишут, что самоубийство жены до крайности ожесточило Сталина, сделало его еще более подозрительным и недоверчивым, усилило в нем чувства непримиримости и жесткости, он стал еще более беспощадным к своим реальным и потенциальным врагам. Иными словами, личная трагедия вождя закономерным образом трансформировалась в своего рода мизантропию, которая не могла не сказываться на его политических действиях, на отношении к людям. Словом, трагедия вышла далеко за рамки сугубо личной судьбы Сталина и стала сказываться на его политических действиях в целом.

Конечно, любой политический и государственный деятель — это прежде всего человек, и его личные качества в том или ином разрезе неизбежно проявляются в его деятельности. Однако было бы упрощением все сводить исключительно к личным качествам и особенностям характера того или иного политического и государственного деятеля. Ведь в конечном счете не те или иные достоинства и недостатки личности как фигуры крупного масштаба определяют ход исторических событий и предопределяют характер действий, предпринимаемых исторической личностью. Если же во главу угла мы поставим личные качества того или иного деятеля, особенно такого формата, как Сталин, то неизбежно впадем в голый субъективизм и не сможем дать исторически достоверную картину эпохи.

Эти мимолетные замечания, конечно, не исчерпывают и не могут исчерпать всю сложность и многоплановость рассматриваемой проблемы. Однако бесспорно одно — природа личности любого деятеля не может служить надежным фундаментом для правильной оценки характера эпохи. Она лишь накладывает свои неизгладимые штрихи на нее, окрашивает ее в цвета самой этой личности. Но движущие силы процессов любой исторической эпохи формируются и развиваются в зависимости от действия более фундаментальных факторов, чем только личные качества деятеля, имя которого начинает ассоциироваться с эпохой и дает ей свое название.

Возвращаясь непосредственно к вопросу о самоубийстве Н. Аллилуевой, следует оговорить, что самоубийство любого человека неизменно сопряжено с множеством факторов, в которых не так-то просто разобраться. Поэтому поспешные, основанные прежде всего на политических мотивах, объяснения этого рокового шага жены вождя, мне представляются крайне сомнительными. В их основе присутствует желание еще больше скомпрометировать личность Сталина и представить его в облике некоего беспощадного чудовища, вампира, получавшего наслаждение при виде человеческих страданий. Привязка акта самоубийства к политическим обстоятельствам как главного спускового механизма, подтолкнувшего Н. Аллилуеву к ее действию, отнюдь не подтверждается убедительными фактами и свидетельствами. Вот почему следующий категорический вывод такого солидного биографа Сталина, как Р. Такер, выглядит, на мой взгляд, совершенно бездоказательным, а потому и неубедительным. Такер пишет: «В любом случае, нет сомнений, что Сталин несет ответственность за смерть жены. Эта смерть, как бы она ни произошла, была актом протеста против сталинского произвола…»[617]. Серьезных аргументов у Такера, как и других авторов, придерживающихся данной версии, по существу, нет, разве что кроме ссылок на отдельные высказывания, взятые из воспоминаний дочери Сталина С. Аллилуевой. Я чуть ниже остановлюсь на ее свидетельствах. Сам же Такер мотивирует свою позицию тем, что жена Сталина, столкнувшись с реальной жизнью и имея контакты с другими людьми, и вдохновляемая коммунистическим идеализмом, не могла не придти к отторжению принятого политического курса и мужа как его главного проводника[618].