Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Как видим, рассуждения носят умозрительный характер и не подкрепляются какими-либо достоверными или близкими к ним фактами. В дальнейшем я еще остановлюсь на опровержении данной версии, столь милой душе ярых противников Сталина. В данном случае, разумеется, главную и решающую роль должны играть не умозрительные рассуждения, а серьезная аргументация. Тем более что речь идет о прямом обвинении в соучастии в убийстве.

Что можно сказать в связи с этим? Конечно, на все 100% быть уверенным в том, что ничего подобного быть не могло, было бы самоуверенностью. Теоретически нельзя отрицать и версию, защищаемую Хрущевым. Однако она не подтверждается никакими фактами и не имеет доказательной базы. Более того, в свете этой версии абсолютно необъяснимым выглядит поведение Ягоды во время процесса 1938 года, когда он фактически признав большинство предъявленных ему обвинений, тем не менее пытался всячески преуменьшить свою роль, изобразив себя не организатором, а лишь подневольным исполнителем решения, которое якобы принял «правотроцкистский центр» в убийстве Кирова.

Вот его показания относительно обстоятельств убийства Кирова на процессе 1938 года: «Я не хочу и не могу опорочивать ни одного из предъявленных мне обвинений по части совершенных террористических актов. Но я хочу только подчеркнуть, что ни один из этих актов не совершен мною без директивы «правотроцкистского блока».

Во-первых, — убийство Кирова. Как обстояло дело? В 1934 году, летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся решении центра «правотроцкистского блока» об организации убийства Кирова. В этом решении принимал непосредственное участие Рыков. Из этого сообщения мне стало известно, что троцкистско-зиновьевские террористические группы ведут конкретную подготовку этого убийства. Енукидзе настаивал на том, чтобы я не чинил никаких препятствий этому делу, а террористический акт, говорил он, будет совершен троцкистско-зиновьевской группой. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника Управления НКВД, не препятствовать совершению террористического акта над Кировым. Спустя некоторое время, Запорожец сообщил мне, что органами НКВД был задержан Николаев, у которого были найдены револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден. Вскоре после этого Киров был убит этим самым Николаевым»[810].

И далее, отвечая на конкретный вопрос прокурора А. Вышинского: «Признаете себя виновным в организации и осуществлении террористических актов: первое — убийство товарища Кирова по поручению блока и по предложению блока?

Ягода. Признаю себя виновным в соучастии в убийстве»[811].

Ведь Ягода прекрасно сознавал, какая судьба его ожидает и не питал, в отличие от других, никаких сомнений насчет приговора суда. Что ему стоило взять на себя полную ответственность еще за одно преступление? Ответа на этот вопрос нет. Ягода говорил лишь о соучастии в преступлении, а не в его организации. И это заставляет задуматься. По крайней мере, не принимать на веру слова Хрущева.

Но еще больше придется задуматься, если мы процитируем не признание Ягоды, процитированные мной по судебному отчету, изданному в 1938 году (он был во многом фальсифицирован), а по другим источникам, гораздо более достоверным. В своем последнем слове он категорически отрицал свою причастность к убийству Кирова. Вот выдержка из его последнего слова: «Неверно не только то, что я являюсь организатором, но неверно и то, что я являюсь соучастником убийства Кирова. Я совершил тягчайшее служебное преступление — это да. Я отвечаю за него в равной мере, но я — не соучастник Соучастие, гражданин Прокурор, вы так же хорошо знаете, как и я, — что это такое. Всеми материалами судебного следствия, предварительного следствия не доказано (выделено мной — Н.К.), что я — соучастник этого злодейского убийства.

Мои возражения по этим моментам не являются попыткой ослабить значение моих преступлений. Моя защита и не имела бы здесь никакого практического значения, ибо за каждую миллионную часть моих преступлений, как говорит Прокурор, он требует моей головы»[812].

Суммируя, можно сказать, что здесь есть о чем серьезно поразмыслить. В том числе и относительно достоверности версии, высказанной Хрущевым. И не только Хрущевым.

Наиболее рьяно и последовательно версию о причастности Сталина к убийству Кирова отстаивает Р. Конквест. Кроме книги о большом терроре, он написал небольшую по объему и довольно жиденькую с точки зрения научной глубины и аргументации книгу, специально посвященную рассматриваемой проблеме. Исходной посылкой в его системе аргументации лежит следующее положение: «Проблемы, стоявшие перед Сталиным в 1934 году, не давали возможности удовлетворительного для него политического решения. Но он видел один выход из положения. Выход был крайне необычный, но на этом примере ясно, что у Сталина не было никаких моральных или иных сдерживающих факторов. Убить Кирова означало убрать ближайшее препятствие; это позволяло в то же время создать атмосферу насилия; создать возможность обвинения противников Сталина в убийстве и стереть их с лица земли без тех споров, какие ему пришлось вести по поводу судьбы Рютина»[813].

Р. Конквест утверждает (и в данном пункте с ним нельзя не согласиться), что теоретическим обоснованием репрессий стала сталинская концепция обострения классовой борьбы и ужесточения сопротивления бывших господствующих классов, взгляды и устремления которых якобы выражали оппозиционные в партии силы. Центральным моментом здесь явилось убийство Кирова. И ссылается на одного из тех, кто пострадал в годы репрессий, что «1937 год в действительности начался 1 декабря 1934 года»[814]. По убеждению американского советолога, «в виновности Сталина едва ли можно сомневаться, хотя ее окончательное подтверждение весьма приветствовалось бы». Но сам Р. Конквест не питает каких-либо иллюзий и полагает, что полная история этого сложного заговора, который привел к убийству, вряд ли будет полностью раскрыта в ближайшее время. Еще меньше шансов на то, что экстраординарные детали использования Сталиным методов борьбы против его конкурентов и коллег будут полностью выявлены[815].

Приведенные оценки Р. Конквеста сами по себе ничего не доказывают и являются всего лишь точкой зрения самого автора. На чем же он в дальнейшем строит систему доказательств? Прежде всего на том, что Киров якобы являлся реальной альтернативой Сталину и что тревожным сигналом для вождя послужило голосование на XVII съезде партии и предпринятая попытка заменить его Кировым на посту Генерального секретаря. Далее он делает такой вывод:

«Что могло бы последовать, если бы Киров стал Генеральным секретарем?

Политически он показал себя чрезвычайно способным тактиком. Есть немного доказательств того, что он был способен к управлению страной. Его представляли в качестве неподходящего для этой роли, поскольку он «не теоретик, а практический революционер». С другой стороны, его назначение Генеральным секретарем могло бы подразумевать появление некоего подобия подлинного коллективного руководства с разделением полномочий и низведением власти Секретариата к более низкому уровню»[816].

Другим моментом, на котором акцентирует внимание Р. Конквест, является то, что якобы Киров имел серьезные разногласия со Сталиным в отношении политики коллективизации. Далее, американский советолог, не приводя никаких фактов, утверждает, что между Кировым и Сталиным имелись серьезные разногласия по вопросам внешней политики. В первую очередь речь шла о политике в отношении Германии. Мол, старые большевики после прихода Гитлера к власти видели в гитлеровской Германии огромную угрозу, а Сталин, наоборот, считал, что и с новым режимом можно развивать отношения. При этом в работе Р. Конквеста содержится ссылка на высказывание Сталина на XVII съезде партии о том, что приход фашистов к власти не может служить препятствием для развития нормальных межгосударственных отношений[817].

Совершенно безапелляционно другой американский автор Р. Такер утверждает, что не может быть сомнений в том, что именно Сталин нес ответственность за убийство Кирова. Звучит это несколько расплывчато (нес ответственность!), но смысл вполне определенный[818].

Выше я уже довольно подробно касался вопроса о так называемой попытке смещения Сталина и назначения на пост генсека Кирова. Думаю, что вновь возвращаться к этой теме нет смысла, поскольку вопрос, как мне представляется, выяснен и не нуждается в дополнительных подтверждениях. Разве что есть смысл привести еще некоторые дополнительные аргументы, в частности, мнение В. Молотова, который, несомненно, знал наверняка лучше, чем, скажем, Н. Хрущев, расклад сил в руководстве той поры и внутренние взаимоотношения среди ведущих партийных лидеров. Предоставим слово В. Молотову: