Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

— А как человек какой он был?

— Очень хороший, очень мягкий. Порядочный, безусловно. Идейный.

— Достоин уважения?

— Достоин. Как человек — да. Но был опасный в политике»[345].

И еще «…Бухарин наиболее подготовленный. Длительная борьба шла. На страницах прессы, прямо на глазах у всех. Бухарин был с нами до XVI съезда. Втроем — Бухарин, Сталин и я — все время вместе писали документы. Он был главный писатель.

Сталин Бухарина называл «Бухарчик», когда были хорошие отношения.

— Томский послабее?

— Он в теории не очень… Томский — хороший массовик, мог говорить с рабочими…»[346].

Интересны оценки Молотовым Рыкова. Отметив такую деталь, как склонность Рыкова к выпивке, Молотов продолжал: «У Рыкова всегда стояла бутылочка «Старки». «Рыковская» водка была — этим он славился. Ну мы все в компании выпивали, так, по-товарищески. В молодости крепко мог выпить. Сталин — само собой». И далее: «Рыков со мной из одной слободы. Из одной слободы, да. Умный был, но, я бы сказал, ум этот… Рыков всегда был оппортунистом, и Ленин говорил: «Вот оппортунист последовательный, а очень умный человек!» Виднейший большевик, Ленин его очень хорошо знал, ценил, как хорошего организатора. Но он часто выступал против Ленина еще до революции…

После смерти Ленина, когда остались три его заместителя — Цюрупа, Рыков и Каменев, мы обсуждали вопрос, кого назначить Председателем Совнаркома. Были сторонники Каменева, но Сталин предпочитал Рыкова, потому что тот хоть и был за включение в правительство меньшевиков и эсеров, но против Октябрьской революции не выступал открыто, как Каменев. К тому же играло роль и то, чтобы во главе правительства стоял русский. В то время евреи занимали многие руководящие посты, хотя составляли невысокий процент населения страны»[347].

Приведенные характеристики, как их ни оценивать с точки зрения исторической достоверности, все-таки рисуют портреты Бухарина, Рыкова и Томского не только как политических деятелей, но и просто как людей, со свойственными им достоинствами и недостатками. В период перестройки преобладали оценки уже идеологически ориентированные, говорящие сами за себя. Вот, например, обобщенная характеристика Рыкова, принадлежащая перу автора его биографии: «…Рыков явился именно тем политическим деятелем, который воплотил преемственность ленинского руководства правительством. Его отставка в декабре 1930 года с поста председателя Совнаркома СССР приобрела этапное значение. Она обозначила грань между двумя периодами в руководстве высшей исполнительной властью страны первых послеоктябрьских десятилетий: временем Ленина, а также Рыкова, продолжившего ленинскую линию политики правительства, и временем Молотова — Сталина, говоря обобщенно, сталинщины, в иерархии которой преемник Рыкова на посту председателя Совнаркома занял положение «второго лица»[348].

В дальнейшем я по ходу изложения материала подробнее остановлюсь на взаимоотношениях между Сталиным и Бухариным — центральными фигурами исторической схватки, вошедшей в анналы большевизма как борьба против правого уклона. Но — подчеркну еще раз — как бы ни складывались личные отношения между противоборствовавшими лидерами, неоспоримо одно: смысл и содержание этого противостоянии определяли принципиально разные политические позиции фигурантов этой борьбы. Бесспорно, Бухарин представляет собой не только одну из наиболее колоритнейших личностей большевизма, но и, вне всякого сомнения, пожалуй, наиболее трагическую фигуру в его истории. Полная и основательная оценка этой личности выходит за рамки моей темы. Поэтому тех, кто интересуется ею, можно отослать к биографии Бухарина, написанной С. Коеном. Его книга — это солидное, хорошо документированное издание. Хотя автор в целом дает более чем завышенную историческую оценку Бухарину и в ряде случаев проявляет определенную тенденциозность. Впрочем, аналогичный упрек можно предъявить и в адрес пишущего эти строки.

Основная борьба между Сталиным и его оппонентами из блока правых развернулась на объединенных пленумах ЦК и ЦКК, поскольку со времен Ленина в Политбюро существовал такой порядок; если у кого-либо из членов ПБ были возражения или замечания по обсуждавшимся вопросам, то окончательное решение не принималось до достижения согласия или же вопрос передавался для дальнейшей проработки на комиссии, которую назначало то же Политбюро. Поскольку в составе ПБ в то время из 9 его членов только 6 являлись сторонниками Сталина, включая его самого (некоторые источники сообщают, что один из них — Калинин — по вопросам политики на селе порой склонялся к позиции правых), то окончательного решения по чрезвычайно важным и в то же время спорным вопросам добиться не удавалось. Заседания Политбюро превратились в настоящее поле битвы между двумя лагерями. В конце концов эти вопросы выносились на решение пленумов. В 1928–1929 гг. состоялось несколько пленумов, полные стенограммы которых опубликованы и имеются в распоряжении исследователей. Так что существует возможность более или менее точно и достаточно полно, на основании документов, воспроизвести картину порой драматических политических баталий, которые являли собой заседания пленумов ЦК той поры.

Еще до апрельского (1928 г.) пленума обстановка в Политбюро настолько накалилась, что Рыков поставил вопрос о своей отставке с поста главы правительства. В письме на имя Сталина, Молотова и Бухарина от 7 марта 1928 г. он писал:

«За последнее время был целый ряд признаков, говорящих за то, что большинство Политбюро недовольно руководством СНК и СТО. Сегодня разыгрываются разногласия по крупнейшему вопросу — о резолюции по плану промышленности на текущий год. Из всего этого необходимо сделать вывод. Работа может идти только в том случае, если расхождений в крупных, основных вопросах в руководстве СНК и СТО с мнением Политбюро нет. Я в качестве председателя СНК и СТО работать больше не буду. Предлагаю сделать такую расстановку сил, чтобы на ближайшем пленуме и сессии ЦИК сделать необходимые перемещения, а меня наметить на Урал.

А.И. Рыков»[349].

Адресаты ответили категорическим отказом. Вот мотивировка их отказа:

«Считаю в корне неправильной постановку вопроса т. Рыкова. Считаю, что никто не может ставить вопроса о смене т. Рыкова, т[ак] к[ак] это явная нелепость и безусловная нецелесообразность. В том числе мне и в голову никогда такая глупость не приходила, т. к. Рыков лучше кого бы то ни было выполнял и выполняет работу преда СНК. Но считаю свое выступление безусловно законным. От этого права говорить на политбюро и резко критиковать решения наркоматов и СНК ни в коем случае не могу отказаться. Разногласия не в основном (тут есть необходимое единомыслие), а в отдельных, хотя и крупных практических вопросах. Это неизбежно и тут я не вижу ничего плохого. Поэтому весь вопрос т. Рыкова поставлен неправильно. В. Молотов».

«Я считаю, что такие вопросы, как об индустрии и т[ак] д[алее] лучше предварительно ставить на повестке. А то мы на повестке спорим о всякой (относительно) ерунде, а не предупреждаем таких сцен, как сегодня. Я сам не мог говорить, чтобы не драться при всех, хотя считаю, что индустриализацию и ее темп правильнее высчитывать по капитальным затратам, а не по валовой продукции (о чем не раз говорил) [Бухарин]».

«Присоединяюсь к Молотову и Бухарину. Ошибка состоит в том, что мы не провентилировали вопрос до Политбюро. Сталин»[350].

Если прокомментировать эту переписку, скорее похожую на перепалку, то первое, что приходит на ум — это явная неготовность Сталина к кардинальному решению вопроса именно в тот момент. Разница в позициях обозначилась, но не был виден подлинный масштаб водораздела, пролегавшего между Сталиным и его сторонниками, с одной стороны, и группой Бухарина. Генсек еще не подготовил почву для решающего сражения, а как хороший стратег и тактик он считал, что преждевременное сражение часто несет в себе зерна будущего поражения. Он проявлял выдержку и терпение и порой демонстрировал (иногда даже чрезмерно) свою готовность к нахождению компромисса с правыми.

Следует не упускать из поля зрения еще одно немаловажное обстоятельство. Только что закончился съезд, завершившийся разгромом объединенной оппозиции, и вот в руководстве партии снова самые серьезные разногласия. Этого в тот период многие не могли ни понять, ни объяснить даже самим себе. Атмосфера в партии и стране была такова, что новый раунд внутрипартийной борьбы мог быть расценен не как политическое противостояние вокруг вопроса о генеральном направлении дальнейшего развития, а как откровенная схватка верхов за власть. Генсек это прекрасно понимал, поэтому он и не гнал лошадей. Косвенным отражением господствовавших тогда настроений не только в партийной массе, но и в руководстве партии, может служить письмо одного из наиболее близких соратников Сталина — в то время председателя ЦКК Орджоникидзе, адресованное Рыкову. Вот что он писал: