Александр Гогун - Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944

• Название: Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944
• Автор: Александр Гогун
• Издательство: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-8243-1634-6

Безоглядное применение тактики выжженной земли, умышленное провоцирование репрессий оккупантов против мирных жителей, уничтожение своих же деревень, хаотичный сбор у населения «продналога», дополнявшийся повседневным разбоем, пьянством, развратом и насилием, братоубийственные внутренние конфликты, употребление допинга, оперативное использование оружия массового поражения и, наконец, людоедство — все это было не случайным следствием массового кровопролития и не являлось спонтанным «народным ответом» на жестокость нацистского господства, а стало закономерными проявлениями сталинской войны на уничтожение.

Памяти Анатолия Кентия

Автор выражает признательность историкам, без содействия которых эта работа не появилась бы на свет: Кириллу Александрову, Арндту Бауэркемперу, Карелю Беркхоффу, Рафалу Внуку, Александру Вовку, Владимиру Гинде, Давиду Голику, Ивану Дерейко, Ивану Капасю, Сергею Кокину, Хироаки Куромие, Бернарду Кьяри, Владимиру Лозицкому, Александру Лысенко, Гжегожу Мотыке, Богдану Мусиалю, Рольфу-Дитеру Мюллеру, Дитмару Нойтатцу, Ивану Патриляку, Татьяне Пастушенко, Сергею Полтораку, Георгию Смирнову, Тимоти Снайдеру, Ярославу Тинченко, Кристиану Унгвари, Анне Цехентер, Себастиану Штопперу.

Монография написана благодаря поддержке фонда Конрада Аденауэра, Центра исследования Холокоста и геноцида (Амстердам), фонда Герды Хенкель (Gerda Henkel Stiftung, Düsseldorf) и Гарвардского института украинистики (HURI)

---

Не совсем корректно называть советскую партизанскую борьбу и сопротивлением: отряды были сформированы еще до прихода немцев, т. е. тогда, когда сопротивляться было еще некому.

Люди в большинстве своем шли в партизанские отряды не добровольно, а либо по мобилизации, либо под давлением угрожающих жизни обстоятельств. Реальных добровольцев в советских партизанах было меньшинство. Важнее всего было то, что, в отличие от УПА, командный состав партизанских соединений также комплектовался по принудительному принципу. Рядовой состав советских отрядов вообще набирался как попало и из кого попало.

Системообразующим звеном в УПА, напротив, были добровольцы, конкретнее — члены ОУН, тоталитарной партии радикальных сторонников украинской самостоятельности. Эти люди еще в мирное время ушли в подполье, занимались терроризмом, шпионажем и другими опасными для жизни и здоровья занятиями. За независимую Украину националисты изначально готовы были умирать, и тем более убивать. Их идеологическая мотивация и сознательный выбор участия в вооруженной борьбе не подлежат сомнению. Испытав давление «снизу», почувствовав резкий рост протестных настроений населения, бандеровцы вышли из подполья. Как писал Петр Вершигора Тимофею Строкачу 27 февраля 1944 г., «на протяжении почти всего 1943 г. Волынь охвачена антинемецким движением, восстанием народа против немцев. Националисты возглавили его.»[1438] Практически весь командный состав УПА составляли члены ОУН[1439], большинство будущих офицеров УПА вступило в партию еще в довоенное время. Рядовые шли в УПА в основном по принудительной мобилизации. Более того, процент насильственно уведенных в лес был в УПА, возможно, даже выше, чем у советских партизан. Здравомыслящие селяне не особо желали поднимать руку на красного тоталитарного гиганта-победителя. Однако поиск и отбор призывников у националистов был далеко не формальным, а проводился через низовые структуры ОУН — партячейки в селах. Поэтому сотрудники или консультанты бандеровских «военкоматов» лично знали призывников многие годы. Это было хоть какой-то страховкой от проникновения в ряды повстанцев случайных людей. Попадая в отряд, молодые крестьяне оказывались под бдительным и неусыпным руководством своих фанатичных командиров. При этом постоянную идеологическую обработку рядового состава вели националистические политре-ференты, тоже зачастую активисты ОУН еще с довоенных времен. Дополнительному партийному контролю над Повстанческой армией содействовала состоящая из наиболее проверенных националистов бандеровская контрразведка — Служба безопасности (СБ ОУН), руководство которой комплектовалось из националистов с солидным партстажем. Целесообразно привести относящееся к 1945 г. высказывание одного из функционеров ОУН С. Янишевского. Хоть цитата и неточно передает факты, но зато отражает отношение функционеров ОУН и командиров УПА к собственным контрразведчикам: «Много пало у нас героев — как руководителей [ОУН], так и командиров и бойцов [УПА], но в пять раз больше передушили сами себя… Никто теперь из полещуков (жителей Полесья. — А. Г.) не хочет [независимой] Украины, так как у каждого полещука уже кто-нибудь задушен [СБ ОУН]. На что им теперь та Украина?»[1440] Именно кровавая оуновская дисциплина не позволяла междоусобным конфликтам в УПА приобрести характер повсеместного явления.

В АК же вообще не было массовых принудительных мобилизаций — и командный состав, которому в 1939–1942 гг. при вербовке никто не угрожал расстрелом, и рядовые шли сражаться в польские националистические формирования в целом добровольно.

Оказываясь же волей начальства и судеб во вражеском тылу, красные командиры пытались по возможности обеспечить для себя «комфортные» условия выполнения поставленных задач, сквозь пальцы смотря на такие же устремления своих подчиненных. В книге, опубликованной от имени генерала ГРУ Виталия Никольского, утверждается: «Различного состава, и количественного, и качественного, были группы [партизан], выходившие из тыла, но при всех условиях в лучшую сторону по дисциплине и организованности выделялись подразделения и даже целые партизанские части, которыми командовали офицеры разведки»[1441]. Дело обстояло как раз наоборот. Даже из общего числа советских партизан наиболее «веселой» жизнью, оборачивавшейся слезами для местного населения, отличались разросшиеся до размеров партизанских отрядов группы ГРУ (с весны 1943 г. — РУ ГШ КА) и 4-го управления НКВД-НКГБ[1442]. Связано это было не с какой-то по-особому злой волей начальников этих ведомств — И. Ильичева, Ф. Кузнецова и П. Судоплатова. Дело было в задачах этих отрядов, т. е. приоритетной концентрации на агентурной разведке и индивидуальном терроре, а львиную долю подготовительных мероприятий к теракту составляет все та же агентурная разведка. Как отмечали по итогам войны представители разведывательного отдела УШПД, «практика показала, что наиболее ценные разведданные могут дать отряды, имеющие своей непосредственной задачей только ведение разведки»[1443]. Это означало, что, если подчиненные штабов партизанского движения по долгу службы обязаны были постоянно что-то поджигать, взрывать, в кого-то стрелять, то их коллегам из двух других ведомств, наоборот, боевая и диверсионная активность была противопоказана. Она отнимала силы от выполнения основной задачи и, главное, привлекала недоброжелательное внимание оккупантов. Очевидно, не значилась в числе главных заданий этих групп и пропаганда. Все это провоцировало безделье, ведущее к «бытовому разложению». Кроме того, если ядро этих спецгрупп представляли собой люди, отобранные за линией фронта и приученные к порядку, то принятые в отряды добровольцы не всегда последовательно проявляли желание быть образцовыми партизанами. Безвестный бан-деровский подпольщик охарактеризовал их нелестно: «Местные отряды — это сброд, заданием которого является обеспечивать отряды едой, заниматься разведкой и безопасностью. Именно эти последние жгут села, грабят и убивают»[1444]. Но, подчеркнем, что все советские партизанские отряды — в том числе и диверсанты УПШД — по уровню бандитизма существенно превосходили УПА.

Внутренние отношения в красных партизанских соединениях — свары, драки, матерщина, мордобой, своеволие, доходящее до самодурства, многих командиров и комиссаров еще больше усиливают определенные параллели. Ассоциации возникают не с отрядами до одержимости пламенных герильеро и не со скрепленными уставщиной и корпоративными понятиями (обычаями) военными частями. На ум приходит другой тип вооруженной организации — уголовные банды, перед которыми в тот момент сообразно требованию ситуации вышестоящие главари поставили диверсионные или разведывательные задания. Причем речь идет не об общем эмоциональном восприятии, не о ярлыке, а именно о сущностной, психологической характеристике этих структур. На низовом уровне сталинской государственной машины в экстремальных условиях воссоздавались те же поведенческие нормы и правила, которые существовали на самом верху выстроенной «кремлевским горцем» пирамиды и в мирное время.

Новейшие исследования убедительно демонстрируют, что между Лениным и Гитлером, с одной стороны, и Сталиным — с другой, были принципиальные различия. В свое время английский писатель Герберт Уэллс метко назвал Ленина «кремлевским мечтателем». Таким же фантазером из рейхсканцелярии был и Адольф Гитлер. А вот для «вождя народов» и его аппарата идеология, напротив, не играла внутренней роли[1445]. Сталинское политбюро представляло собой бригаду циничных функционеров, ориентированных только на сохранение, укрепление и безграничное распространение собственной власти[1446], которая была для них самоцелью. Этим они отличались от ленинской или гитлеровской правящей верхушки, являвшихся сообществами махровых, в чем-то даже самоотверженных экстремистов, неадекватно оценивающих окружающую реальность. Сталин же воспринимал действительность в целом здраво, только преломлял ее сквозь призму своей специфической личности. Показательно, что уже находясь во главе огромной страны, «лучший друг физкультурников» использовал в публичных выступлениях лексику, порожденную миром романтики ножа и пистолета[1447]. Об Иосифе Джугашвили оставил свидетельство президент США Франклин Рузвельт, который заметил, что, хотя он ожидал увидеть во главе советского государства джентльмена, на конференциях он встретился с «бывшим кавказским бандитом»[1448].

Еще один немаловажный вопрос о партизанских организациях: насколько советское руководство ценило жизни своих подчиненных, исполнителей? На первый взгляд, сталинская партизанская война являлась в этом случае чем-то выдающимся. В 1941–1942 гг. люди, не имевшие представления о зафронтовой борьбе, в массовом порядке выкидывали в немецкий тыл (обычно неизвестно куда) или оставляли при отступлении неподготовленных и безобразно вооруженных партизан, не понимавших собственных задач и путей их выполнения. В 1943–1944 гг. действия УШПД стали более профессиональными, но выброски партизан в голую степь, на управляемую румынами территорию, в контролируемую бандеровцами Галицию — т. е. почти на верную смерть — продолжались. Такого обращения с собственными подчиненными даже обладавшие высоким уровнем жертвенности бандеровские командиры себе обычно не позволяли.