Осаму Дадзай - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Осаму Дадзай
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определенному литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-сесэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.

Большая часть произведений, вошедших в книгу, на русский язык ранее не переводилась.

---

— Есть, — сказал Ёдзо, отдергивая ногу. — Каторжные работы. И тебе, студенту юридического факультета, стыдно этого не знать.

Хида печально улыбнулся.

— Все обойдется. Твой брат повел дело с умом. Ты должен быть ему благодарен. Он старается изо всех сил.

— Пройдоха! — Косугэ снисходительно прикрыл глаза. — Думаю, можно не волноваться. Он всех перехитрит.

— Болван! — осклабился Хида.

Поднявшись с кровати, он снял пальто и повесил его на гвоздь.

— Слушайте, что я вам расскажу, — сказал Хида, садясь верхом на круглое фарфоровое хибати, установленное возле двери. — Муженек той женщины, — он немного замялся, но потом, потупив глаза, продолжал, — этот человек сегодня явился в полицию. Твой брат говорил с ним наедине, но после передал мне суть разговора. Я был растроган. Денег он не взял ни гроша, сказал только, что хочет встретиться с тем человеком. Но брат отказал. Сослался на то, что пострадавший до сих пор находится в слишком возбужденном состоянии. Тогда тот, опечалившись, говорит: «В таком случае передайте своему братишке от меня привет, пусть о нас не беспокоится и бережет свое здоровье!..»

Хида прикусил губу. От своих собственных слов у него защемило сердце. Этот обездоленный, по всей видимости, прозябающий без работы человек — как красиво и как достойно он говорил! И при этом с трудом сдерживал обиду на то, что старший брат Ёдзо обращался к нему с откровенно презрительной усмешкой!

— Надо было бы встретиться. Ненавижу, когда лезут не в свое дело, — Ёдзо разглядывал правую ладонь. Хида качнул свое крупное тело.

— Все-таки лучше не встречаться. Не стоит завязывать с ним знакомство. Он, кстати, уже уехал обратно в Токио. Твой брат проводил его до станции и там вручил ему, как знак соболезнования, двести йен. Да еще взял расписку, что тот не имеет никаких претензий.

— Ну, пройдоха! — Косугэ выпятил нижнюю тонкую губу. — Всего лишь двести йен! Грандиозно!

Хида недовольно насупился, его круглое лицо маслянисто лоснилось при свете вспыхивающих углей. Они страшно боятся, что кто-то охладит их пыл. Поэтому, когда их собеседник приходит в восторг, они, в свою очередь, относятся к нему с пониманием. И даже вовсю стараются подладиться под его тон. У них на этот счет существует молчаливое соглашение. Сейчас Косугэ это соглашение нарушил. Он и не подозревал, что Хида на самом деле так сильно растроган. Для него слова Хиды прозвучали как обыкновенные пересуды — мол, малодушие этого парня кого угодно вывело бы из себя, и, воспользовавшись его слабостью, старший брат Ёдзо поступил вполне по-братски.

Хида прошелся по комнате и, приблизившись к изголовью кровати Ёдзо, прижался носом к стеклянной двери.

— Этот человек — герой, — сказал он, глядя на море под нависшими серыми тучами. — И не потому, что старший брат Ёдзо обвел его вокруг пальца. Дело не в этом. Его величие в той красоте, что рождается в душе смирившегося человека. Сегодня утром состоялась кремация, и он уехал в полном одиночестве, обнимая руками урну с пеплом! У меня все время перед глазами, как он, с этой урной, едет в поезде…

Косугэ наконец-то понял. Он поспешил тихо вздохнуть.

— Трогательная история…

— Трогательная? Может быть, забавная? — Хида повернулся к Косугэ, но тут же взял себя в руки. — Когда такая история происходит у меня на глазах, я переживаю истинное счастье!

Наконец, решаюсь обнаружить свое лицо. Без этого мне не удастся больше написать ни строчки. Мой рассказ пришел в ужасный беспорядок. Да и сам я нетвердо стою на ногах. Ёдзо мне не удался, Косугэ не удался, Хида не удался. В досаде на мое неискусное перо они парят по своему усмотрению. А я, хватая их за грязные башмаки, кричу: «Подождите! Не улетайте!» Но, как это ни печально, мне уже вряд ли удастся восстановить боевой порядок.

Этот рассказ по своей сути не может вызывать интереса. Он — всего лишь череда поз. И сколько ни пиши — одну страницу или сотню — разницы нет никакой. Но я сознавал это с самого начала. И все-таки был уверен, что в конце концов из-под моего пера выйдет хоть что-нибудь стоящее. Считайте меня самонадеянным. Но разве самонадеянность препятствует тому, чтобы в моем рассказе нашлось хоть что-нибудь ценное? Впадая в отчаяние от собственного вдохновенно-зловонного стиля, я выдавливал из себя, там и сям выворачиваясь наизнанку, хоть что-нибудь, хоть что-нибудь… Между тем я начал мало-помалу костенеть. Издыхать… Только наивный человек может написать рассказ. «Из прекрасных чувств делается плохая литература». Какая чушь! Пусть эти слова гибнут по высшему разряду! Надо уметь восхищаться, чтобы писать рассказы. Если каждое слово, каждая фраза, переливаясь бесчисленным множеством смыслов, отражается в твоей душе, сломай перо и выброси его подальше! Будь же снисходительным!.. Отрешись от мыслей и желаний…

Поздно вечером палату посетил старший брат Ёдзо. Ёдзо, Хида и Косугэ развлекались тем, что играли в карты. Вчера, когда брат в первый раз входил сюда, они тоже играли в карты. Но это не значит, что они все дни напролет режутся в карты. Напротив, они ненавидят карточные игры. Они бы ни за что не взяли карты в руки, если б не было так скучно. Они вообще избегают игрищ, в которых нет возможности проявить свою индивидуальность. Вот фокусы они любят. И охотно демонстрируют карточные фокусы собственного изобретения. И нарочно выдают секрет. Ради смеха. У них еще есть в запасе. Например, кто-нибудь выкладывает карту, требуется ее угадать. «Дама пик». «Бубновый валет». Каждый называет первое, что придет ему в голову. Открывают карту. Вероятность угадать ничтожна, но, думают они, должно же когда-нибудь повезти! Сколько тогда будет радости!.. Короче говоря, они не любят продолжительных состязаний. «Орел или решка?» — вот что им по душе: мгновенный розыгрыш. Поэтому если они и берут в руки карты, то уже минут через десять бросают игру. Итак, за целый день всего лишь десять минут. И надо же было так случиться, что брат Ёдзо уже второй раз попадал именно в этот промежуток времени!

Брат, войдя в палату, нахмурился. Целыми днями, как ни в чем не бывало, дуются в карты, — по ошибке подумал он. В нашей жизни такого рода злоключения не редкость. Однажды Ёдзо уже испытал нечто подобное. Это было в художественном училище. Как-то раз на занятии по французскому языку он трижды зевнул и всякий раз, зевая, встречался тазами с преподавателем. Это было всего лишь три раза. Но на третий раз старенький профессор, известный в Японии специалист, не выдержал и громко сказал: «Вы только и делаете, что зеваете на моих занятиях! Успели в течение часа зевнуть сто раз!» Преподавателю эта цифра должна была казаться вполне правдоподобной.

Теперь посмотрим, чего я достиг, отрешившись от мыслей и желаний. Пишу по-прежнему вяло и растянуто. Мне никак не удается восстановить боевой порядок. Наивное сочинительство — этот плацдарм для меня по-прежнему недостижим. Если так пойдет дальше, во что превратится мой рассказ? Попробую перечитать все с самого начала…

Я описываю приморскую лечебницу. Она расположена в дивном месте. К тому же нельзя сказать, чтобы все обитающие в ней люди поголовно были злодеями. По крайней мере, три молодых человека— о! — это настоящие герои! Настоящие. Плевать я хотел на всякие там мудреные доказательства. Я и без них сумею отстоять этих трех парней. Ладно, решено! Уж так и быть. Больше ни слова!..

Брат небрежно поздоровался со всеми. Потом он что-то шепнул Хиде на ухо. Тот, кивнув в ответ, подмигнул Косугэ и Мано. Дожидаясь, пока они выйдут, брат сказал:

— Как здесь сумрачно!

— Да, в этой лечебнице нет ни одной яркой лампы. Присядешь? — предложил Ёдзо, первым усаживаясь на диван.

— М-да… — брат не стал садиться. Поглядывая на тусклую лампу, он озабоченно расхаживал по тесной палате.

— Кое-как удалось все уладить.

— Спасибо, — промямлил Ёдзо, склонив голову.

— У меня нет никаких задних мыслей, но, думаю, сейчас возвращаться домой было бы с твоей стороны опрометчиво, — сказал брат. На нем сегодня не было хакама, а у черного хаори[47]почему-то отсутствовал шнур.

— Конечно, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но и тебе не мешало бы отправить старику успокоительное письмо. Я понимаю, что вам все нипочем, и все же происшедшее заставило всех поволноваться.

Ёдзо ничего не ответил. Он взял из колоды, рассыпанной по дивану, карту и принялся ее внимательно разглядывать.

— Не хочешь— не посылай… Послезавтра я иду в полицию. Они нарочно продлили следствие. Сегодня меня и Хиду допрашивали в качестве свидетелей. Когда меня спросили о твоем обычном поведении, я ответил, что ты всегда отличался тихим нравом. Потом они еще спросили, не было ли чего подозрительного в твоем умонастроении. Я ответил, что ничего особенного не замечал.

Брат перестал кружить по комнате и, подойдя к хибати, вытянул свои большие руки над горящими углями. Ёдзо показалось, что руки у него дрожат.