Осаму Дадзай - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Осаму Дадзай
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Дадзай Осаму, пожалуй, одна из самых трагических фигур в японской литературе XX века. Его трудно отнести к определенному литературному направлению. Многие называют его классиком «романа о себе» («ватакуси-сесэцу»), другие говорят о близости к романтизму, но при том, что и то и другое, несомненно, присутствует в его творчестве, прозу Дадзая Осаму трудно вместить в узкие рамки одного жанра.

Большая часть произведений, вошедших в книгу, на русский язык ранее не переводилась.

---

«Этот пейзаж, — сказал я с притворным безразличием, — я уже видел однажды в волшебном фонаре. Все было немного не в фокусе».

Мы медленно шли по дороге вдоль берега.

«Холодно. Сейчас бы хорошо окунуться в горячую ванну».

«У нас уже не осталось никаких желаний, да?»

«Это все отцовское наследство».

«Твоя тяга к смерти… — присев, К. счистила налипшую на босые ноги грязь, — мне понятна».

«Почему мы не можем жить собственными силами? — я расчувствовался как тринадцатилетний подросток. — Я был бы не прочь стать, да хоть торговцем рыбой!»

«Никто бы нам этого не позволил. Нас, как будто назло, опекают с раннего детства».

«Именно. Я бы рад заняться каким-нибудь грубым ремеслом, но ведь засмеют!..»

На глаза попалась фигура рыбака.

«Вот бы так всю жизнь удить рыбу, жить полным идиотом!»

«Не получится, ты слишком хорошо разбираешься в душах рыб[70]».

Оба засмеялись.

«В общем, ты поняла? Когда я назвал себя сатаной. Все, кого я люблю, все, катятся к гибели».

«Я так не думаю. У тебя нет врагов. Ты возводишь на себя напраслину».

«Я — слащав?»

«Как памятная стела О-Мия».

На обочине дороги стояла каменная стела, посвященная «Золотому демону»[71].

«Сказать тебе одну очень простую вещь? Только учти, это серьезный разговор. Согласна? Меня…»

«Хватит, я уже поняла».

«Правда?»

«Я все знаю. Знаю даже, что моя мать была любовницей твоего отца».

«Так получается, мы…»

«Осторожно!» — К. прикрыла меня своим телом.

С треском зонтик, бывший в руке К., зацепило колесом, и в следующую минуту она, точно сделав нырок, скользнула прямиком под автобус и кубарем завертелась: телега, груженная цветами.

«Стой! Стой!» — меня точно огрели дубиной по темени, я был в ярости. Изо всех сил пнул борт наконец-то остановившегося автобуса. К. лежала под автобусом красиво, как намокший на дожде цветок колокольчика. Несчастная женщина.

«Не прикасайтесь!»

Подняв на руки потерявшую сознание К., я разрыдался.

Я нес ее до ближайшей больницы. К. тихо похныкивала: «Больно! Больно!»

Она пробыла в больнице два дня и вместе с приехавшими за ней родичами вернулась домой. Я вернулся на поезде один.

Повреждение оказалось не опасным. С каждым днем ей становилось лучше.

Три дня назад я по делам оказался в районе Симбаси, на обратном пути прогулялся по Гиндзе. Вдруг в витрине одного из магазинов заметил серебряный крестик, зашел, но в результате купил не крестик, а бронзовое колечко. В тот вечер у меня в кармане было немного денег, только что полученных в журнале. Кольцо было украшено цветком нарцисса из какого-то желтого камня. Я послал его К.

В ответ она прислала фотокарточку своей старшей дочери, которой в этом году исполняется три. Я получил ее сегодня утром.

О самках

перевод Д. Рагозина

На Фиджи, как бы сильно муж ни любил свою жену, едва почувствует к ней малейшую неприязнь, не раздумывая, убивает ее и съедает. Житель Тасмании, в случае смерти жены, хладнокровно зарывает вместе с ней детей. Рассказывают про одного австралийского аборигена, который, когда у него умерла жена, отнес ее в горы, срезал жир и использовал в качестве наживки для рыбной ловли.

Публикуя этот старчески-усталый рассказ в журнале «Молодая поросль», делаю это отнюдь не из кокетливого желания показаться оригинальным, но и не в подтверждение моего безразличия к читателю. Напротив, думаю, именно такой рассказ придется по вкусу молодым. Я-то знаю, что в наше время молодые читатели, как ни странно, старики. Воспринять мой рассказ им не составит труда. Это рассказ для тех, кто потерял надежду.

Двадцать шестого февраля нынешнего года в Токио молодые офицеры подняли мятеж[72]. В тот день я беседовал с моим гостем, греясь у жаровни. Ничего не зная о случившемся, мы обсуждали женское нательное белье.

«Я в этом деле не великий знаток… Расскажи поподробней, в духе критического реализма. Только так и можно говорить о том, что касается женщин. Ночная рубашка — это что-то вроде длинного исподнего кимоно?»

Сообща мы искали таящийся в глубине наших душ прельстительный образ женщины, ради которой стоит жить. Гость хотел жену лет двадцати семи-двадцати восьми, покладистую. Он жил вдвоем с внебрачной дочерью пяти лет, снимая второй этаж жилого дома в углу Мукодзимы[73]. Во время фейерверка по случаю открытия реки он, отправившись на праздник, нарисовал для нее картину. Обвел круг, аккуратно закрасил его ярким желтым карандашом, объяснив, что это — полная луна. Женщина, с которой он провел ту ночь, была одета в бледно-голубую махровую ночную рубашку, подвязанную пояском с узором глициний. Рассказав об этом, гость стал расспрашивать меня о моей подруге. Я старался, как мог, удовлетворить его любопытство.

«Насчет крепдешина — уволь. Он слишком маркий, к тому же выглядит ужасно неопрятно. Это не в нашем вкусе».

«А пижама?»

«Вот еще! Что надела, что нет, никакой разницы. Женщина в одной пижаме выглядит карикатурно».

«А как насчет махровки?..»

«Нет, только свежевыстиранное летнее кимоно „юката“! Грубые синие полосы, узкий поясок той же расцветки. Подвязывается спереди, как в дзюдо. Такие кимоно обычно выдают в японских гостиницах. Вот это действительно хорошо. Женщина в нем просто прелесть, немного смахивает на отроковицу».

«С тобой все ясно! Хоть и твердишь о том, что тебе все надоело, ты неисправимый волокита. Недаром говорят, самый шумный праздник — похороны. Вот и ты падок на соблазнительные вещицы. Прическа?»

«Японскую не люблю. Слишком аляповатая, слишком пышная. И форма укладки ужасно гротескная».

«Ну ты даешь! Значит, берем простую европейскую прическу? Тогда — актриса. Актриса из труппы старого Императорского театра».

«Вовсе нет. Актрисы брезгуют захудалыми именами, с ними лучше не связываться».

«Хватит ерничать! У нас серьезный разговор».

«Разумеется, я и не думал развлекаться. Любовь — это смертельный риск. Легкомыслие в этом деле недопустимо».

«Ну, тебе видней… Давай все-таки ближе к „критическому реализму“. Не отправиться ли в путешествие? Если заставить женщину двигаться, может, паче чаяния, удастся лучше ее понять?»

«Но ее так трудно сдвинуть с места! Она все время какая-то сонная».

«Все твои беды от нерешительности. Ты должен серьезно с ней поговорить. В конце концов, мы ведь уже обрядили ее в твое любимое гостиничное юката?»

«Тогда, может, начнем с Токийского вокзала?»

«Отлично, отлично. Первым делом назначаем свидание на Токийском вокзале».

«Накануне вечером говоришь: „Завтра отправляемся в путешествие“, она молча кивает. Свидание назначено».

«Постой, постой! Кто же она у нас такая? Писательница?»

«Ни в коем случае. Я писательниц на дух не переношу, уж не обессудь. Художница, подуставшая от жизни художница. Ведь есть же богатые женщины, балующиеся рисованием?»

«Один черт».

«Твоя правда. Тогда, как ни крути, остается— гейша. В любом случае, лучше всего женщина, переставшая бояться мужчин».

«До этого путешествия были в связи?»

«Вроде были, а вроде и нет. Даже если были, память о прошлых встречах, как сон, смутна. Встречались в год раза три, не больше».

«Куда едем?»

«Недалеко, два-три часа езды от Токио. Какой-нибудь горный источник».

«Только не торопись. Она еще даже не пришла на Токийский вокзал».

«Условившись накануне о невероятном свидании, еще не веря, что она придет, и все же надеясь: „А вдруг?“, исполненный сомнений, прихожу на вокзал. Она не пришла. Ну что ж, думаю, поеду один, и все же продолжаю ждать до самого отправления поезда».

«Багаж?»

«Небольшой чемодан. До двух часов остается пять минут, надо срочно садиться, и тут оборачиваюсь…»

«Она стоит, улыбаясь».

«Нет, она не улыбается. Лицо— серьезное. Чуть слышно шепчет: „Прости, я опоздала“».

«Молча хочет взять от тебя чемодан».

«Нет, недвусмысленно отказывается от вещей: „Мне это не нужно“».

«Зеленый билет?»

«Первый класс, третий класс… Пожалуй, третий».

«Садишься в поезд».

«Идем вместе с ней в вагон-ресторан. Белоснежная скатерть, букетик цветов на столике, проплывающий за окном пейзаж, все очень мило. Я рассеянно пью пиво».

«И ей предлагаешь тоже пива».

«Нет, не предлагаю. С нее довольно сидра».

«Лето?»

«Осень».

«Рассеянно пьешь, только и всего?»

«Говорю ей: „Спасибо“. Даже для моего слуха это звучит очень искренно. Я сам тронут до слез».

«Прибываете в гостиницу. Уже вечер».

«Начиная с приема ванны, ситуация осложняется».

«Разумеется, вы моетесь отдельно? Как все происходит?»

«Вместе ни за что! Я иду первым. Вымывшись, возвращаюсь в номер. Она переоделась в халат».