Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха

• Название: Русский доктор в Америке. История успеха
• Автор: Владимир Голяховский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-8159-0144-Х

Все русские эмигранты в Америке делятся на два типа: на тех, которые пустили корни на своей новой родине, и на тех, кто существует в ней, но корни свои оставил в прежней земле, то есть живут внутренними эмигрантами…

В книге описывается, как русскому доктору посчастливилось пробиться в американскую частную медицинскую практику.

«Как в одной капле воды отражается все небо, так и история одного человека подобна капле, отражающей исторические события. Поэтому я решаюсь рассказать о том, как в 1970-х годах эмигрировал в Америку из Советской России. Русские люди нового XXI века многое не знают из того, что происходило с нами — первой волной беженцев.

Для них я и написал эту книгу.»

Д-р Владимир Голяховский

---

— Франческо, это Владимир Голяховский.

— A-а, Владимир., как поживаешь?

— Я в Риме и хотел бы повидать тебя.

— A-а, ты в Риме… Ну, как дела?

— Ничего, я с семьёй эмигрировал, собираюсь в Америку. Здесь мы ждём визы.

— Ты эмигрировал?.. Ах, да, я слышал, что в Остии живёт много русских.

— Я живу в самом Риме. Есть у тебя время повидаться?

— Ах, да — повидаться… знаешь, так много работы, очень много!

— Тогда извини, я не хочу отрывать тебя от дел.

Ну как мне было к этому отнестись? — хамство, конечно. А может быть, это потому, что я уже не официальный гость — профессор, а просто беженец, один из тех, что скопились в Остии и для него — просто никто. Я переживал, скрывая это глубоко в себе. Во мне вырабатывался комплекс неполноценности — следствие приниженного положения.

Я решил пойти на медицинские кусы для врачей-беженцев. Их вёл пожилой американский доктор. Преподавал он, в основном, анатомию и давал начальные знания принятой в Америке медицинской терминологии. Занятия шли на английском, а мы никто его не знали, и понимать нашего лектора нам было трудно. Но он показывал нам прекрасно изданные толстые американские учебники, их было интересно листать. Русских учебников по медицине, скучно написанных, переполненных идеологией и плохо изданных, я не вывез: в будущем я хотел заниматься только по американским.

На лекциях тот доктор рассказал нам про так называемые каплановские курсы в Америке, по подготовке к сдаче врачебного экзамена ECFMG. Кое-что об этом я уже слышал раньше, ещё в Москве и в Вене. Но понять структуру занятий было трудно. Помучившись от непонимания, я перестал туда ходить.

И Ирина проработала в ХИАСе всего две недели: её маленькую должность сократили. Она опять загрустила и помрачнела. Мысли о будущем не покидали её. Она всё чаще заводила разговор, что надо делать что-то, начинать готовиться к моему будущему докторскому экзамену. Она была права, но мне так хотелось, что называется, отдаться моменту, погрузиться в чудо искусств и истории вокруг. Наши короткие поездки «взахлёб» по разным итальянским достопримечательностям были как бы компенсацией за то, что, прожив более половины жизни, мы до сих пор видели так мало.

Я считал, что начну борьбу за новую жизнь, когда мы уже будем в Америке. Поэтому меня раздражали Иринины приставания ко мне. А её нервировало моё легкомыслие. Мы часто бывали недовольны друг другом. Я по-мужски отмалчивался и отговаривался, а она по-женски всё настаивала и настаивала на своём. Я не помнил, чтобы раньше между нами возникало такое упорное взаимное недовольство.

Скоро пришла новость: назначена была беседа с консулом Соединённых Штатов. После этого беженцы обычно через месяц получали разрешение на въезд в Америку.

Утром мы все впятером, в настроении подобающего волнения, приехали на автобусе на Вия Венетто и подошли к дому 119, красивому старинному особняку с флагом США.

В кабинет консула нас вызывали по одному. Меня вызвали первым. Мне очень хотелось отвечать консулу на английском, но я боялся не понять вопросов. Так оно и получилось. В кабинете были двое: консул и его помощник, говоривший на ломаном русском. Оба лет тридцати, высокие, с открытой улыбкой, полной красивых зубов. Они соответствовали моему представлению о типичных американцах. Я почувствовал себя с ними очень просто.

Сначала я дал клятву отвечать только правду, одну правду и ничего кроме правды. Для этого мы все трое встали и подняли правые руки. Процедура была нова для меня, ничего подобного мы в России не делали. Потом пошли вопросы:

— Были ли вы членом Коммунистической партии?

— Нет, не был.

— Были ли вы арестованы и осуждены за что-либо?

— Нет, не был.

— Подвергались ли вы психиатрическому лечению?

— Нет, не подвергался.

Всё это были стандартные вопросы, к которым нас подготавливали в ХИАСе. Я ожидал, что меня могут спросить о моём опыте работы в военной медицине. Однако вместо этого помощник спросил, улыбнувшись:

— Вы ведь не только доктор, вы ещё и писатель, кажется?

— Да, я написал несколько книг стихов для детей.

— Нет, я имею в виду другое — ваши научные статьи и патенты.

— Ах, да, я написал много статей и книг по ортопедической хирургии и получал патенты на новые виды операций.

— Нам это известно, все копии ваших работ лежат в вашем деле.

Тут я обратил внимание, что на столе действительно лежала пачка моих переведенных документов и печатных работ. Консул сказал помощнику что-то по-английски, и тот перевёл мне:

— Наша страна должна гордиться, что такой человек, как вы, выбрал её своим местом жительства.

Я был взволнован, я просто не ожидал услышать такое. Волна эмоций подступила к горлу, но я неловко поблагодарил по-английски: Thank you very much. Первый же официальный представитель Америки, с которым я разговаривал по самому важному для меня делу, дал мне такую высокую оценку! За всю мою жизнь и работу в России я никогда не слышал таких слов, не получал никаких наград, а в конце концов даже получил пинок в зад.

Я вышел из кабинета консула, не только зная, что мне дадут разрешение на въезд в Америку, но уверенный, что там — моё настоящее место.

Неожиданно нам дали разрешение на въезд в Америку почти на месяц раньше, чем мы предполагали. Я позвонил своей тётке Любе в Нью-Йорк и сообщил дату прилёта — 18 апреля. Она уже давно готовилась к встрече. Она сказала:

— Передай родителям, что я решила жить с ними.

Мы с Ириной были ей бесконечно благодарны за это: перспектива жить со старыми родителями пугала нас, а мама одна могла не справиться со всеми отцовскими болезнями.

В последний раз мы упаковали наши чемоданы, которые нам уже порядочно надоели при переездах с места на место. Нас предупредили, чтобы мы опять отложили себе самое необходимое, потому что получим свои вещи не сразу после прилёта. И так же, как и при выезде из Москвы, вещи надо было сдавать за сутки до отлёта. Но Боже мой — какая была разница с Россией! Там таможенники шмонали нас целый день, а здесь к нашему дому подъехал грузовик, рабочие погрузили чемоданы в кузов, улыбнулись нам и уехали: в десять минут всё было закончено. Да, поистине, мы начинали приобщаться в нормам жизни свободного общества.

В аэропорте Леонардо да Винчи нас, беженцев из России, собралось человек двести. Беженцы удивлялись, как это нас разместят в одном самолёте? Охраны вокруг не было, но израильтяне в штатском и сотрудники ХИАСа внимательно следили, чтобы к нам не приблизился кто-нибудь подозрительный. Тесная толпа еврейских иммигрантов могла быть заманчивой целью для арабских террористов (несколько лет спустя там так и произошло: взрыв со многими жертвами).

Громадный холл Аэровокзала был залит приветливым итальянским солнцем, все мы были переполнены радостным ожиданием предстоящей встречи с Америкой, долгожданной нашей новой страной. Я хорошо помнил свои ощущения тревоги и подавленности при вылете из Шереметьева в Москве, там я ждал унижений и препятствий до самой последней минуты и заранее продумывал порядок прохождения паспортного контроля. Теперь я не заботился ни о чём, ощущая себя и свою семью членами свободного общества. Я смотрел на всех пассажиров в очереди, включая наших беженцев, — не озабоченные, а расслабленные и улыбающиеся лица.

Никаких затруднений и задержек с паспортным контролем не было, хотя у нас не было итальянских виз. Сотрудник ХИАСа стоял со списком наших фамилий в руках, мы показывали выездные визы из Союза, написанные на русском (которые никто, кроме нас самих, прочесть не мог) — и контроль нас пропускал. До чего же просто!

И вот мы впервые в жизни вошли в громадный Боинг-747. По радио звучала зажигательная мелодия старинного русско-цыганского романса «Дорогой длинною», популярного во всём мире.

Мы шли и шли вдоль гигантского салона, и казалось, что конца ему не будет. Наши места были в самом конце, и оттуда мы видели весь салон впереди. Размеры Боинга поражали. Беженцы составляли половину пассажиров. Озираясь вокруг, они обсуждали громадность самолёта и стоимость билетов. Точную сумму мы не знали, ведь платил ХИАС, но нашим представлялось, что перелёт через океан на таком необыкновенном самолёте должен стоить целое состояние. Мы с Ириной сидели рядом и держали друг друга за руки, настроение — лучше быть не может!..

Уже было темно, когда внизу появилась земля Соединённых Штатов. Видно было только много-много огней внизу. Они были то реже, то гуще, а потом превратились в сплошное море света под крыльями самолёта. Нам объявили, что мы подлетаем к Нью-Йорку. Сердце моё забилось в унисон с частотой работы реактивных двигателей. Огни всё приближались — самолёт спускался. И вот Боинг коснулся колёсами Америки: мы в аэропорте имени Джона Кеннеди.