Константин Лапин - Сердце сержанта

• Название: Сердце сержанта
• Автор: Константин Лапин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Константин Кириллович Лапин родился в 1914 году в Москве в семье служащего. По окончании средней школы пошел работать на стройку. Был десятником, техником-строителем, прорабом на строительстве, учился в вечернем строительном институте. Позднее работал инструктором физкультуры, грузчиком в батумском порту, репортером газеты «Советская Абхазия», радиокомментатором, актером.

Начало литературной деятельности К. Лапина — 1939 год, когда журнал «Смена» опубликовал его первый рассказ «Большая медведица».

В годы Великой Отечественной войны К. Лапин был военным корреспондентом. Вместе с частями Советской Армии он проделал путь от Ясной Поляны под Тулой до Кенигсберга. Награжден орденом Красной Звезды и тремя медалями.

После войны К. Лапин работает в «Литературной газете», активно сотрудничает на радио, в военной печати. Наиболее известны выступления писателя по морально-этическим вопросам.

За последние десять лет вышли в свет его сборники рассказов «Военный корреспондент», «Переправа», «Аленка», повести «Непростая история», «Что рассказало письмо», книги очерков «Строители мира», «Победа на Волге», публицистические сборники «В любовь надо верить», «Слово о матери», «О любви и дружбе».

Сборник «Сердце сержанта» рассказывает о великом сердце советского человека, которое до последнего удара бьется для своей Отчизны. Читатель узнает, как воевали и как работают, как любят и дружат замечательные люди, подлинные герои нашего времени.

---

А давление крови все поднималось, достигая критического. Нужно было долбить кость, вынимать слезовой мешочек. Перед очередной тяжелейшей операцией, при которой нельзя даже сделать обезболивание, врачи боялись: выдержат ли нервы инвалида, не сдаст ли сердце?

— Вы за меня не бойтесь, люди добрые! — успокаивал их Плужников. — Когда надо, я нервы в кулак зажму. И сердце у меня ко всему привычное, выдержит.

— Если ты мне поможешь, Иван Семенович, я тебя вылечу! — твердо обещала врач Надежда Васильевна Хлебникова. — Знай: есть человек, который очень, очень любит тебя!

— Жинка? — не понял Плужников.

— Антонина Николаевна сама по себе, а я — сама по себе!

Врач говорила это от всей души: за время лечения она полюбила своего пациента за неистребимую волю к жизни, за его всегдашний оптимизм, за веру в будущее.

* * *

И поднялся с постели, справился со своей восьмой, самой тяжелой раной несгибаемый русский человек Иван Плужников. Как прежде, сидит он во главе стола, попивая крепкий чай, который так умело заваривает его супруга. В дверь стучит соседка: не надо ли чего купить — она собралась в магазин. Антонина Николаевна, прихварывающая последние дни, благодарит: только что ушла мать, давно уже примирившаяся с зятем, она помогла по хозяйству. А до нее приходили пионеры-тимуровцы со двора; один сидел до тех пор, пока не выиграл у Ивана Семеновича решающую партию в шахматы, другой унес домой в качестве образца шкатулку, сделанную Плужниковым: мальчик хочет научиться мастерить их.

Не умеет и минуты сидеть без дела этот рабочий человек. Выкатит во двор на прогулку, а там девчата роют траншею для водопровода.

— Дайте подсоблю, молодки! А то силушка по жилушкам переливается, девать некуда!

Людям, проходящим по двору, кажется, что ломом орудует здоровый человек, по пояс ушедший в землю от усердия.

И все чаще среди работы Иван Семенович заводит любимую: «Среди долины ровные...» Он поет не то чтобы очень голосисто или умело, но так душевно, как умеют петь русские люди. Соседи открывают окна послушать пение, а на душе Антонины Николаевны соловьи заливаются: хорошо, что он снова поет, значит, совсем на поправку дело пошло.

...Вечерком я сижу в гостях у Плужниковых. За столом разговор заходит о хороших людях — как же много верных друзей у супругов! Тут и товарищи по цеху, помогавшие Антонине Николаевне в самое трудное время болезни Плужникова, и врачи, восстановившие его здоровье (кроме Надежды Васильевны Хлебниковой, чаще других упоминается окулист Мария Кузьминична Бадзыма), и медсестры, которых он зовет по имени: Зина, Тома, Маша, и соседи по дому.

— А этого как звать, Тоня, который благоустройством в нашем районе заправляет? — силится вспомнить Иван Семенович.

— Михаил Иванович Гусев, — подсказывает жена.

Плужников объясняет мне: в день вселения в новый дом он минут пять промучался, осваивая высокую ступеньку подъезда, — никак не удавалось поставить на нее колесики тележки. Какой-то человек, выходивший из подъезда, видел его муки. А на другой день пришли рабочие и сделали рядом со ступенькой наклонный асфальтовый въезд. Как выяснилось, их прислал управляющий районным трестом благоустройства Гусев, между прочим, тоже инвалид войны.

И тут я вспоминаю о письме инвалида из Краснодара, которое специально прихватил с собой, идя в гости к Плужниковым. Мне хочется узнать, как Иван Семенович, именно он, отзовется на письмо товарища по несчастью.

Уже с первых строк длинного письма видно, что автор его — больной, не очень удачливый, изверившийся в людях и в жизни человек. Он не верит, например, что кто-нибудь захочет «морочить себе мозги» каким-то инвалидом и вникать в «мораль» его жизни. А мораль у него тоже больная.

«В сорок втором мне оторвало противопехотной миной левую ногу — это начало всех моих несчастий, — пишет он. — На фронте не успел отличиться и добиться каких-либо наград: совесть не позволяла самому напрашиваться на них, а то были бы обязательно». («Я, выходит дело, напрашивался?! — заметил на это Плужников. — Да ведь, когда перед строем командир вручал мне первый орден, я даже «служу Советскому Союзу» не мог сказать, до того слезы душили. За что, думаю, именно меня награждают? Разве я не то же самое делал, что и другие?»)

Сейчас краснодарец работает охранником на производстве, получает пенсию по инвалидности, имеет семью — жену и детей. Друзей у него нет, вообще он не любит людей. Единственное, что он любит, — это классическую музыку, но купить радиолу с пластинками ему не на что: «Жена на дыбы встает, если я только заикнусь о подобной роскоши». «Если найдется человек, который подарит мне эту вещь, — писал он в заключение, — то я, в благодарность за это, могу отказаться от своей человеконенавистнической морали и принять в жизни его мораль...»

Дослушав до конца, Антонина Николаевна возмутилась:

— Да он просто попрошайка, как те, кто по вагонам ходит. Только те по мелочи собирают, а этому, видите ли, патефон подавай!

Помрачневший Плужников перебил жену:

— Ты постой, погоди, Тоня! Нелегко, видать, человеку живется, вот и пал духом. Может, и с женой ему не повезло, кто знает... А насчет людей он зря брешет, что все плохие. — Плужников тяжело вздохнул и проговорил почти про себя: — Эх-ма, кабы денег тьма, купил бы деревеньку...

Выйдя на лестницу проводить меня, Антонина Николаевна объясняет причину расстройства мужа. Оказывается, Иван Семенович очень переживает, что не работает весь этот год.

Еще она просит меня отговорить мужа писать письмо Никите Сергеевичу. Года три назад, во время очередного приступа «холодной» войны, Иван Семенович поговаривал, что в «случае чего» будет проситься на фронт пулеметчиком: в артиллерию его больше не возьмут. Теперь, когда краснозвездный вымпел лежит на лунной поверхности, он всерьез подумывает о межпланетном полете. Дескать, с техникой он знаком, сила еще есть, и если уж кому рисковать во славу родной науки, то лучше ему, чем молодому здоровому человеку.

— Чего надумал, а? — сокрушается Антонина Николаевна. — Вы уж поговорите с ним при случае, только чтобы он не знал, что это от меня идет. Храбрится, а здоровье уже не то, одна я знаю... Мне он так дорог, так дорог!

* * *

После того как я в газете и по радио рассказал о жизненном подвиге Ивана Семеновича Плужникова и его жены Антонины Николаевны, у них появилось много новых друзей. В своей статье я сообщил читателям адрес супругов: Москва, Динамовская ул., 10, кв. 17. Пусть тот, кто пожелает, черкнет весточку этим хорошим людям. Ведь доброе слово, как и доброе дело, никогда не пропадет.

Еще до того, как пришли первые письма читателей, к Плужниковым стали заходить соседи по дому, не знавшие прежде, что в соседнем подъезде живет такой замечательный человек. После уроков прибежали пионеры-тимуровцы близлежащей школы, не раз игравшие в шахматы с Иваном Семеновичем.

— Что ж вы, дядя Ваня, никогда не рассказывали, какой вы герой? — опросили они с прямолинейной наивностью своего возраста. — А то мы думали, вы под трамвай попали, и ноги вам отрезало...

И вот девушка-письмоносец принесла первые послания москвичей. На другой день пришло девять писем, затем — девятнадцать, тридцать два, пятьдесят пять... Около шестисот посланий пришло в адрес Плужниковых, шестьсот новых друзей приобрели Иван Семенович и его жена!

Рядовые советские люди приветствовали неизвестного им доселе героя нашего времени. «Преклоняю свою старую шахтерскую голову перед вашим подвигом, Иван Семенович!» — писал москвич А. Танкилевич. «Вы, Иван Семенович, один из тех, перед которыми все мы в неоплатном долгу, — писали мать и дочь Черепахины из Костромы. — Мы вас не утешаем и не жалеем — таких, как вы, бесконечно уважают. А вашей верной подруге, замечательной русской женщине Антонине Николаевне, всегда готовы помочь, чем сможем».

Героя приветствовали ветеран революции, бывший матрос «Авроры», ныне персональный пенсионер И. Ващук из Артемовска и школьница О. Хальфеева из Казани, группа инвалидов, отдыхающих в санатории под Миргородом, и коллектив механического цеха завода «Запорожсталь», солист радиокомитета В. Нечаев и писатели, приславшие свои книги с автографами. Супруги Остапенко из Бaтуми — и не одни они — приглашали Плужниковых к себе погостить. Школьники слали самодельные шкатулки, орехи, фрукты. Пришли приветы из Болгарии, Чехословакии, Китая...

В заключение стоит еще раз ненадолго вернуться к письму из Краснодара. Читая письма инвалидов, видишь, что нередко их жалобы справедливы и обоснованны. Может быть, и краснодарец стал Фомой неверующим после того, как его незаслуженно обидели, не помогли ему. Как же приятно и удивительно было получить новое его письмо. Инвалид из Краснодара благодарил за то, что его фамилия не была оглашена в печати. Ведь первое свое письмо он написал «под влиянием минуты», в «обличительском порыве, когда все кажется черным и мрачным». За то небольшое время, которое прошло с момента отправки письма, он получил от горсовета новую квартиру, дошла его очередь и на мотоколяску. Замечу, что это произошло до публикации статьи о Плужникове, где упоминался краснодарец.