Юрий Косоломов - ХОДЫНКА

• Название: ХОДЫНКА
• Автор: Юрий Косоломов
• Жанр: Ужасы и Мистика

 Подлинная причина катастрофы на Ходынском поле не известна и сегодня, если она вообще может стать известна в принципе. Нет даже более или менее полной, последовательной и достоверной картины этого события, оказавшего огромное влияние на российскую историю, и, в частности, на судьбу Николая II. Существующие же картины продолжают наполняться домыслами.

---

- Господин купец, вы можете это сделать? - обратился Львович к Лепешкину.

Тот помотал головой:

- Никак не могу-с. Артельщикам сказано, что я картуз сниму и махну. Сигнал такой будет, чтоб начинали. Коли я этого не сделаю, они разбегутся. Уж это верно. Максимов сказал, а уж он своих ребят знает. Уж на что его чтут, только и он не сладит. Плюнут на всё и домой уйдут.

- Это невозможно - сказал Львович, как будто переводя слова Лепешкина Беру. - Толпа уже не поддается управлению. Ни с той стороны, ни с этой. Ваше превосходительство, артельщики уже не слушаются. Представьте, что будет, если толпа без них, сама полезет в буфеты! Вы хотите, чтоб и казаки взбунтовались? Не будьте же бабой!

- Нет! Боже мой, нет! - проговорил Бер. - Где же полиция?

Слово "полиция" прозвучало глухо, потому что он снова спрятал лицо в ладонях.

Артельщики уже вышли из проходов и стояли, глядя в сторону трибуны. Даже издалека, по фигурам можно было оценить степень их усталости, томления, страха. Кое-кто из них поглядывал назад, в проход, а затем мотал головой и крестился, явно желая показать это начальству на эстраде.

- Полиция теперь тоже ничего не сделает - крикнул жестокий Львович. - Эта толпа сейчас живет в доисторической эпохе, понимаете? Bellum omnium contra omnes - война всех против всех!

- Царица небесная, спаси и сохрани! - не выдержал и Лепешкин. С этими словами он, торопливо осеняя себя крестным знамением, снял картуз.

- Болван! - крикнул Львович. Рука его скользнула к кобуре.

Но было уже поздно.

* * *

Солдаты, от усталости почти не замечавшие подполковника - во всяком случае, присутствие Бердяева не удерживало их от грязной ругани, - вытащили вестового на улицу. Вслед за ними, пугливо озираясь, вышел и Бердяев. Он закрыл за собой дверь, но рев толпы теперь проникал в комнату и сквозь дощатые стены.

И даже этот рев заглушил своим криком мужик, привязанный к стулу, когда Командор поднес к его ноздрям стебелек ландыша.

- И это только начало, каналья! - прошипел Командор голосом черного лебедя с красным клювом. - Готовься! Ты меня знаешь! Где касса, шельма? Говори!

Пленник молчал, а слезы градом катились по его лицу и сливались с каплями пота.

- Молчишь? Ну, пеняй на себя!

Командор снова поднес ландыш к носу мужика.

- А-а-а-а! - снова взревел тот.

- Ну вот видишь. Говорить все равно придется - сказал Командор.

Мужик, однако, схитрил. С последним криком он выпустил из себя воздух, но делать вдох не торопился - ландыш по-прежнему щекотал его ноздри.

- Подождем! - кивнул Командор.

Ждать пришлось больше, чем он мог подумать. Прошло минут десять, прежде чем мужик - судя по взгляду, он уже вполне окреп и теперь был готов к волевому поединку - неожиданно сделал глубокий вдох. Рука Командора к этому моменту уже порядочно устала, и ландыш незаметно опустился. Мужик триумфально взглянул за Командора и снова затаил дыхание - запах цветка явно не достиг цели.

- Ах вот ты как... - задумчиво проговорил Командор. - Ну что ж... Смотри не пожалей.

Он встал и походил по комнате из угла в угол, порылся в карманах и достал сигару. Глядя на мужика, Командор вынул перочинный нож, отрезал от сигары кончик, вставил ее в зубы. Прикурил от спичек, отобранных у мужика, пустил ему в лицо струю дыма. Мужик щурился, но в глаза врага смотрел по-прежнему дерзко.

- Сам напросился, Дулин, - сказал Командор. - Сам. Это ж надо такую ерундистику выдумать - прошение государю. Кто б тебя к нему близко пустил, а? Молчишь? Ладно. Погулял и хватит. Помнишь, как пугач мой взял, чтобы в руках только подержать? Английский, что мне папенька из Нижнего привез? Я и глазом моргнуть не успел, а ты все пистоны расстрелял! Вспомнил?

- Какие пистоны? - взвился было Дулин. Но веревки не позволили ему вскочить.

- Какие? - выдыхая дым, со слезой в голосе переспросил Командор. - А в лапту когда играли, ты меня битой по колену нарочно ударил. Вспомнил?

Дулин опустил глаза.

- Вспо-омнил - судорожно вздохнув, произнес Командор. Он вновь затянулся сигарой и продолжил: - Ну так вот: молись. Молись, потому что здесь нас только двое, и с меня спроса нет, сам знаешь. А вот тебя давно унять пора, и я это сделаю.

- Ну и что ж ты сделаешь? - спросил Дулин, с хитринкой глядя на Командора.

Прежде чем ответить, Командор несколько раз прошелся по комнате туда и обратно. Один раз он неожиданно сунул под нос Дулину ландыш, но перехитрить его не смог - тот успел затаить дух. Презрительно посмотрев Дулину в глаза, Командор швырнул цветок в угол и снова принялся ходить.

- Погоди, погоди... - прошептал он, успокаивая самого себя. - Погоди... Ты, помнится, зоолога донимал: отчего все быки драться лезут, а волы, кладеные, смирны как коровы? Уж на что Шацкий нестыдлив, а и того в краску вгонял. Вспомнил? Так старик и преставился, а тайну взрослую не выдал. Ну, да я тебе за него отвечу.

Командор швырнул сигару в угол, бросился к Дулину и принялся срывать с него штаны.

Дулин захрапел как конь, забился в своих веревках.

- Касса где? - крикнул Командор. - Скажешь?

- Не-е-ет!

Командор спустил с Дулина штаны до сапог, поднял голову и вдруг захохотал. Он смеялся так, что шум толпы снова заглох, а дверь приоткрылась и в комнату заглянул насмерть перепуганный Бердяев. Подполковник всмотрелся в полуголого Дулина, ругнулся, громко плюнул на пол и захлопнул дверь.

Командор, одной рукой хватаясь за живот, тыкал пальцем в дамские каучуки, с помощью которых на толстеньких ножках Дулина держались шелковые чулки, и хохотал, хохотал, хохотал. Наконец Командор вытер слезы и сунул руку в карман.

- Тем лучше - произнес он, все еще всхлипывая от смеха. - Ты, братец, и так уже наполовину готов. "Германн был свидетелем отвратительных таинств ея туалета".

В руке Командора сверкнула открытая бритва.

Увидел ее, Дулин вскричал:

- Нет! Нет, только не это! О-о-о!

Но крик Дулина слился с возгласом толпы, извергнувшимся как будто из одной исполинской глотки. Дощатые стены трибуны задрожали.

* * *

Княгиня Ирина Николаевна вздрогнула и открыла глаза. Сна как не бывало.

Княгиня села в постели. Кошмар даже не таял, а испарялся, подобно снежку в камине, оставляя один лишь испуг. Что ей снилось? Крик, что-то розовое, сосновые иглы на снегу... А до гибели, своей или чужой, оставалось сделать полшага, пядь... Сон княгини оборвался мгновение назад, но ни единого образа она вспомнить уже не могла.

И вдруг княгиня вспомнила другое: она никогда не просыпалась сама от крика новорожденной дочери. Тут же пришло и объяснение, которое так и не смогли дать ни доктора, ни бабки: брак по расчету, нелюбимый муж и... нелюбимая дочь.

Это было одно из тех озарений, которые с возрастом, спустя десятилетия после событий, понятых не до конца, внезапно, в неурочный час, посещают людей - чаще мужчин, поскольку женщинам такое понимание обычно дается сразу. Княгине Ирине Николаевне они были хорошо знакомы. Иногда такие озарения облегчали душу, иногда - угнетали. Нынешнее, пожалуй, душу никак не облегчало. Ей, верно, и приснилось что-то, породившее новое озарение...

Уже рассвело, но до полного света здесь, на тесной Рождественке, оставался еще не один час.

Княгиня вздохнула, перекрестилась и легла снова.

И тут в открытое окно, выходившее на монастырь, ворвался далекий крик толпы. Что это был за крик! Возглас, обращенный к небу с мольбой о пощаде, поистине библейский рев народа, в котором мешались плач, стоны, проклятия... Где?! Почему?!

 "Mon Dieu! Khodynka!" - мелькнуло у княгини. - "А Nadine вчера опять не пришла домой! О, Боже! Боже, Боже, Боже!"

- Nadine! - крикнула княгиня. - Надежда! Надя!

Она вскочила, босиком подбежала к двери и рванула ее на себя. По коридору навстречу княгине шла служанка с дымившимся кофейником в руках.

- Nadine! - крикнула княгиня. - Где Надежда Николаевна?

- Не знаю-с - пробормотала служанка Лукерья - рыжая дебелая девка, добрая и глупая, приучившаяся к делу лишь на втором году службы. - Со вчера не видамши.

А княгиню уже била мелкая дрожь. Она бросилась в покои дочери, распахнула дверь. Комната была завалена книгами, листами нотной бумаги, акварелями, куклами, засохшими цветами, букетами свежих роз и сирени. На клавишах открытого фортепьяно алел опавший лепесток. В нетронутой постели спала кошка. Но самой дочери не было.

Княгиня рухнула на ковер, стала бить по нему кулаками, изгибаться и рыдать.

* * *

Отшумели крики про колодезь, и толпа загудела по-прежнему ровно, хотя и на более высоких нотах.

Д'Альгейм уже выбрался на пригорок возле трактира "Охота", и теперь стоял там и немного стыдился: мало того, что он отменил свое предприятие, так еще и не сумел уйти достойно, удрал из опасного места - будто с места преступления бежал. Как теперь описать все это для "Temps"? Опять ничего не выйдет - у д'Альгейма корреспонденции получались только в том случае, если он писал чистую правду.