Юрий Левин - Золотой крест

• Название: Золотой крест
• Автор: Юрий Левин
• Издательство: Удмуртское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1962

Первого мая 1959 года в Свердловском аэропорту приземлился пассажирский самолет, прибывший из Ижевска. По трапу сошел рослый, ладно сложенный пассажир и бросился в объятия коренастого широкоплечего мужчины в темно-синем костюме и фуражке гражданского летчика. Встретились Аркадий Ворожцов и Александр Кузнецов. Это они, бывшие узники, вырвавшись из фашистской неволи, плечом к плечу с польскими товарищами мужественно боролись за освобождение польской земли от гитлеровцев. Александр Кузнецов был командиром партизанской бригады. За боевые заслуги впоследствии награжден польским орденом «Золотой Крест».

В основу документальной повести «Золотой крест» легли действительные факты подпольной и партизанской борьбы в Польше против фашистов в годы Великой Отечественной войны. Повесть завершается картинами разгрома фашистских полчищ на польской земле объединенными силами частей Советской Армии и польских партизанских отрядов. Многие из действующих лиц повести, как русские, так и поляки, пройдя сквозь суровые испытания, дожили до радостных дней победы и сейчас честно трудятся на мирном трудовом фронте. Аркадий Ворожцов — главный зоотехник Ижевской племенной животноводческой станции, Александр Кузнецов работает в гражданской авиации, Василий и Марина Кузьмины трудятся на полях Казахстана, Павел Бурда работает в Кабардино-Балкарской АССР

Повесть «Золотой крест» написали свердловские военные журналисты Юрий Левин и Николай Мыльников — участники Великой Отечественной войны.

---

Посиневший от злости комендант стучал кулаком по столу, яростно кричал, то и дело вызывал подчиненных и с бранью выгонял их.

Эсэсовцы носились от барака к бараку. Через лагерные ворота один за другим пулей, вылетали мотоциклы.

Пленные поняли: кто-то сбежал. Некоторые быстро догадались — нет Кузнецова и Ворожцова, но фамилии их не называли. Друзья по бараку, соседи по строю молчали. Молчал и Константин Емельянович Белоусов. У него пела душа, сердце трепыхалось от радости, будто и он очутился на воле.

Комендант приказал собрать пленных и построить их побарачно. На лагерном плацу встали шесть колонн.

Комендант вышел на середину плаца и хриплым голосом объявил:

— Два часа назад сбежали пленные Кузнецов Александр и Ворожцов Аркадий. Мы, конечно, их поймаем и повесим у вас на глазах... А сейчас прошу сказать: кто из вас видел побег Кузнецова и Ворожцова?

Видевших не нашлось.

«Правильное решение: молчать и — точка, — обрадовался Константин Емельянович, когда увидел, что в свидетели не вызвался ни один человек. — А поймать их не удастся. Не для того они убежали».

Сделав крутой поворот, подкатил мотоцикл. Молодой офицер подбежал к шефу и что-то отрапортовал. Комендант сделал недовольную гримасу и отдал новое распоряжение.

Мотоцикл скрылся за ворогами лагеря. Подъехал второй. Белоусов по выражению лица коменданта понял, что ничего утешительного не привез и этот.

И тут Константин Емельянович заметил, что, кроме Александра Кузнецова и Аркадия Ворожцова, в строю нет рыжего, щуплого Федьки. Он всегда стоял неподалеку от Белоусова.

«Где же он может быть? — недоумевал Константин Емельянович. — Продался?»

Припомнилось: когда он и Александр Кузнецов лежали на верхних нарах и разговаривали о побеге, внизу спал рыжий Федька. Он, видимо, подслушал и донес, куда следует.

Высказав все, что требовалось для устрашения военнопленных, комендант скомандовал:

— Кто знал убежавших, — два шага вперед!

Из строя никто не вышел.

— Тогда обижайтесь на себя! — повысил голос комендант.

Зайдя с правого фланга, он тихой походкой пошел вдоль строя и, тыкая пальцем в грудь того, кого считал менее благонадежным, давал команду эсэсовцам — вывести этих людей на беседу.

Вывели и майора Белоусова.

Уже вечером, в сумерках, больной, малосильный Константин Емельянович вошел в тот же кабинет, в котором его тяжело, до потери сознания избили в тот день, когда заподозрили в подготовке к побегу из лагеря вместе с Александром Кузнецовым. За столом сидел тот же следователь. Бросив короткий взгляд на Белоусова, он, ухмыляясь, сказал:

— Получается так, что старые знакомые встречаются снова и на том же месте...

«Помнит. Помнит вражья морда, — горько подумал Белоусов. — Значит, повторится то же самое. Конец мне пришел».

Но то же самое не повторилось. Белоусова допрашивать не стали. Его усадили на диван. В кабинет следователя ввели Федьку рыжего, только что вернувшегося из сыскной поездки по городу.

— Ты этого человека знаешь? — спросил следователь, кивнув большой косматой головой на Белоусова.

— Знаю, и очень хорошо.

— Они дружили с Кузнецовым и Ворожцовым?

— Еще как дружили-то. Он для них был главным указчиком. Шептались целыми вечерами.

— И как ты думаешь: помогал он убежать из лагеря друзьям или не помогал?

— Конечно, помогал, — утвердительно ответил Федька.

— А ты видел, что я помогал, продажная шкура? — не утерпел Белоусов.

Соскочив с дивана, он подбежал к Федьке и плюнул ему в лицо.

Следователь пришел в бешенство.

— Кто вам разрешил вставать с места? Вы забыли, где находитесь, большевистский агитатор?

— Я не могу слушать подлые слова продажного человека, — отрезал Белоусов и сел на прежнее место.

За дверью в коридоре трелькнул электрозвонок, и двое выводных ввалились в кабинет.

— Выпороть его по первой статье. — Следователь показал пальцем на Белоусова. — Беседовать будем, когда он научится вежливости.

Выводные уволокли Константина Емельяновича, избили его так же, как и в прошлый раз, и принесли в барак на носилках. До утра он был без сознания. А когда очнулся, на весь барак крикнул:

— Федька рыжий — предатель. Берегитесь его.

С того дня Константин Емельянович не вставал с постели. Он трое суток харкал кровью, а на четвертые скончался.

Оставив лопаты во дворе, Александр Кузнецов и Аркадий Ворожцов свернули на тихую улицу, где приютился старый, обшарпанный костел. Здесь увидели хромого человека с метлой в руках.

— Подойдем? — спросил Кузнецов.

— Рискнем, — ответил Ворожцов.

Они решили сразу и откровенно признаться. Будь что будет. Но поговорить с хромым оказалось не так-то просто. Он плохо слышал.

— Мы русские, — сказал Кузнецов ему на ухо. — Бежали из лагеря. Помогите укрыться.

— Русские? — поляк перепугался. Но тут же понял все и засуетился, вглядываясь в пришельцев: — Ходьте, панове, за мной.

Он провел их во двор костела, открыл деревянную будку, заставленную ведрами, метлами, скребками. Туда вошли все трое. Прикрыли дверь.

— Так, говорите, русские? А кто из вас знает Петербург? — начал расспрашивать осмелевший старик.

— Оба знаем, — кивнул Кузнецов. — Только тише, папаша. Нас разыскивают...

Поляк погладил ладонью небритый подбородок и махнул рукой: дескать, не надо бояться, здесь надежное место.

— А я весь Петербург в строю исходил, — продолжал он. — Служил там действительную. И в Москве бывал.

— Тогда вы свой человек, — заметил Ворожцов.

— Самый настоящий, — закашлялся поляк, утирая губы полой рабочей блузы. — Я всегда считал русских своими. Они мне жизнь спасли...

— А теперь вы нас спасите, — торопил его Кузнецов. — Нам до вечера нужна надежная квартира. Потом мы уйдем. Обязательно.

Поляк кивнул головой, о чем-то подумал и, обрадованно защелкав кургузыми пальцами, сказал:

— Будет надежная квартира. Дайте срок, и я сумею найти то, что требуется. Я вас хорошо понял... Ждите здесь и нисколько не пугайтесь...

Поляк замкнул будку и уже сквозь дверь добавил:

— Приду через три часа.

Кузнецов и Ворожцов, усталые, переволновавшиеся, прилегли отдохнуть на вениках, сложенных большим штабелем. Но тревожные мысли не давали покоя.

— А вдруг поляк ушел за полицией? Что тогда будет? — встрепенулся Ворожцов.-

— Не может быть, — возразил Кузнецов.

Хромой поляк, переодетый в поношенный, но опрятный парусиновый костюм, вернулся точно через три часа. Мурлыча в бороду мелодию «Краковяка», он, не торопясь, в раскачку подошел к будке, нащупал в брючном кармане ключи, отпер замок и, сияющий, таинственно сообщил:

— Есть для вас, дорогие други, надежная квартира. Ходьте за мной.

Все взяли по метле и, держа их на плечах, отправились в путь.

— Там вы можете находиться до вечера, — шагая через дорогу, шептал поляк. — Я рассказал, что вы есть мои родственники из Закарпатья. Они, мол, не хотят воевать и убежали с фронта.

Квартира оказалась неподалеку. Это был одноэтажный деревянный флигель, вросший в землю почти по самые окна.

Хозяйка, немолодая, но довольно бодрая женщина, встретила пришельцев настороженно, без особого восторга. Не интересуясь, кто пришел, на какое время, она молчком нажарила картошки, достала из подполья кринку молока и пригласила:

— Садитесь обедать.

Сама то и дело бросала взгляд на дверь или поправляла на окнах занавески — боялась.

Александр Кузнецов здесь не задержался. Оставив Аркадия Ворожцова, он пошел на фабрику. Теперь адрес ее известен: Петраковская, 295.

В шестнадцать часов ворота фабрики открылись. Рабочие группами и поодиночке пересекали улицу и направлялись в большой одноэтажный дом, чтобы помыться и переодеться.

Присев на скамейку возле палисадника напротив фабричной проходной, Кузнецов пристально всматривался в каждого рабочего. Учащенно билось сердце. «А если наш знакомый здесь уже не работает?»

И вдруг среди идущих он увидел мастера. К лицу Кузнецова прихлынул жар, сердце заколотилось, а ноги, казалось, вросли в землю.

Мастер тоже приметил Кузнецова, отвел взгляд в сторону и рукой сделал знак — отойти подальше.

Александр Кузнецов ушел за палисадник, оглянулся вокруг и для видимости стал складывать в кучу разбросанные кирпичи.

Мастер, одетый в светлый широкополый плащ-реглан, в фетровой стального цвета шляпе, сверху заломленной пирожком, поравнялся с Кузнецовым и, не оборачиваясь, бросил:

— Идите позади меня на пятьдесят шагов.

Александр Кузнецов так и сделал. А мастер, не оглядываясь, вошел в переулок, миновал два квартала, повернул во второй переулок.

В безлюдном сквере, заросшем густыми кленами и липами, Александр Кузнецов догнал мастера.