Сол Стейн - Другие люди

• Название: Другие люди
• Автор: Сол Стейн
• Издательство: ТЕРРА — Книжный клуб
• Жанр: Эротика
• Год: 2002
• ISBN: 5-275-00577-6

Сол Стейн (р. 1926) — известнейший американский писатель, поэт, сценарист. Его произведения навсегда вошли в списки мировых бестселлеров.

Роман «Другие люди» влиятельные книжные обозрения Америки внесли в список лучших книг десятилетия. Героиня произведения Франсина Уидмер, независимая молодая женщина достаточно свободных нравов, стала жертвой насилия. Нет ни свидетелей, ни улик, но насильник должен быть наказан. Франсине может помочь только один человек — блестящий адвокат Джордж Томасси. Но удастся ли ему сделать это?

---

Толстяк Тарбелл расхохотался.

— Ведет, будь уверен. Ты хочешь навлечь на меня неприятности. Он дает мне больше работы, чем ты.

— В связи с его сексуальной жизнью?

— Нет.

— Тогда мы не конкуренты.

Толстяк вновь рассмеялся.

— У тебя есть чувство юмора, Томасси. Обойдется недешево.

— Сколько?

— Кто твой клиент?

Мне хотелось взять тайм-аут, чтобы обдумать ответ.

— Полагаю, что на этот раз клиент — я.

— Ясно. Не знал, что ты влип в передрягу, Джордж. Раньше тебе удавалось не связываться с такими, как Брейди. Ладно, согласен на тысячу?

— Лучше бы пятьсот. А еще лучше — получить информацию побыстрее.

— Давай подумаем. Амстердам или Нью-Йорк?

— Нью-Йорк предпочтительнее.

— Хорошо. Как насчет аффидевита[31] женщины, у которой он бывает раз в неделю.

— Замужняя женщина?

Толстяк Тарбелл рассмеялся.

— Проститутка. Собственный особняк. Никаких других женщин. Полное уединение. Каждый визит обходится в кругленькую сумму.

— Как ты раздобыл аффидевит?

— Послушай, Джордж, ты собираешься лишиться лицензии и конкурировать со мной?

— Никогда в жизни.

— Она крепко поцапалась с кем-то из окружения мэра. Я все уладил в обмен на аффидевит. Шестнадцать человек интересовались им, но ты, похоже, первый, кто намерен пустить его в дело. И у меня складывается впечатление, Джордж, что пятьсот — это дешево, даже для тебя.

— Пятьсот за то, что я посмотрю на него. Семьсот пятьдесят, если им воспользуюсь.

— Как я об этом узнаю?

— Я позабочусь, чтобы ты узнал.

— Я тебе верю, Джордж. Договорились.

— Благодарю. Встречаемся на автостоянке у «Кристидса»?

— Уже поздно. Приезжай ко мне.

— Со мной будет девушка.

— Оставь ее в машине.

— Как скажешь.

— Сколько тебе понадобится времени?

— Я все еще в городе. Примерно час.

— Привези деньги с собой. Завтра они мне понадобятся.

— Тогда жди меня через полтора часа.

— Не спеши. Я сегодня никуда не собираюсь. До встречи, Джордж.

Когда я вернулся в кабинет Уидмера, он обнимал Франсину за плечи, а она, похоже, успела всплакнуть.

— Все нормально? — полюбопытствовал я.

Никто не ответил. О боже, стоит оставить отца и дочь на несколько минут, и вот что из этого выходит.

— Мне надо быстро вернуться в Уэстчестер. Нед, у вас в сейфе случайно нет наличных? Банки уже закрыты.

— Сколько?

— Если я выпишу чек на пятьсот долларов?

Он кивнул, удалился на несколько минут, пришел с конвертом. Будь он человеком моего круга, я бы просто получил несколько купюр, которые тут же и пересчитал.

— Ровно пятьсот.

Я дал ему чек.

— Кто-нибудь хочет поехать со мной в Уэстчестер?

Уидмер покачал головой.

Франсина одновременно кивнула.

Уходя, я посмотрел на Уидмера.

— Возможно, мне удастся купить важную информацию.

На его лице отразилось непонимание. Я пожалел его. Похоже, жизнь у меня была куда интереснее.

— Полагаю, у нас будет, что противопоставить мистеру Брейди.

— Правда? — все, что он смог выдавить из себя.

И мне показалось, что под его жилеткой скрывается маленький мальчик, которому очень хотелось поехать с нами.

Глава 33 Кох

Я возвращался из кинотеатра, погруженный в свои мысли, не замечая проезжающие мимо машины, взволнованный не тем, что увидел на экране, но творящимся в моей голове. Если у человека, думал я, оказавшего в безлюдном квартале, внезапно прихватит сердце, вскрикнет ли он? Зачем, на улице ни души, а люди в квартирах отгородились от криков окружающего мира. Он тяжело осядет на землю и умрет в молчании, с горлом, перехваченным душевной болью от того, что некого позвать на помощь. Однако, если тот же человек увидит в этот момент другого пешехода, он закричит изо всех сил, в надежде, что тот поспешит к нему и спасет от неминуемой смерти. А если сердечный приступ настигнет свою жертву среди толпы, будет ли она звать на помощь? Нет, человек знает, что этим он выделится среди себе подобных, и, несмотря на страх близкой смерти, не захочет замарать свою репутацию, не допустит, чтобы его сочли за труса или плаксу. Он рухнет, не произнося ни слова. Именно окружающая среда, вернее, окружающие человека люди определяют, заговорит ли он и, еще в большей степени, что он скажет.

Представьте себе кандидата в президенты, обращающегося с экрана телевизора к зрителям со следующими словами: «Мне снилось, что трибуна, на которой я стою, медленно рушится, я стараюсь опереться на стоящих рядом людей, но те пятятся, не желая падать вместе со мной. И тут я проснулся в холодном поту. Мне нужны ваши голоса». При этом тот же человек, лежа на кушетке в моем затемненном кабинете, рассказывает то же самое своему психоаналитику, кошмар, разбудивший его прошлой ночью, и хочет знать мнение психоаналитика, остается ли он, невзирая на этот сон, рациональным человеческим существом, озабоченным и испуганным тем, что он не сможет продолжать гонку, в которой лидерство значит все, а переход на вторую позицию может стать причиной сильнейшей депрессии. Он хочет, чтобы я поддержал его, он говорит мне то, чем никогда не поделился бы ни с женой, ни с ближайшим другом, ни с окружающим миром. Речи в нашей жизни состоят не из фраз, которые мы хотим произнести по тому или иному случаю, но инструментируются теми, кто их слушает.

Я думал обо всем этом, шагая домой из кинотеатра, где показывали «Потемкин», фильм, который я не могу смотреть на маленьком экране телевизора. А в кинотеатре он не шел уже добрых пятнадцать лет. Я с нетерпением ждал этого вечера. А когда занял свое место в ярко освещенном зале, вместе с еще двумя десятками зрителей, оказалось, что все пришли парами и лишь я — один. Я не боялся, что рядом сядет проститутка или какой-нибудь мужчина, принявший меня за стареющего гомосексуалиста. Когда же погас свет и засветился экран, я внезапно осознал, что такие просмотры предназначены для двоих. Другие люди так и пришли парами. Я не мог в наиболее волнующие моменты повернуться к Марте или подтолкнуть ее локтем, показывая, что мы испытываем одни и те же чувства. Я зациклился на себе. В одиночку в кино не ходят. Меня охватила тревога. Мне недоставало половины пары.

Фильм только начался, я еще привыкал к английским субтитрам, когда желание посмотреть «Потемкин» сокрушило новое чувство, осознание того, что в кино в одиночку не ходят. В темном зале особенно остро чувствуешь свое одиночество, и, сидя здесь, сосредотачиваешься не на происходящем на экране, но на ощущении, будто ты не являешься нормальным зрителем. Я понимаю, что должен уйти.

Билетер недоуменно смотрит на меня. Действительно, разве человек в своем уме заплатит три доллара, чтобы войти в кинотеатр, а затем покинуть его сразу же после начала просмотра. Он думает, что я ошибся, хотел посмотреть другой фильм, что я потребую деньги назад, все это я читаю в выражении его лица, проходя мимо. Денег я требовать не собираюсь, просто выхожу на улицу и шагаю к дому, размышляя о человеке, у которого прихватило сердце на улице, думая, каким же я показал себя дураком, отказавшись после смерти Марты от поисков нового спутника жизни. Газетные киоски манят меня глянцем порнографических журналов с великолепными задницами и грудью — утехой миллионов одиноких мужчин.

Помнится, впервые я увидел такой журнал раскрытым в своей приемной. Он лежал на кофейном столике. Я знал наверняка, что до прихода Шенкера его там не было, то есть оставил журнал именно Шенкер. Я пролистал журнал. Основное внимание в нем уделялось тем отверстиям женского тела, которые обычно плотно закрыты. Здесь же они представали во всей красе, широко распахнутые, влажные. Но стоило перевести взгляд от отверстий к лицам их обладательниц, как пропадало всякое сексуальное желание. Лица не отличались интеллектом, возникало сомнение, а все ли у этих женщин нормально с психикой, от сладострастности их поз так и несло фальшью. Оставил ли Шенкер журнал как свидетельство того, что в сорок два года он уже не боится женского тела, или этот знаменитый биохимик хотел показать, что теперь может мастурбировать и получать оргазм, не испытывая при этом чувства вины, то есть вплотную подошел к следующему этапу своего развития и готов налаживать отношения с другим человеком? Для Шенкера это был бы великолепный успех! Я не мог оставить журнал в приемной и убрал его в ящик стола. Для того чтобы открыть вновь, пролистать и посмотреть свою реакцию на него? Я его действительно пролистал, стараясь составить психологический портрет каждой из женщин, — нелепое занятие. Роза есть роза, но для меня влагалище — цветок, стебель которого ведет через спинной мозг в голову. Когда Шенкер приходит в следующий раз, я протягиваю ему журнал со словами: «По-моему, вы оставили его у меня». Он отвечает: «Это не мой журнал», и я знаю, что мне еще год придется слушать, как он старательно обходит тот факт, что мать научила его презирать собственную сексуальность, точно так же, как она презирала свою.