Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

После Санта-Аполонии они выехали на бесконечную, продуваемую резким ветром с реки, проезжую дорогу. Карлос и Эга, забившись в углы кареты, молчали, ежась от холода, проникавшего во все щели. У Карлоса перед глазами вновь и вновь возникал белый бархатный жакет с раскинутыми, словно объятья, рукавами…

Прошло не меньше часа, прежде чем они добрались до Оливаеса; насквозь промокший кучер задергал колокольчик у ворот, и его звон гулко и тревожно разнесся по темному безмолвному селению. Залилась громким лаем собака; где-то вдали другие собаки залаяли ей в ответ; приехавшим пришлось долго дожидаться, пока наконец появился, ворча, заспанный слуга с фонарем. К дому вела аллея, обсаженная акацией; Эга сыпал проклятьями, шлепая по жидкой грязи в своих роскошных бархатных туфлях.

Крафт, удивленный столь поздним вторжением, встретил их в коридоре, облаченный в robe-de-chambre и держа под мышкой «Обозрение Старого и Нового света». Он сразу же понял, что произошла катастрофа. Молча он провел их в кабинет, где жаркое пламя камина бросало веселые отблески на обитые светлым кретоном стены. Карлос и Эга поспешили к огню.

Эга тут же начал свое повествование, которое Крафт слушал молча, не выказывая никаких чувств и не разражаясь восклицаниями; одновременно со свойственной ему методичностью он готовил три порции грога с коньяком и лимоном. Карлос грел у камина ноги; Крафт, выслушав Эгу, тоже устроился в кресле возле камина и закурил трубку.

— Ну и что же ты теперь мне посоветуешь? — закончил Эга, продолжавший стоять, скрестив руки на груди,

— Тебе не остается ничего другого, — отвечал Крафт, — как весь день завтра никуда не выходить и ждать, не пришлет ли он сам к тебе секундантов… Я уверен, что он их не пришлет… А если вы все-таки будете драться, ты должен дать ему себя ранить или убить.

— Совершенно то же самое говорил ему и я, — отозвался Карлос, пробуя грог.

Эга в изумлении посмотрел сначала на одного, потом на другого. После чего обрушил на них поток сбивчивых фраз, жалуясь, что у него нет друзей. Он в такой беде, какой еще не бывало в его жизни, и, вместо того чтобы найти в них, товарищах его детских и юношеских лет, поддержку, опору, преданность a tort et a travers[67], он брошен ими на произвол судьбы; мало того, они готовы погубить его, выставить на всеобщее посмешище… От жалости к самому себе глаза его наполнились слезами. Когда же Карлос и Крафт пытались воззвать к его благоразумию, он топал ногой и упрямо повторял — он должен вызвать и убить Коэна, отомстить за себя! Коэн нанес ему оскорбление. И другого выхода нет. Не о жене Коэна речь. А о его собственной чести. И это он должен вызвать банкира и кровью смыть оскорбление. Тот оскорбил его в присутствии других людей. Там был кто-то одетый медведем и дама в тирольском костюме… А насчет того, чтобы позволить Коэну всадить в себя пулю, то уж извините! Его жизнь поценнее, чем жизнь Коэна, этого буржуа, этого гнусного ростовщика… А он — Эга — человек науки и искусства, у него голова полна уже готовых книг и разных идей и замыслов. Он в долгу перед отечеством, перед мировой цивилизацией… Да случись это в деревне, он бы просто взял этого негодяя на мушку и убил, как бешеную собаку…

— Увы, у меня нет, у меня нет друзей! — вскричал Эга еще раз и без сил рухнул на софу.

Крафт молча потягивал коньяк.

Карлос, не выдержав, встал и заговорил на сей раз резко и сурово. Эга не имеет права сомневаться в его дружбе. Разве он, Карлос, когда-нибудь отказывал ему в помощи? Однако пора перестать ребячиться и разыгрывать мелодраму… Коэн узнал, что Эга — любовник его жены, и он вправе убить его, подать на него в суд или выгнать пинком из своего дома…

— Или, что еще хуже, — прервал его Крафт, — отослать к тебе свою жену с карточкой, где будет написано: «Возьми ее себе».

— Да, и это! — продолжал Карлос — Однако Коэн, мой милый, удовлетворяется тем, что всего лишь отказывает тебе от дома, правда, не в очень вежливой форме, но зато явно давая понять, что он не желает никакого другого, более жестокого и кровавого, удовлетворения. И проявляет таким образом похвальную сдержанность. И за это ты хочешь вызвать его на дуэль?

Слова Карлоса вновь заставили Эгу возмутиться. Он вскочил и забегал по кабинету, уже без пальто, взлохмаченный, нелепый в своем алом камзоле и бархатных заляпанных грязью туфлях на длинных и тонких, как у аиста, ногах, обтянутых красным шелковым трико. И кричал, что Карлос говорит не о том! Не о жене Коэна, не о ней речь! Речь о нем, об Эге!

Тут уж Карлос рассердился всерьез:

— Тогда почему же Коэн выставил тебя за дверь, черт побери? Перестань молоть чепуху! Мы тебе объясняем, что Коэн поступил как благоразумный человек. И очень жаль, что ты не в силах понять, что и тебе следует прислушаться к голосу разума. Ты предал своего друга… Да, да, я не оговорился. Ты много раз во всеуслышание говорил о своей дружбе с Коэном. Ты его предал и должен за это расплатиться: пожелай он тебя убить, тебе пришлось бы умереть. Но он больше ничего не желает, ты можешь возблагодарить судьбу. А если бы он захотел назвать тебя подлецом на улице при всем честном народе, тебе не оставалось бы ничего другого, как, склонив голову, признать себя таковым…

— Что же, я должен проглотить это оскорбление?

Оба друга стали внушать ему, что, очевидно, наряд Сатаны затмил в нем ясность житейской морали и что глупо ему, Эге, твердить о каком-то «оскорблении».

Эга в отчаянии вновь рухнул на софу и стиснул руками голову.

— Я уже ничего не понимаю, — заговорил он наконец. — Вероятно, вы правы. Я чувствую себя круглым идиотом… Но что же мне теперь делать?

— Вы не отослали карету? — невозмутимо осведомился Крафт.

Нет, Карлос велел распрячь лошадей и отвести их под навес.

— Превосходно! Так вот, мой дорогой Эга, прежде чем, возможно, умереть завтра, сегодня ты должен поужинать. Я как раз собирался ужинать, когда вы приехали; и на ужин по некоторым причинам, которые долго объяснять, подадут индейку в холодном виде. Найдется, я думаю, и бутылка бургонского…

И вскоре они уже сидели за столом — в уютной столовой, всегда восхищавшей Карлоса овальными гобеленами, изображавшими лесные пейзажи, грубым восточным фаянсом и оригинальным камином с двумя черными фигурами нубийцев по бокам; сделанные из хрусталя глаза нубийцев сверкали, отражая пламя. Карлос объявил, что умирает с голоду, и принялся разделывать индейку, а Крафт благоговейно откупоривал две бутылки старого шамбертена, чтобы приободрить несчастного Мефистофеля.

Но Мефистофель, угрюмый, с покрасневшими глазами, поначалу отодвинул тарелку и бокал. Затем все-таки снизошел до того, чтобы попробовать шамбертен.

— А я, — заговорил Крафт, держа в руке блюдо с закуской, — как раз перед вашим приездом читал любопытную статью об упадке протестантизма в Англии…

— А что там у тебя за закуска? — спросил Эга умирающим голосом.

— Pale de foie-gras[68].

Мефистофель с видимым отвращением положил себе трюфель.

— Очень недурен твой шамбертен! — вздохнул он.

— Пожалуйста, выпей еще и закуси как следует, — поощрял его Крафт. — Перестань себя терзать. Ты просто изголодался. И все твои бредни только оттого, что ты ослаб!

Эга признался, что и вправду чувствует упадок сил. Из-за всех этих хлопот с костюмом он не успел пообедать, а ужинать, как известно, он должен был у Коэнов… Он здорово проголодался! Превосходная foie-gras[69].

И Эга набросился на еду: положил себе несколько кусков индюшатины, огромную порцию оксфордского языка, дважды отведал йоркширского окорока и попробовал все прочие отменные английские закуски, которые всегда водились в доме Крафта. И почти в одиночку осушил целую бутылку шамбертена.

Лакей вышел готовить кофе, а друзья стали строить всевозможные предположения: как поведет себя Коэн с женой? Как он поступит? Быть может, все ей простит? Эга утверждал, что этого он не сделает: он злопамятен и никогда ей ничего не забудет. В монастырь он ее не упрячет, поскольку она еврейка…

— Он может ее убить, — хладнокровно предположил Крафт.

Эга, с блестящими от выпитого бургонского глазами, трагическим тоном объявил, что тогда он удалится в монастырь. Друзья в ответ стали безжалостно над ним подшучивать. В какой же это монастырь он удалится? Ни один из монастырей ему не подойдет! Для доминиканцев он слишком худ, для траппистов слишком женолюбив, для иезуитов слишком болтлив, а для бенедиктинцев слишком невежествен… Тогда уж придется основать для него особый монашеский орден. Крафт предложил название для будущего ордена — «Святая чушь»!

— У вас нет сердца! — воскликнул Эга, вновь наполняя доверху бокал. — Вы не знаете, как я обожаю эту женщину!

И он пустился описывать свою страсть к Ракели. Несомненно, он переживал сейчас прекраснейшие минуты этой страсти, поскольку мог наконец поведать о восхитительных достоинствах своей возлюбленной, упиваясь этой тщеславной исповедью. Он начал с их встречи в Фосе, а Крафт, внимая Эге с усердием неофита, встал, чтобы откупорить шампанское. Затем Эга рассказал об их прогулках по Кантарейре; о пылких и невинных посланиях, заложенных между страницами книг, которые он приносил ей для чтения, — в своих посланиях она подписывалась «Пармская фиалка»; о первом поцелуе, самом сладостном, похищенном в тот краткий миг, когда муж поднялся наверх за какими-то особыми сигарами для Эги; об их рандеву в Порто, на кладбище «Отдохновение», жарких пожатьях рук под сенью кипарисов и надеждах принадлежать друг другу, которые они не уставали обсуждать среди мрачных надгробных плит…