Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

Карлос возвращался в наемном экипаже через Байту, испытывая радостное торжество и оттого, что уехала графиня, и оттого, что Дамазо вызвали на похороны дяди. Словно сама судьба устранила все препятствия: вокруг улицы Святого Франциска образовалась пустыня, и он наконец остался один на один с ее волшебными миражами.

На набережной Содре он отпустил экипаж, поднялся пешком по Феррежиал и прошелся по улице Святого Франциска мимо окон Марии Эдуарды. Он увидел полоску света, пробивавшуюся сквозь неплотно задернутые шторы. И этого было довольно, чтобы он смог в подробностях представить себе тихий вечер, который она проводит в своей просторной гостиной. Он знал, какие она читает книги, какие ноты лежат у нее на фортепьяно; еще сегодня утром он видел, из каких цветов она составляла букеты, и чувствовал их аромат. Быть может, в эту минуту она думает о нем? Почему бы нет: ведь ей нужно напомнить больной, чтобы та приняла лекарство, а при этом она вспоминает, какие он давал ей советы и даже звук его голоса; разговаривая с мисс Сарой, она, верно, произносит его имя. Он дважды прошелся по улице Святого Франциска и, возвращаясь звездной ночью домой пешком, благословлял небо за ниспосланную ему великую любовь.

И отныне, неделя за неделей, для него ежедневно наступал сладостный, великолепный, чудесный час «визита к англичанке».

Карлос вскакивал с постели, распевая подобно кенару и приветствуя грядущий день как торжественное событие. Приносили почту, и неизменно — письмо от графини Гувариньо: три исписанных листа, из коих каждый раз выпадал какой-нибудь полузасохший цветок. Цветок оставался валяться на ковре, и едва ли Карлос мог сказать, что содержалось в бесконечных неровных строчках ее писем. Он узнал, правда, что через три дня после их приезда в Порто у ее отца случился апоплексический удар и она остается ухаживать за ним. После просмотра почты Карлос, взяв с собой два-три самых красивых цветка из их сада, завернутые в шелковую бумагу, отправлялся на улицу Святого Франциска в экипаже: погода испортилась и наступили пасмурные дни с ветрами и ливнями.

У дверей его встречал Домингос, улыбаясь ему день ото дня все приветливей. Ниниш выбегала из комнат и прыгала вокруг него, изъявляя дружеские чувства: Карлос брал ее на руки и целовал. Затем он проходил в гостиную и в ожидании хозяйки стоя окидывал приветственным взором мебель, цветы, все тот же ясный и четкий порядок; подходил к фортепьяно взглянуть, что она играла сегодня утром, рассматривал книгу с заложенным между страниц ножом из слоновой кости.

Входила она. Ее улыбка, когда она желала ему доброго утра, ее звучащий, как золотая струна, голос с каждым днем приобретали для Карлоса все более глубокое и новое очарование. Обычно на ней было простое темное платье; иногда шейный платок из старинных кружев или пояс с пряжкой из драгоценных камней оживляли это скромное, даже строгое одеяние, которое казалось Карлосу прекрасным и гармонирующим со строгим величием ее души.

Сначала они говорили о мисс Саре, о ветреной и сырой погоде, столь неблагоприятной для здоровья англичанки. Они беседовали стоя, и она время от времени то клала на место книгу, то подвигала стул так, чтобы он был вровень с другими; у нее была привычка постоянно расставлять вещи симметрично; мимоходом она проводила пальцами по мебели, с которой перед этим сметала пылинки обшитым дорогими кружевами носовым платком.

Теперь она всегда сопровождала его в комнату мисс Сары. Идя рядом с ней по желтому коридору, Карлос волновался, ощущая нежный аромат жасмина, словно рождавшийся в шелесте ее платья. Случалось, по пути она открывала дверь комнаты, где стояла старая софа; здесь играла Роза, и здесь были владения Крикри: ее гардероб, экипажи, кухня. Они заставали Розу за одеванием куклы или за беседой с ней; иногда девочка, скрестив ножки, неподвижно сидела на софе, погруженная в раскрытую на коленях книгу с картинками. Она подбегала к Карлосу и целовала его, розовая и нежная, как цветок.

В комнате гувернантки Мария Эдуарда присаживалась в ногах ее постели; а бедная мисс Сара, все еще заходясь в кашле, смущенная, ежеминутно поправляла на груди шелковый платок, уверяя их, что она вполне здорова. Карлос шутливо уговаривал англичанку, что в такую отвратительную погоду просто счастье находиться в постели, когда о ней все так заботятся, а ей остается почитывать сентиментальные романы да соблюдать вкусную португальскую диету. Мисс Сара устремляла благодарный взор на мадам и вздыхала. Потом шептала:

— Oh, yes, I am very comfortable![95]

И слезы выступали у нее на глазах.

После визита к больной в первые дни, вернувшись в гостиную, Мария Эдуарда садилась в свое красное кресло и, беседуя с Карлосом, бралась за вышиванье, словно в присутствии старого друга. Как он был счастлив, увидев, что она разворачивает свою работу! Она вышивала по канве фазана со сверкающими перьями; но пока еще была вышита только ветка яблони, на которой будет сидеть фазан, зеленая весенняя ветка, усеянная белыми цветами, как во фруктовом саду где-нибудь в Нормандии.

Карлос занимал возле секретера черного дерева самое старое и самое покойное кресло, тоже обитое красным репсом; пружины его, когда в него опускались, тихонько скрипели. Между их креслами стоял столик для шитья с иллюстрированными и модными журналами; иногда, когда их беседа прерывалась, он перелистывал какой-нибудь из них, а прекрасные руки Марии, блестя кольцами, протягивали шерстяные нити. Возле ее ног дремала Ниниш, время от времени следя за ними сквозь завитки па мордочке своими темными, преданными глазками. И в сумрачные дождливые дни, когда на улице выл ветер и дробно стучали дождевые капли, в этом уголке у окна, где лениво ложился по канве стежок за стежком и велась неторопливая дружеская беседа, царили все возраставшие с каждым днем нежность и сердечное согласие.

Но в своих разговорах они избегали даже намека на то, что происходило в их душах. Они говорили о Париже и его очаровании, о Лондоне, где она провела четыре мрачных зимних месяца, об Италии, которую мечтала увидеть, о книгах, об искусстве. Она любила романы Диккенса, меньше ей нравился Фелье, у которого, по ее мнению, все покрыто слоем пудры, даже сердечные раны. Хотя воспитывалась Мария Эдуарда в одном из орлеанских монастырей с весьма строгими правилами, она читала Мишле и Ренана. Не будучи ревностной католичкой, она любила в церковных обрядах их красоту и театральную пышность, музыку, пламя свечей; во Франции ее приводили в восторг празднества в честь девы Марии среди обилия весенних майских цветов. Мысли ее были чисты и здравы, в душе жила доброта и жалость к страждущим и слабым. Она сочувствовала Республике, полагая, что при этом образе правления о бедных будут проявлять больше заботы. Карлос, смеясь, называл ее социалисткой.

— Социалистка, легитимистка, орлеанистка, — отвечала она, — не все ли равно, лишь бы не было голодных!

Но разве это возможно? Даже Иисус, творивший чудеса, говорил, что бедность неизбывна…

— Иисус жил давно; он не мог всего предвидеть… Теперь многое стало известным и все знают гораздо больше, чем в те, древние, времена. И необходимо создать новое общество, и поскорее, где не было бы нищеты, В Лондоне, зимой, в снегопад, у дверей замерзают голодные дети… Это ужасно! И в Париже! На Бульварах, разумеется, другая жизнь, но и в Париже столько бедных и нуждающихся!

Прекрасные глаза Марии Эдуарды наполнялись слезами. В каждом ее слове Карлос ощущал все ее душевные достоинства: так в одном дуновении ветерка можно уловить все садовые ароматы.

Карлос был счастлив, когда Мария приобщила его к своим добрым делам, обратившись к нему с просьбой посетить сестру ее белошвейки, страдавшую ревматизмом, и осмотреть чахоточного сына старухи, встреченной им в первый его визит на лестничной площадке. Карлос исполнил ее поручения со рвением поистине религиозным. Своим неизменным состраданием к ближнему она напоминала ему деда. Как и для Афонсо, для нее было нестерпимо видеть муки животных. Однажды он застал ее негодующей и жаждущей мести: на Пальмовой площади в лавках она видела птиц и кроликов, связанных и набитых в корзины, где они не могли пошевелиться и страдали от голода. Карлос поделился сим священным негодованием в «Букетике», сурово пеняя маркизу, что, будучи членом Общества защиты животных, он не предпринимает необходимых мер. Маркиз, тоже вознегодовав, обрушился на людское беззаконие, при котором существуют тюрьмы и африканские невольники… И Карлос с волнением задумался о том, сколь велико и могущественно благотворное влияние пусть далекого от всего но доброго и справедливого сердца.

Как-то раз Карлос и Мария Эдуарда заговорили о Дамазо. Она сказала, что его наглость, вытаращенные глаза и глупейшие вопросы решительно несносны. Вы находите Ниццу элегантным местом? Что вам больше нравится: часовня Иоанна Крестителя или собор Богоматери?