Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

— Как он выглядит? — спросил Эга.

— Смуглый бразилец, стройный… Un rastaquouere[106], из тех, что сидят в Кафе де ля Пэ… Возможно, его тщеславие будет уязвлено случившимся… Но его сердце легко найдет себе утешение в Фоли-Бержер.

Эга ничего не сказал. Но подумал, что завсегдатай клуба, способный утешиться в Фоли-Бержер, может не слишком дорожить женой, однако может нежно любить дочку… Но тут он вспомнил о старом Афонсо и спросил:

— А твой дед?

Карлос пожал плечами.

— Деду придется немного пострадать ради моего счастья. Ведь не могу же я быть несчастлив всю жизнь во имя того, чтобы избавить деда от неприятности… Так уж устроен мир, Эга… И здесь я не способен на жертвы.

Эга медленно потер руки, уставившись в пол, и повторил снова ту же фразу — единственную, с помощью которой его рассудок смог определить все происшедшее:

— Вот это да!

XIII

Карлос, который всегда завтракал рано, уже надел шляпу, чтобы ехать из дому, но тут Батиста пришел сказать ему, что сеньор Эга просит его подождать минутку для важного разговора. Сеньор Эга кончает бриться.

Карлос подумал, что речь наверняка пойдет о Ракели Коэн. Вторую неделю она в Лиссабоне, но Эга с ней не виделся и говорит о ней неохотно. Однако от Карлоса не укрылось, что Эга неспокоен и удручен. Каждое утро, получая почту, Эга не мог скрыть своего разочарования при виде газеты в бандерольке или писем из Селорико. По вечерам он наведывался в два-три театра, почти пустующие в начале лета, а по возвращении в «Букетик» вновь с безутешным видом выслушивал уверения слуг, что никаких писем для него не было. Эга явно не мог смириться с потерей Ракели и жаждал встретиться с ней; его грызла обида: ведь она до сих пор никак не дала ему понять, что творится в ее сердце, и даже не выразила сожаления об утрате былого счастья… Накануне Эга явился к ужину в неслыханном волнении: он столкнулся с Коэном на Золотой улице и «эта каналья Коэн», так, по крайней мере, утверждал Эга, смерил его наглым взглядом и погрозил тростью; Эга клялся, что, если когда-нибудь «эта каналья» посмеет еще раз так на него посмотреть, он просто разорвет его на куски при всем честном народе на одном из перекрестков Байши.

В прихожей часы пробили десять. Карлос, не в силах более ждать, решил сам подняться к Эге. В это время принесли почту с «Обозрением Старого и Нового света» и письмом для Карлоса. Письмо было от графини Гувариньо. Карлос уже дочитывал его, когда наконец появился Эга в куртке и шлепанцах.

— Я хотел сказать тебе кое-что важное, милый.

— Прочти сначала это письмо, — отвечал Карлос, протягивая Эге письмо графини.

Графиня уязвленным тоном жаловалась, что вот уже дважды Карлос манкировал их свиданиями в доме тетушки и даже не потрудился написать ей хотя бы слово; она не желает сносить подобных оскорблений и настаивает, чтобы «во имя всех принесенных ею ради него жертв» он в воскресенье, в полдень, непременно был на улице Сан-Марсал: они должны объясниться, прежде чем она уедет в Синтру.

— Удобный случай покончить с этим! — воскликнул Эга; вдохнув аромат бумаги, он вернул письмо Карлосу. — Не ходи и не отвечай… Она уедет в Синтру, ты — в Санта-Олавию, вы больше не увидитесь, и ваш роман сам собой придет к концу. Как приходит к концу все великое на нашем свете, вроде Римской империи или Рейна, который испаряется незаметно для глаза…

— Да, я так и сделаю! — сказал Карлос, натягивая перчатки. — Боже, что за докучливая женщина!

— И бессовестная! Называть все это «жертвами»! Затаскивать тебя дважды в неделю в дом к тетке, услаждать себя там всяческими сумасбродствами, пить шампанское, курить пахитоски, подниматься на седьмое небо, предаваясь неистовой страсти, после чего скорбно опускать очи долу и называть все это «жертвами»… Высечь бы ее как следует!

Карлос пожал плечами, выражая покорность судьбе: что поделаешь, если и в графинях, да и в других женщинах, одна лишь глупость и притворство.

— Так что же ты мне хотел сказать?

Эга моментально сделал серьезную мину. Не торопясь достал из папиросницы папиросу и застегнул куртку.

— Ты теперь не видишься с Дамазо?

— Он больше не появляется в «Букетике», — ответил Карлос. — Думаю, что он на меня сердит. Я тоже, когда встречаю его где-нибудь, киваю ему издали по-приятельски — и все.

— А надо бы отделать его тростью. Ибо Дамазо повсюду злословит о тебе и об этой сеньоре, твоей новой знакомой… Тебя он честит «подлецом», а ее и того хуже. И всем твердит, что это он тебя ей представил и ввел тебя к ней в дом, а поскольку этой сеньоре важнее всего деньги, а ты богаче его, то она и променяла его на тебя. Видишь, какая подлость. И обо всем этом он не устает болтать и в Клубе, и в Гаванском Доме со всякими гнусными подробностями и неукоснительно сводит все к деньгам. Ужасно! Надо положить этому конец.

Карлос, сильно побледнев, сказал только:

— Ну, он получит по заслугам.

Он был взбешен. За эти гнусные намеки на «денежный интерес» Карлос готов был предать Дамазо смерти. И, сев в коляску, он едва не повернул лошадей к дому клеветника, чтобы на месте жестоко с ним расправиться.

Но время — было уже почти одиннадцать часов — торопило его ехать в Оливаес. Назавтра, в субботу, в самый прекрасный и торжественный для его сердца день, Мария Эдуарда должна была наконец посетить жилище Крафта, и они условились накануне, что проведут там весь жаркий день, до вечера, одни, без слуг, в уединенном доме, укрытом густыми деревьями. Робея и трепеща, он просил ее об этом; и она согласилась с улыбкой и без тени смущения. Нынче рано утром он отправил туда двоих слуг, чтобы проветрить дом, вытереть пыль, украсить комнаты букетами цветов. И теперь Карлос, подобно жрецу храма, отправлялся туда проверить, достаточно ли пышно убран алтарь его богини… И столь сладостные заботы, столь полное счастье Дамазо марает, омрачая сияние их любви, своими мерзкими сплетнями!

Всю дорогу Карлос не переставал измышлять средства, с помощью которых он намеревался стереть Дамазо с лица земли. Его любовь не сможет обрести покоя, пока этот негодяй порочит ее на всех перекрестках. Клеветника следует подвергнуть такому поруганию и столь прилюдно, чтобы в Лиссабоне никогда больше не увидели его толстощекой, мерзкой рожи… И когда коляска остановилась у ворот фермы, Карлос окончательно решил, что вздует Дамазо как-нибудь посреди Шиадо, вечером, на глазах у всего столичного общества…

Но в Оливаесе Карлос несколько успокоился. Он прохаживался по красивой аллее, обсаженной акацией, и думал, что завтра утром по этой аллее пройдет Мария Эдуарда; он обводил долгим взором приготовленную для нее спальню, где на возвышении стояло пышное ложе под золотым камчатным балдахином, и вправду сверкавшим словно мирской алтарь… Через немногие часы они останутся с ней одни здесь, в этом тихом и никому не ведомом доме; и потом, все лето, их любовь будет укрыта от людских глаз в зеленом деревенском уединении; а через три месяца они будут уже далеко, в Италии, на берегу прозрачного озера, среди цветения Isola Bella…[107] И в сем великолепии грядущих наслаждений ужели мог быть важен какой-то Дамазо, презренный толстяк, с его сплетнями в клубных бильярдных! Подъезжая к улице Святого Франциска, Карлос решил при встречах с Дамазо, как и прежде, слегка ему кивать.

Марии Эдуарды не оказалось дома: она вместе с Розой поехала в Белен и оставила ему карточку с просьбой прийти вечером faire un bout de causerie[108]. Карлос спрятал карточку в бумажник, словно драгоценную реликвию, и не спеша сошел с лестницы; выходя из парадной, он увидел Аленкара, который появился из переулка Виноградной лозы, как всегда в черной паре и с торжественной, сосредоточенной миной. Аленкар раскрыл Карлосу объятия и тут же с живым интересом взглянул на окна бельэтажа.

Карлос и Аленкар не встречались со дня скачек, и поэт пылко обнял своего мальчика». По привычке он сразу же многословно принялся рассказывать о себе. Он еще раз побывал в Синтре, а также в Коларесе у своего друга Карвальозы; и вспоминал о прекрасном дне, проведенном с Карлосом и маэстро во дворце Семи Вздохов. Синтра — это сама красота! Да, он опять немного простудился… Но, несмотря на общество Карвальозы, эрудита и ценителя прекрасного, и чудесную игру на фортепьяно его супруги, Жулиньи (она для него, Аленкара, как родная сестра), он смертельно скучал. Вероятно, он просто уже стар…

— Да, ты и впрямь выглядишь немного подавленным, — заметил Карлос. — Тебе недостает твоего вдохновенного сияния…

Аленкар пожал плечами.

— В Евангелии говорится… Или в Библии… Нет, у святого Павла… У святого Павла или святого Августина?.. Впрочем, не имеет значения у кого. В какой-то из священных книг говорится, что сей мир есть юдоль слез…

— Однако люди в нем смеются предостаточно, — заметил Карлос весело.