Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

• Название: Метагалактика 1995 № 1
• Автор: Игорь Волознев
• Издательство: Метагалактика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995

Игорь Волознев. «Семь слепцов»; «Бал призраков»; «Подвал»; «Карлик императрицы».

Дмитрий Несов. «Костер прощальный».

Александр Логунов. «Год — одна тысяча…». Фантастическая повесть.

Алексей Поликарпов. «Южный Крест». Приключенческая повесть.

Александр Комков. «Обычная работа».

Виктор Потанин. «Мой муж был летчик-испытатель». Повесть.

Художник Алексей Филиппов.

http://metagalaxy.traumlibrary.net

---

— Опять христианство, — улыбнулся Алексей. — Один мой друг, философ, светлейшая голова, утверждает, что это такой сложный вопрос, что без бутылки в нем разобраться нельзя. — Он улыбался, Эа тоже улыбнулась, хотя смысл слов дошел до нее не сразу.

— А если серьезно, то мы, русские — закоренелые язычники, несмотря на тысячелетие христианства на Руси. И даже само христианство превратилось у нас в нечто свое, как говорит мой философ: в религию по размерам души — души народа. А что касается солнца, то у Христа мы все рабы — рабы Господа Бога, а в своей первородной вере мы — божьи дети — Даждьбожьи внуцы — дети солнца.

— А крест Вам кажется символом страдания? — допытывалась Эа.

— Нет, отчего же. Это символ веры. Все мои предки носили кресты и на радость и на страдания… одним словом — на жизнь.

Эа задумалась. Тень грусти мелькнула в ее глазах.

О чем это она? — подумал Алексей. Он поймал себя на том, что все время любуется ею. — Смотри, «старый пень», не влюбись! Добра от этого не жди.

Она подняла глаза и встретила его слегка затуманившийся взгляд.

— Скажите, Алексей Иванович, — она решилась на прямой вопрос. — Почему Вы так легко расстаетесь с этим миром?

— Почему? — он задумался. Как ей ответить, если он сам не знал этого. — А разве Вы не могли это выяснить используя…как оно у вас называется… колдовство Ваше?

— Колдовство? А, — закрытый контакт. Вы обо мне плохо думаете. Я использовала его только, чтобы обнаружить, найти Вас. Это было ночью в гостинице, когда Вы спали. И еще там, в парке, когда Вы сидели на скамейке в саду. — Вас нужно было подготовить к этой встрече. Да, и еще немного в первое время встречи — Вы все же были сильно взволнованы. Все остальное время мы были с Вами на равных. Да и не очень это приятное занятие. Мне, по крайней мере, не нравится… Только в случае необходимости…

— Спасибо, Эа, — и, помедлив. — Скажите, а что Вы тогда на скамейке подслушали… нет, извините… услышали?

— Тогда Вы вспоминали стихи брата. Он мне тоже читал некоторые… Они понравились даже моему дедушке, который не любит, как он утверждает стихов. Вам ведь они тоже нравятся?

— У меня это по-другому. Когда я их вспоминаю, Андрей как бы становится рядом со мной… это трудно объяснить.

— Я понимаю, — тихо сказала девушка. Глаза ее затуманились и потемнели, стали почти синими. — Как тонко он чувствовал и как много понимал. Помните?

Очисть свой дух от мутной пены,
От паутины суеты
И гулкий благовест вселенной
В самом себе услышишь ты.

Алексей молчал, Эа — тоже. Заря за окном догорала. В комнате сгущались тени. Тишину нарушали только далекие, приглушенные звуки улицы.

— Алексей Иванович, — прервала молчание Эа, — Вы мне так и не ответили, почему Вы так легко расстаетесь с Землей?

Алексей, не меняя выражения лица, тихо и размеренно. — Потому, что я влюблен в Вас без памяти.

Лицо девушки побелело… глаза расширились…

— Нет, Эа, я шучу, конечно, — он улыбнулся широкой и доброй и виноватой улыбкой. Он никак не ожидал такой реакции. — Извините, но мне показалось, что я имею право на такую шутку, ведь я старше Вас почти в три раза.

Краска прихлынула к девичьему лицу, Эа улыбалась, но, как показалось Алексею, слегка натянуто.

Лицо Алексея снова стало «непромокаемым». — Впрочем, в каждой шутке есть доля правды.

— Вы опять надо мной смеетесь! — Эа махнула рукой и улыбнулась, теперь уже совсем непринужденно. — А что касается возраста, то это надо еще посмотреть. Я уже говорила Вам — у нас другой масштаб времени. И как считать, мне можно насчитать и лет триста с лишним. Вот так-то, — она помедлила.

— Кстати, у Вас так и не разобрались, почему библейские праотцы жили по много сотен лет и сочли это вымыслом. Но… об этом в другой Раз. Мне пора, да и Вам нужно свои дела завершить. Помните — завтра в пятнадцать ноль-ноль.

— Это не проблема. Завтра утром я схожу в свое посольство и по факсу дам все необходимые распоряжения.

— А тетрадь? Что Вы хотите сделать со стихами Андрея?

— Ее перешлют сюда моему новому другу.

— Философу?

— Да, ему, — улыбнулся Алексей, — я позвоню ему об этом. Правда я еще не знаю, как объяснить ему и Жаклин — жене Андрея, что мы никогда не увидимся больше и не сможем даже связаться. Очень бы не хотелось, чтобы они это неправильно поняли.

— Об этом не заботьтесь, я все устрою. До завтра. — Эа подала руку, Алексей наклонился и поцеловал ее. Губы ясно ощутили легкую дрожь тонких полупрозрачных пальцев.

Она, не отнимая руки, очень тихо спросила. — Хотите, я на прощанье немного поколдую?

— С радостью, — так же тихо ответил он. Она взяла его за обе руки и глянула в самые глаза. И как тогда в «Сокольниках», только в обратном порядке — сначала где-то по краям, потом все ближе и ближе к ее глазам затанцевали световые пятна. Вот и два сиреневых пятна задрожали и расплылись и остались только неясные блики, самые яркие из которых вспыхивали крохотными звездочками.

Перед ним был пруд, и в нем смеялось солнце. Ветви ивы качались над самой водой и в такт им солнечные блики возникали, множились, разбегались и исчезали. И тихая музыка… очень знакомая, очень… Звуки едва уловимы — поют блики солнца… Бах, партита номер один, — вспомнил Алексей, — мама так любила это слушать, когда отец садился за рояль… Мама…

— Алеша! — вдруг позвал голос матери. — Алеша, иди сюда, смотри, что Андрюша нашел. Алексей повернулся и увидел маму — молодую, светловолосую и босоногую в легком голубом платьице. Глаза ее светились и смеялись. — Иди скорей, — она протянула руки. Алексей побежал к ней по высокой траве изо всех сил. Мама подхватила его на бегу, подбросила вверх над собой и, поймав, крепко прижала к груди.

Мама… Где же ты была так долго?

Мама улыбнулась, поцеловала Алешу в лоб и опустила на траву рядом с братом.

— Алешка, смотри, — Андрей разжал ладонь, в ней неярко поблескивал плоский полупрозрачный камень. — Это не простое стекло, через него видно наше солнышко.

Алексей взял стекло и глянул через него вверх на солнце.

— Ой, мама, оно улыбается!

Он повернулся, но мамы нигде не было, лишь далеко над самым горизонтом таяло в небе светлое облачко.

Алеша повернулся к брату — перед ним стоял другой Андрей, взрослый. Волосы его были совсем-совсем серебряные, а глаза — добрые и грустные. Алексей огляделся вокруг и увидел, что и трава и цветы на лугу стали маленькими, а даль раздвинулась.

— Алеша, — сказал Андрей, — помнишь у Лермонтова:

«В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.»

Помнишь? Я знаю такую молитву. Она тебе пригодится в твою «минуту жизни трудную». Обратись лицом к солнцу и повторяй за мной.

«О, Великий Даждьбог, давший жизнь на Земле всякой сути,
Светоносные очи свои обрати на заблудшия внуцы,
Просвети помраченный наш разум,
Ну, а счастье мы сами найдем
По дороге к заветным истокам:
Души, земли от скверны очистим,
Зашумят вековые леса, одаряя целебным дыханьем,
Встанут росные травы в лугах,
И наполнятся золотом нивы…

О, Великий Даждьбог, давший жизнь на Земле всякой сути,
Светоносные очи свои обрати на заблудшие внуцы,
Выжги в наших сердцах шакализм,
А шакалы рассеются сами.
Совесть светлую в души верни…
Тяжела ее скорбная ноша,
Но и Мрак без нее — нестерпим!

О, Великий Даждьбог, давший жизнь на Земле всякой сути!
Светоносные очи свои обрати на заблудшия внуцы,
Отврати от насилия нас,
Ну, а в братстве мы сами сойдемся.
Сколько пролито крови и слез,
Ну, а много ли радости в жизни!
Дай нам мудрость,
Врага разгадав,
Что терзает и душу, и тело,
Не топор в руки взять, а весы.»

Слова молитвы волнами света накатывались на Алексея и замирали где-то в самой глуби его существа. Голос Андрея отдалялся и, наконец, затих, но струи света не иссякали, а текли и пели. Алексей растворился в этом потоке целиком… без остатка. Ничего и нигде… ничего и нигде не было, не существовало кроме тихой безграничной радости… в море света… безграничном…

Далеко-далеко ударил колокол: «А-У-МММ…»

Алексей вздрогнул и очнулся, он стоял один в пустой комнате у темного окна.

— Фу ты… Я стал стоя спать, как лошадь. Какой чудный сон… А может быть Эа мне тоже приснилась?

Он разжал ладонь, в ней тускло светился серебряный крест на серебряной цепочке. Крест был тяжелый и теплый, и от него по руке в грудь что-то поднималось и таяло.