Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу - радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

Теперь, когда России приходилось решать такую слож­ную дилемму, Александра не могла сомкнуть глаз ни днем, ни ночью.

С одной стороны, преступления, совершаемые австрий­цами в Сербии, которую безжалостно уничтожал веролом­ный сосед, заставляли Россию оказать ей помощь, а с дру­гой, великий союз, заключенный Александром III с Фран­цией, который ее муж безоговорочно поддерживал, стремясь к еще более тесному сотрудничеству с этой страной, в то же время предусматривал вмешательство русской армии, в слу­чае если немецкие солдаты вступят на территорию Франции.

Александра по-прежнему часами молилась перед образа­ми, умоляла Пресвятую Деву подтолкнуть своим советом императора к верному решению.

Сколько раз ее обвиняли во вмешательстве в политику. В это время она старалась держаться от нее подальше, а поз­же, когда разыгрывалась драма, ее принудили к взятию на себя такой высокой ответственности против ее собственной воли события, которые от нее совсем не зависели. Если царь примет на себя обязанности верховного главнокомандую­щего, то ему придется уехать далеко от столицы, и она фак­тически становилась регентшей в империи и была мораль­но готова к такой роли.

* * *

Знаменитый австрийский ультиматум, предъявленный Сербии, поднес фитиль к бочке с порохом. Все страны Ев­ропы были обеспокоены таким недружелюбным жестом, — стареющий император Франц Иосиф никогда бы его не сде­лал, не осмелился, если бы его к этому лицемерно не под­талкивал кайзер в Берлине.

Министры, собравшиеся в тот день в рабочем кабинете царя, понимали, что этот ультиматум, конечно, задевает и Россию.

Великий князь, генеральный инспектор армии, Николай Николаевич и министр иностранных дел С. Сазонов выра­жали свое возмушение и оба высказывали свое глубокое убеждение: Россия не должна, не имеет права, молча наблю­дать за унижением, которому подвергается маленькая Сер­бия. Нужно выполнять взятые на себя обязательства по ока­занию ей помощи, тем более что германская экспансия в этой славянской стране представляла собой и тысячу других опасностей. Войска Николая подтягивались к австрийской границе. Германии только того и было нужно, хотя это и не было никакой военной провокацией, а лишь мерой предос­торожности, направленной против Австрии, чтобы немед­ленно прийти на помощь союзнику, если против него будет совершено нападение.

Царь писал матери: «Если на нас не нападут, мы не ста­нем ввязываться в драку. Совершенно ясно, что Россия пока не готова к войне».

Наладменный Вильгельм захлопывал все двери дипло­матии. Коварный германский император ночью 30 июля прислал царю такую телеграмму: «Только ты можешь спас­ти мир в Европе, если остановишь свои военные приготов­ления».

В полдень, 1 августа Германия объявила о всеобщей мо­билизации. Николай направил в Берлин свою последнюю депешу:

«Я понимаю, что ты вынужден провести мобилизацию, но мне хотелось бы получить от тебя гарантии, какие я дал сам, что эти меры не означают войны и что мы будет про­должать вести переговоры о сохранении мира, стольдоро­гого для наших с тобой сердец. С Божьей помощью наша долгая и испытанная дружба способна предотвратить кро- вопролитие. С надеждой жду твоего ответа. Ники».

Но в пять часов пополудни германский посол граф Пур- талес вручил Сазонову ноту об объявлении войны.

Все, жребий брошен!

Императрица с самого начала возникшего кризиса убеж­дала мужа в вероломстве и коварстве Вильгельма. Она слиш­ком хорошо его знала, презирала его, и все те плохо инфор­мированные люди, которые говорили о ее «прогерманских симпатиях» жестоко ошибались.

В то время, когда уже были начаты боевые действия, а германский посол находился на пути в Берлин, Николай получил еще одну телеграмму от Вильгельма: «Прикажи сво­им войскам ни при каких обстоятельствах не нарушить на­ших границ и тогда сможешь сохранить мир. Вилли».

И эта телеграмма была получена спустя шесть часов пос­ле начала боевых действий. Поздно ночью Александра с Николаем в его кабинете возмущались действиями кузена.

Императрица спросила:

— Ты, конечно, не будешь отвечать на такое предатель­ство, Ники?

— Конечно, нет!

— Он был всегда нам врагом. Твое благородство всегда выводило его из себя. Ведь не ты вверг всю Европу в это бе­зумие, это его рук дело!

2 августа 1914 года в Зимнем дворце царь официально объявил о начале войны с Германией.

В этот яркий солнечный летний день толпа заполнила громадную Дворцовую плошадь. Эта весть, как это ни странно, сняла груз со многих. Все были взволнованны, распевали церковные гимны, издавали радостные вопли, — словно всех охватил непреодолимый приступ патриотизма, который вполне мог ликвидировать глубокий раскол в стране. На берегу Невы, куда должен был прибыть царь из Петергофа, толпилась публика. Вся река была запружена парусными яхтами, лодками, катерами, рыбацкими шхуна­ми. Повсюду развевающиеся знамена, трепещущие ленты в руках...

Когда император с императрицей вступили на набереж­ную у Дворцового моста, они были оглушены мощными криками: «Батюшка! Батюшка-царь, веди нас к победе!»

Рядом с Николаем, одетым в мундир, пехотного полков­ника стояла Александра в длинном белом платье до пят и слушала восторженные крики толпы. Она подняла повыше поля широкой шляпы, чтобы все могли видеть ее лицо. Сле­дом за родителями шли четыре великие княгини, они чув­ствовали себя стесненно, но все равно мило улыбались. Не было только цесаревича, у него еще болела нога, и он остал­ся, плача от досады, в Петергофе.

Еще никогда энтузиазм народа, сплотившегося вокруг своего императора в час общенациональной опасности, не был таким бескрайним, искренним, переливающимся через край; он исторгал слезы у всех тех, кто словно очарованные, наблюдали за этим могучим, единым порывом любви к сво­ей родине, к своему монарху. Казалось, что время раздоров, неуступчивых политических требований профсоюзов, глу­хой вражды оппозиции отступает, уступая место гармонич­ному могуществу народа, который выражает свое полное доверие, более того, глубокую любовь тому, кто поведет их к победе. Тысячи людей, мужчин и женщин, подхватывали священный гимн старой России «Боже, царя храни!», и воз­бужденная толпа расходилась перед этой скромной супру­жеской четой, — он в форме цвета хаки, она в белом платье, как простая офицерская жена.

Волна патриотизма охватывала все на своем пути, — сол­датские казармы, университетские аудитории, фабрики, за­воды, морское доки, заставляла изменить всех свое обычное поведение. Рабочие сменили красные революционные зна­мена на иконы и портреты царя. Студенты добровольно за­писывались в армию. На городских улицах восторженно приветствовали армейских офицеров. В деревнях на тускло освещенные улицы по вечерам высыпали жители всех воз­растов, крестьяне увлеченно повторяли громкие слова, ко­торые могли волновать только сердце славянина: «За веру, за царя, за Отечество, за Бога...»

В мгновение ока разбушевавшаяся толпа захватила гер­манское посольство в Санкт-Петербурге. Ворвавшись в зда­ние, возмущенные люди били окна, ломали дорогую мебель, рвали гобелены и картины, выбрасывали на улицу фарфо­ровую и стеклянную посуду, хрустальные вазы, рушили со­брание мраморных и бронзовых скульптур эпохи Ренессан­са. Накинув веревочные петли на бронзовых коней, увенчи­вающих портик здания, эту гордость Вильгельма II, сотни рук принялись тянуть за веревки и сбросили их на мостовую с громадным грохотом, перекрывавшим восторженные воп­ли негодования и удовлетворения.Теперь царю предстояло ехать в Москву. По древнему обычаю, всегда перед началом войны в Московском Крем­ле проходил молебен, религиозная служба благословения русской армии. К 17 августа, когда Николай с семьей, при­был в Москву, весь город кипел еще большим, чем Петер­бург, энтузиазмом.

Александра, словно лунатик, следовала повсюду за му­жем, принимала участие во всех шествиях, всех важных ме­роприятиях, требуемых короной. Этот бесконечный празд­ник уже начинал ее беспокоить. Ее материнское сердце, которое всегда чувствовало опасность, угрожавшую ее де­тям, болело, но она мужественно скрывала все свои страда­ния. Как могли все эти молодые безумцы выражать такой запредельный энтузиазм перед океаном ненависти, который приводил к преступлениям, кровопролитию, убийствам, продолжительному трауру?

Такой замешанный на трагедии лиризм действовал на нервы императрице. Николай, куда больший, чем она, фа­талист, куда больший, чем, она славянин, демонстрировал свое умение приспосабливаться к действительности с помо­щью только одного слова — ничего! Это «ничего» было слов­но поговорка для русского человека* «Ничего» — вот он воз­глас фаталиста, вызывающий паралич мысли, которая зас­тавляет человека не предпринимать никаких усилий, так как глубокая внутренняя вера в совершенство всего божествен­ного убеждало его, что все идет к лучшему при любых, даже самых печальных обстоятельствах.