Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла

• Название: Ближневосточная новелла
• Автор: Салих ат-Тайиб
• Издательство: Наука
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

В сборнике представлена современная новеллистика Ближнего Востока. Отобраны лучшие произведения арабских, иранских и турецких писателей о сегодняшнем дне их стран. В сборник вошли рассказы популярных у нас писателей — Нагиба Махфуза, Гассана Канафани, Бекира Йилдыза — и менее известных.

---

Саид отпрянул, пораженный, ошеломленный. У него вдруг закружилась голова. Правда это или длинный, тягостный сон, липкий кошмар, обвивший их, подобно спруту? Саид резко повернулся к Сафие и вдруг остро почувствовал всю глубину ее печали.

— Я не желаю с ним спорить, — сказал он, приблизившись к ней.

— А что он говорит?

— Ничего. Называет нас трусами.

— Он стал таким, потому что мы трусы? — простодушно спросила Сафия.

Саид взглянул на Дофа, который стоял на том же месте. Павлиньи перья на фоне защитного цвета куртки казались большим петушиным хвостом. Неизвестно почему эта нелепая деталь вернула Саиду самообладание.

— Моя жена спрашивает, это наша трусость дает тебе право быть таким? — обратился он к Дофу. — Как видишь, она готова признать, что мы были трусами. Истина на твоей стороне. Но что это доказывает? Ошибка плюс ошибка не дают верного результата. Стало быть, правы были и те, кто бросил родителей Марьям и Эфрата в Освенцим?.. Когда же вы перестанете считать ошибки и слабости других оправданием для себя? Старые слова износились, а теории с ложной посылкой… То вы говорите, что наши ошибки оправдывают ваши, то — что насилие не уничтожается насилием. Первый аргумент вы используете для оправдания своего прихода сюда, второй — чтобы избежать заслуженной кары. Вы прекрасно научились играть в эту игру! Вот и сейчас вы стараетесь превратить нашу слабость в коня для погони и самим оседлать его… Сейчас я еще больше убедился в том, что человек — это проблема, а не кровь и не плоть, которые одно поколение передает другому, словно торговец покупателю — мясные консервы. Но я говорю с тобой в надежде, что ты — человек. Еврей… Будь кем хочешь! Я верю, что когда-нибудь ты дойдешь до истины. Поймешь, что самая страшная вина, которую может взвалить на себя человек, кем бы он ни был, — это уверенность в том, будто слабость и ошибки других дают ему право оправдывать собственные ошибки.

Саид замолчал на мгновение и взглянул Дофа в глаза.

— Ты считаешь, что мы будем продолжать заблуждаться? А если мы исправим свою ошибку, подумай, что останется тебе.

Саид почувствовал, что время уходить: говорить больше не о чем. И сразу же ощутил тоску по Халиду. Ему вдруг захотелось на крыльях полететь к сыну и зарыдать на его плече. «Вот она, родина», — подумал он и, улыбаясь, взглянул на жену:

— Сафия, знаешь, что такое родина? Это не то, что нас окружает!

— Что с тобой, Саид? — с усилием выговорила Сафия.

— Ничего, ничего. Все в порядке. Я ищу настоящую Палестину, Палестину более значительную, чем воспоминания, чем павлиньи перья, чем сын, чем старые каракули на лестнице… Я всегда хотел понять, какова Палестина для Халида. Ведь он не знает этой вазы, картинки с видом Иерусалима, лестницы, ал-Халисы и Халдуна. И тем не менее он готов погибнуть за Палестину. А для нас с тобой это лишь копание в пыли воспоминаний. Смотри, что мы отыскали в этой пыли — все ту же пыль! Мы ошибались, считая, что родина — это только прошлое. Прав Халид — он видит в родине будущее. Поэтому и хотел взяться за оружие. Десятки тысяч юношей, подобных Халиду, поняли наконец, как жалки слезы тех, кто ищет в пещерах своих поражений остатки кольчуг и увядшие цветы. Такие, как Халид, смотрят в будущее — они исправляют наши ошибки и ошибки всего мира. Доф — наш позор, Халид — наша честь. Разве не говорил я тебе, что не надо было ехать!.. Нужна война… Халид понял это раньше нас, эх, Сафия!.. Вставай, пошли!

Они поднялись разом, Сафия комкала в руке платочек, не зная, куда его деть. Доф сидел мрачный — его пилотка казалась нелепой и смешной рядом с вазой.

— Вы не можете так уехать, мы не все еще обсудили… — сказала Марьям.

— Нет, больше говорить не о чем, — ответил Саид. — Для вас это всего лишь несчастный случай, но история рассудит иначе. Приехав сюда, мы восстали против истории, признаюсь, так же как и когда покинули Хайфу. Знаете ли, сударыня, мне кажется, на долю всех палестинцев выпали жертвы. Я знаю многих, пожертвовавших своими детьми. Вот и я пожертвовал сыном, это мой первый взнос. Боюсь только, что вы этого не поймете. — Он посмотрел на Дофа, который сидел, обхватив голову руками. — Можете временно оставаться в нашем доме. Чтобы все разрешилось, нужна война!

Саид и Сафия спустились по лестнице, внимательно разглядывая знакомые мелочи. Но теперь они казались им куда менее значительными, чем несколько часов назад, и уже не пробуждали прежних чувств. Улица была почти пуста. Они сели в машину, и та бесшумно покатила вниз, под гору. Лишь на повороте Саид круто повернул руль и направился к улице Фейсала.

До самого Рамаллаха они молчали. Лишь подъезжая к городу, Саид посмотрел на жену и сказал:

— Я надеюсь, Халид ушел, пока нас не было!

Нагиб Махфуз (АРЕ)

Сон

Перевод А. Хузангая

На весь пыльный двор — одна-единственная пальма, как на кладбище. Он всегда думал об этом, проходя по двору. Сегодня его остановил хозяин дома, поливавший землю из шланга:

— Господин!

Черт побери! Встреча с этакой рожей, да еще с утра, сулит одни неприятности. А может, он добрый старик? Иногда нет-нет и вяло улыбнется. Правда, улыбка эта похожа на трещину в древесной коре…

— Ты живешь один, человек еще молодой… Конечно, культурный… О тебе люди хорошо говорят, не жалуются. Но ради бога… Что за вечеринки ты устраиваешь в своей квартире? Духов вызываешь…

— А что, мне отчитываться перед вами?

— Ну, если другим это мешает… И потом, могу же я тебя спросить во имя старой дружбы с твоим покойным отцом!

Его щека задрожала от возмущения.

— Я ни разу не видел тебя на пятничной молитве!

— А какое это имеет отношение к делу?

— Не могу не осуждать правоверного, который забывает свой долг. Вот что я хочу тебе сказать.

Юноша засмеялся коротким смешком. Потом сказал:

— А вы кому молитесь — разве не духам?

— Вовсе нет! Это ты усомнился в вере, ты… а все из-за этого…

Юноша переменил тему разговора:

— Я говорил вам, в туалете стена…

— Не развалится… Знаешь, эти твои вечеринки вызывают у жильцов нездоровое любопытство.

— Я не делаю ничего противозаконного. Прошу вас, примите меры с этой стеной…

— Будет лучше, если мы как раньше, по-хорошему… — Направляя водяную струю подальше, хозяин скороговоркой добавил: — А ремонт сам должен делать.

Вот неприятность — именно в выходной узреть эту физиономию! Улица почти пуста, как бывает, когда начинаются отпуска. Над пригородом облака — тяжелые, неподвижные. После бессонной ночи дико болит голова. Спал не больше двух часов. Едва они кончили «общаться» с духами, его коллега, преподаватель истории, воскликнул: «Давайте поговорим о будущем!» Они проспорили всю ночь — и все без толку. Уже перед рассветом, выходя из дому, приятель со смехом сказал:

— Самое лучшее для тебя — жениться!

С неясной тревогой он забрался в постель, перед глазами стояло знакомое милое лицо. Нельзя быть одинокой пальмой! Почему мама так упорно твердила за несколько дней до смерти: за все, что бы ни случилось, надо благодарить бога?

В этот утренний час кафе было пусто. Он сел на свое обычное место, у выхода в сад, отделявший кафе от железнодорожной платформы. Официант поздоровался с ним, принес газеты. Приготовил кофе, бутерброд с бобами. Он поел, но головная боль не утихала. Отчего все-таки он не мог заснуть всю ночь? Так старался… Вспомнил лекцию по грамматике, которую должен завтра прочесть своим ученикам. Тотчас же перед ним возник образ коллеги-историка, его партнера по бредовым разговорам:

«— Что это значит?

— Ты учишь арабскому, ну хорошо, скажи, бывает сказуемое без подлежащего?

— Язык как море, у него нет границ.

— Умер Мухаммед. Мухаммед — подлежащее. Что за подлежащее? Вот я и занимаюсь вещами, которые вне языковой сферы…»

Подошел официант вытереть мраморный стол.

— Ты зачем вымогаешь деньги у клиентов? — спросил он его.

Тот улыбнулся. Привычная улыбка в ответ на нелепые вопросы. Взял деньги, отошел. «У него умная улыбка, и все-таки… мы ничего не знаем, скользим по поверхности привычных явлений… знаний не хватает, они зыбки, неопределенны…»

Он посмотрел на облако, потом заинтересовался чем-то еще… Все, что попадало в поле зрения, обретало белый цвет. Но белизна была неустойчивой, расплывчатой, как игрушка в руке волшебника. То заливала все, то опадала тяжелой волной. Затем она превратилась в бесформенную темную массу. Поезд, стоявший у платформы, исчез… или растаял в облаке? Ему захотелось опять ощутить абсолютный покой — как перед Буддой в Японском саду. Он вдруг услыхал, как товарищ его, историк, говорит, указывая на Будду: «Покой, истина и победа», потом поясняет свою мысль и произносит: «Покой, истина и поражение». Он собрал всю свою волю, чтобы начать спор…