Зинаида Рихтер - На «Литке» к острову Врангеля

• Название: На «Литке» к острову Врангеля
• Автор: Зинаида Рихтер
• Издательство: ОГИЗ - Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1931

Зинаида Рихтер, участница спасательной экспедиции на остров Врангеля в 1929-м году, рассказывает как была произведена смена первых зимовщиков на острове.

---

Ну, раз есть шалаши, то поблизости должны быть и люди! — воскликнули мы.

«Литке» ревет. Горное эхо вторит ему в отдалении. Кажется, что полярные медведи дружным ревом отвечают на приветствие ледореза.

Впоследствии мы узнали, что несколько эскимосов, живущих на северном берегу, находились в тот момент, когда мы подошли к косе, недалеко от дома, на охоте. Еще до того, как мы начали давать сигналы и ледорез загудел, зоркие охотники заметили дым корабля и поспешили в бухту Роджерса к начальнику острова, чтобы предупредить его; ведь судно могло быть иностранным.

Взяв гидрологическую станцию (пробу измерения воды на различной глубине) и определившись по пеленгам, насколько позволяла неточная карта, мы направляемся вдоль восточного берега на юг, к бухте Роджерса. Как мы и предполагали, льды отошли от восточного берега острова, но не уходят далеко и держатся невдалеке густой белой массой. Высокие нагромождения торосов совершенно забаррикадировали подступ к острову с юго-востока, где мы 20 дней провели в тяжелом дрейфе и едва не были раздавлены. Теперь было ясно, что, не рискни мы пойти необычным путем, т. е. севернее острова Геральда, нам никогда бы не достичь Врангеля.

Дождь усиливается. Сбегают с палубы струйки воды такой скользкой, что ноги разъезжаются. Барометр сразу упал. От волнения и холода зубы выбивают дробь. Сердитый плеск черных волн, с силой ударяющих о борт, и покачивание ледореза после мертвой тишины долгого дрейфа воспринимаются как совершенно новое ощущение. Изредка чувствуются толчки от столкновения со льдинами, гонимыми свежим нордовым ветром на юг. Изредка за бортом белеют неподвижные ледяные груды сидящих на мели торосов.

Виднеющийся в полумиле гористый, голый, запорошенный снегом берег в эту бессонную, ненастную ночь производит до жути неприветливое впечатление. Но никто не уходит с палубы. По мере того как мы приближаемся к острову, нас все сильнее и сильнее охватывает беспокойство. В каком состоянии мы найдем колонию? В памяти невольно возникают тревожные, волнующие слухи, которые нам приходилось слышать в Москве и во Владивостоке о колонии.

Под утро открываются живописно-дикие скалы мыса Уэринг. До бухты Роджерса отсюда менее часа ходу.

— Пойдем поздравим капитана с счастливым достижением трудной цели, — предлагает Минеев.

В виду важности события рискнули подняться на запретный капитанский мостик. Силясь казаться спокойным, капитан пожимает нам руки и говорит:

— Со своей стороны от души поздравляю вас. Уверен, что все вы рады успешному завершению экспедиции не меньше, чем я сам.

В 4 часа 20 мин. подходим к бухте Роджерса. Пять голых холмов. На близком расстоянии берег кажется необитаемым. Волнуясь, обыскиваем мы в подзорную трубу берег и, наконец, находим одинокий домик, поодаль — пакгауз и две-три яранги.

«Литке» густо гудит, давая знать о своем приходе. В окнах домика зажглись и беспокойно забегали керосиновые огоньки. Кто-то поспешно сбежал с крыльца и направился к берегу, на ходу разряжая винтовку в воздух.

В стороне от дома на мачте взвивается красный флаг. Одновременно на берегу вспыхивает большой костер, разведенный сбежавшимися островитянами. Дом, украшенный кумачовыми плакатами с приветствиями новой смене, кажется пылающим от света костра.

На краю берега, у самой воды, заметались люди и собаки. Ветер доносил до нас нестройные салюты островитян.

Что должны были испытывать колонисты, услыхав гудок корабля — первый за три года?

От прилетавших аэропланов они знали о приближении «Литке», но видя, что лед кругом не расходится, почти перестали надеяться, что нам удастся гробиться к острову. Начальник острова Ушаков был на мысе Гаваи и вынес впечатление, что тяжелое состояние льдов в нынешнем году не позволит никакому ледоколу подойти к острову. Колонисты стали готовиться к четвертой зимовке. Разбуженные среди ночи подошедшим пароходом, они встревожились: не иностранное ли судно?

В 1927 году, — узнали мы потом, — к острову подходило американское судно. Судно крейсировало вблизи бухты Роджерса, не выполняя обычных правил и игнорируя хозяев острова. Американцы спустили шлюпку, но, увидев вооруженных людей на берегу, повернули обратно. Подозрительное поведение шхуны и память о прежних попытках канадского правительства оккупировать остров Врангеля заставили начальника острова Ушакова вооружить колонистов.

Американское судно пробыло в районе острова Врангеля несколько дней и исчезло. Предполагая, что оно может вернуться, Ушаков, уезжая на охоту, предупредил, чтобы за ним немёдленно послали, если судно снова приблизится к берегу.

Красный флаг «Литке» рассеял опасения островитян. Приход «Литке» для колонистов означал возвращение к горячему южному солнцу, к цветам и зелени, к шумным городам с трамваями, автомобилями, театрами, возвращение к культуре, общественно-политическим интересам — ко всему тому, чего они были лишены долгих три года. Радости, которые сулили юг и культура, не прельщали лишь одного человека — Г. А. Ушакова, начальника острова Врангеля. Ему было очень тяжело покинуть «освоенный», обжитый им малодоступный полярный остров и эскимосов, с которыми он близко сроднился, деля с ними в течение трех лет лишения, опасности и радости суровой полярной жизни. Тридцать шесть месяцев стойкой борьбы с жестокой полярной природой, борьбы за жизнь людей, вверивших себя ему, за выполнение задачи, возложенной на него советским правительством и общественностью, борьбы с темнотой и предрассудками эскимосов, почти первобытных людей, для которых он сумел стать не только начальником колонии, но и любимым вождем, — все это связывало Георгия Алексеевича Ушакова с затерявшимся во льдах полярным островом.

Экипаж толпится на корме, с живейшим интересом смотря на приближающуюся к судну байдару с островитянами.

Байдара подошла к ледорезу. Один за другим поднимаются на борт одетые в меха люди. Первым поднялся и ступил на палубу высокий, худощавый, лет 30 человек в американских высоких желтых ботинках, кухлянке мехом наружу, кепи и темных очках-консервах, с биноклем на груди. Неторопливым движением он сдвинул на лоб консервы и со сдержанной спокойной улыбкой, близоруко сощурившись, оглядел нас всех с тем удивленным и растерянным видом, который бывает у людей, задремавших на минутку и разбуженных громким смехом и шутками. Но только «сон», от которого мы пробудили этого человека, продолжался не минутку, а целых три года.

Капитан Дублицкий выступил вперед и протянул ему обе руки.

— Дублицкий.

— Ушаков.

Молча крепко обнялись и расцеловались. Стоявшие вокруг видавшие виды моряки были заметно взволнованы. Ушаков, переходивший из объятия в объятие, не терял самообладания. В эту минуту его выдержке позавидовал бы герой любого клондайкского рассказа.

Г. А. Ушаков

Следом за Ушаковым поднялся, еле скрывая волнение, врач Савенко. За ним — человек в туземных торбозах, в пестрых нерпичьих штанах, в клетчатой кэпи, с английской трубкой в углу рта, невозмутимо спокойный, как будто все, что здесь происходило, совершенно не касалось его. По цвету лица его, слишком смуглого для европейца и недостаточно темного для эскимоса, нетрудно было догадаться, что перед нами кладовщик и переводчик Павлов — мулат (отец — русский, мать — камчадалка). Павлов родился на Чукотке, в Анадыре, учился в Петропавловске, потом учительствовал на Чукотском побережье, женат на эскимоске и пользуется среди эскимосов, большим влиянием.

За ним поднимается высокий, крепкий, с красным обветренным лицом промышленник Скурихин, считающийся одним из лучших охотников на Камчатке.

Поднявшиеся на борт островитяне отнюдь не походят на голодающих, какими мы себе их представляли. Вид у них, пожалуй, был лучше, чем у многих из нас после полуторамесячного морского путешествия и дрейфов во льдах. Эскимосы хорошо одеты, куда лучше тех эскимосов и чукчей, которых мы видели в заливе Лаврентия.

Георгий Алексеевич Ушаков был немало удивлен, узнав о том, как сильно беспокоились на материке о судьбе врангелевской колонии и какие невероятные слухи распространялись о ней.

— Не понимаю, зачем надо было бить такую тревогу, — говорил он. — Ведь достаточно было заглянуть в фактуры, подсчитать, сколько всего завезено на остров, чтобы убедиться в том, что нам не угрожало ничего страшного. Огнестрельных припасов у нас осталось еще года на два. Мы прекрасно можем провести не только четвертую, но и, пожалуй, пятую зиму. Имея оружие и огнестрельные припасы, на острове Врангеля нельзя умереть от голода.

Первый год, по словам Ушакова, был самым тяжелым для колонистов. Высадив первых колонистов на необитаемый остров 15 августа 1926 года, пароход «Ставрополь», не достроив дома, поспешил уйти, боясь внезапного наступления льдов, и колонистам самим пришлось достраиваться, живя первое время в палатках: навесить двери, вставить окна, сложить печи, отеплить дом, построить пакгауз, перенести с берега продукты. Надо было все это успеть сделать до наступления морозов и страшных на этом острове метелей. В первое время малейшее упущение со стороны начальника могло иметь гибельные последствия для всей колонии.