Робин Максвелл - Синьора да Винчи

• Название: Синьора да Винчи
• Автор: Робин Максвелл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54446-2

Италия. XV век. Катерина красива и своенравна. Она истинная дочь эпохи Возрождения: знает греческий и арамейский, читает Сократа и Платона, занимается алхимией. Полюбив, она, не считаясь с условностями, рожает ребенка вне брака. Молодую мать разлучают с сыном, по обычаям того времени мальчик должен воспитываться в семье отца.

Когда ее подросшего сына отдают учеником в мастерскую знаменитого художника Верроккьо, Катерина, переодевшись в мужское платье, отправляется вслед за сыном во Флоренцию. Там она знакомится с величайшими художниками и мыслителями того времени, становится близким другом Лоренцо Медичи и участвует во всех начинаниях герцога.

Материнская любовь помогла мальчику вырасти и стать гением, изменившим мир. Звали его Леонардо да Винчи. Этот роман рассказывает правдивую историю его настоящей матери.

---

После слушания друзья и родственники шумной толпой вывалили из сумрачного зала суда на солнце. Мы с Лоренцо спускались по ступеням, поотстав от Леонардо — он, по своему новому обыкновению, держался особняком. Я увидела, что сын сразу направился к Андреа Верроккьо, который всячески поддерживал друга и ученика в тяжком испытании. Неожиданно на его пути, подобный карающему богу, вырос некто и преградил ему путь.

Этот некто оказался его отцом. Не видя лица Леонардо, я уже готова была поспешить ему на выручку, но Лоренцо вовремя ухватил меня за руку.

— Тебе не кажется, что он сам может постоять за себя? — спросил он.

Я с сожалением вздохнула и вместе с Лоренцо отошла в тень, укрывшись от их взоров, хотя нам был слышен весь разговор отца с сыном.

— Леонардо, как ты посмел? Что я тебе сделал плохого, что ты так чудовищно позоришь нашу семью? Как мне теперь приличным людям в глаза смотреть? — Оправив изящный колет, Пьеро смерил сына презрительным взглядом. — Были бы живы твои дед и бабушка, они, наверное, сию минуту скончались бы от унижения! Меня, впрочем, твое поведение не удивляет: ты попросту потакаешь своим врожденным порокам. Еще бы! Сам выродок, а мать твоя — шлюха… Ай!

Услышав вскрик Пьеро, я решилась выглянуть из нашего укрытия и обнаружила, что Леонардо сдавил отцовскую шею, словно клещами, а Пьеро корчится, пытаясь вырваться из его цепких пальцев.

— Не смей чернить мою мать! — прошипел Леонардо.

Титаническим усилием он овладел собой и разжал хватку, но их стычка уже успела привлечь множество любопытных взглядов. Верроккьо подошел, чтобы поддержать любимого ученика. Лоренцо тоже не вытерпел и двинулся к ним, я следом.

Маэстро, не скрывая озлобления, обратился к оскорбителю напрямую:

— Пьеро да Винчи, ваш сын стал незаконнорожденным по вашей вине, а не из-за собственной греховности.

Слова Верроккьо, очевидно, сильно уязвили нотариуса. Он примирительно воздел руки:

— Андреа…

— Незачем называть меня по имени — вы мне не друг. Да и зачем вам дружить со мной, ведь я тоже незаконнорожденный, или вы не знали?

В этот момент Пьеро заметил нас с Лоренцо. Правитель Флоренции не мог не заметить унизительной выходки, которую позволил себе всеми обожаемый живописец. На меня Пьеро не обратил особого внимания, скользнув по мне равнодушным взглядом. В попытке хотя бы отчасти восстановить поруганное достоинство он злобно зыркнул на Леонардо и выпалил ему в лицо:

— Моя жена недавно разрешилась сыном. Это мой законный наследник, хвала Богу!

Он круто развернулся и, растолкав зевак, скрылся из виду. Леонардо стоял спиной ко мне. Проводив отца взглядом, он вдруг выпрямился, словно обрел внутри невидимый стержень, и молча двинулся вперед. Толпа расступилась перед ним, будто воды Красного моря перед Моисеем. Еще миг — и он исчез в людской толчее.

— Не понимаю, почему иные родители так жестоки к своим детям, — признался Лоренцо. — Особенно к таким светлым душам, как Леонардо.

Меня тянуло немедленно догнать сына, но Лоренцо удержал меня. Положив руку мне на плечо, он сказал:

— Наверное, ему сейчас лучше побыть одному.

— Боюсь, теперь он все время будет один.

— Катон, у него же есть ты, — утешительно улыбнулся Лоренцо, — и никто из Медичи не откажет ему в поддержке. Такой, как Леонардо, нигде не пропадет, да ты и сам это знаешь.

— Знаю. Но иногда нелишне и напомнить.

ГЛАВА 21

Мы с Лоренцо не ошиблись: Леонардо смог преодолеть душевный разлад, вызванный обвинением в содомии. Однако чем дальше, тем больше он предпочитал уединение и предавался амурным делам и плотским утехам с женщинами и мужчинами совсем не с той страстью, с какой тяготел к искусству, изобретательству и экспериментам. Вскоре вся Флоренция заговорила о нем как о большом оригинале. Впрочем, люди охотно терпели и прощали Леонардо его чудачества, хотя мало кто знал о том негласном, почти тайном покровительстве, которое оказывал молодому живописцу щедрый Лоренцо вкупе с Джулиано и Лукрецией.

После суда прошло уже несколько месяцев. За это время я так мало виделась с сыном, что успела по нему соскучиться. Явившись однажды воскресным вечером в боттегу Верроккьо, я узнала, что смогу застать племянника в больнице Санта-Мария-Новелла.

Все тамошние сиделки знали Леонардо и тут же указали мне лестницу, чьи истертые ступени привели меня в больничный погреб. В нем было темно и сыро, словно в подземелье, — не самое уютное место, на мой взгляд. Но где-то тут был мой сын, и я твердо вознамерилась его отыскать.

В конце длинного коридора я приметила нужную мне дверь и приоткрыла ее. Оттуда сначала повеяло ледяным сквозняком, но, принюхавшись как следует, я от потрясения едва устояла на ногах.

«Смерть и тлен, — недоумевала я про себя. — Когда-то Леонардо так любил речную свежесть и ароматы весенних лугов! Как же он терпит вокруг себя такую мерзость?»

Тут же я увидела и его самого — стоя спиной ко мне у длинного стола, Леонардо колдовал над распростертым на столе предметом, прикрытым холстиной. По характерным очертаниям головы и туловища я сразу определила, что это человеческий труп. И вправду, на дальнем конце стола из-под холста торчали ступни и лодыжки — женские, судя по их толщине, и вопиюще нагие.

Слева от Леонардо располагались два столика поменьше: на одном лежал раскрытый альбом и кусочки красных и черных мелков, на другом — целый набор медицинских скальпелей, металлических скобок и пилок. На затылке у Леонардо, поверх густых и длинных волнистых волос белел узел платка, закрывавшего ему нос и рот. Он работал с таким увлеченным рвением, что не услышал громкого скрипа открываемой двери.

— Сынок, — позвала я.

Леонардо резко обернулся, но посмотрел сначала не на меня, а в глубину пустынного коридора. Затем с неловкой улыбкой откликнулся:

— Мама… мне пристало бы сказать: «Заходи, располагайся», но… — Он беспомощно развел руками. — Надо бы закрыть дверь.

— Тебе это не противно? — спросила я, выполняя его просьбу.

— Нет, — решительно ответил Леонардо. — Очень… увлекательно.

Он порылся в сумке, достал оттуда еще один платок и небольшой пузырек и слегка спрыснул ткань какой-то жидкостью. Даже сквозь зловоние я уловила аромат лавандового масла.

«Вот она, спасительная благодать, — подумала я. — Без нее такая работа была бы слишком тягостна».

Леонардо жестом пригласил меня посмотреть на труп со стороны ног. Я, конечно, внутренне приготовилась к неприятному зрелищу вскрытого тела, но увиденное превзошло мои жутчайшие ожидания. Передо мной лежала беременная со вспоротым животом и вынутой маткой, в которой безмятежным вечным сном спал неродившийся младенец.

Не выдержав, я громко ахнула: в кои веки могла я помыслить подобное? Однако молчать было выше моих сил — я тут же оправилась от замешательства и засыпала сына вопросами: «Отчего она умерла? Сколько месяцев зародышу? Это что, плацента? А где пуповина? Это девочка или мальчик?» Леонардо отвечал мне со всей обстоятельностью. Он, не дрогнув, касался крошечных ручек и ножек эмбриона и чрезвычайно бережно отводил их в стороны, чтобы показать мне гениталии.

— Еще малыш, а уже какой cazzo[27] отрастил! — с тихой улыбкой произнес он, стараясь сгладить напряженность. — Видишь, какие ноготки? Совсем крохотульки! — Леонардо говорил с неподдельным восторгом, затем отвернулся к столику с альбомом и красным мелком стал добавлять недостающие подробности в эскизы с зародышем.

Я присмотрелась внимательнее и заметила прилипшие к детской головенке шелковистые завитки волос. Сорвав с лица платок, я разрыдалась.

— Мамочка, прости меня…

Леонардо подошел, тоже снял платок и сочувственно посмотрел на меня.

— С чего я расплакалась?

— Ты всегда плачешь, когда умирают дети.

— И верно… Леонардо, — начала я и смолкла, не в силах оторвать взгляд от мертвых матери и ребенка.

— Не надо, не продолжай. Я сам знаю, что это безрассудство.

— Помноженное на беззаботность! — сорвалась я на крик. — Всего один вопрос твоим друзьям в боттеге — и вот куда они меня направили! Ночная канцелярия однажды позволила тебе выскользнуть из своих лап, но если тебя снова арестуют за некромантию… — покачала я головой, — лучшие адвокаты Медичи не смогут спасти тебя. — Но как же тогда мне учиться? Как еще я смогу познавать физическую природу человека? — с детской наивностью спросил Леонардо. — Как мускулы приводят в движение конечности? Придают выражение нашим лицам? Не много наберется таких, кто учит анатомии, но и они не знают того, что скрыто от их глаз. Они довольствуются тем, что талдычат слово в слово истины, открытые и записанные еще греками и римлянами! К чему им вообще анатомировать тела?! — со все возрастающим жаром доказывал Леонардо. — Опыт — вот ключ к познанию!