Робин Максвелл - Синьора да Винчи

• Название: Синьора да Винчи
• Автор: Робин Максвелл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54446-2

Италия. XV век. Катерина красива и своенравна. Она истинная дочь эпохи Возрождения: знает греческий и арамейский, читает Сократа и Платона, занимается алхимией. Полюбив, она, не считаясь с условностями, рожает ребенка вне брака. Молодую мать разлучают с сыном, по обычаям того времени мальчик должен воспитываться в семье отца.

Когда ее подросшего сына отдают учеником в мастерскую знаменитого художника Верроккьо, Катерина, переодевшись в мужское платье, отправляется вслед за сыном во Флоренцию. Там она знакомится с величайшими художниками и мыслителями того времени, становится близким другом Лоренцо Медичи и участвует во всех начинаниях герцога.

Материнская любовь помогла мальчику вырасти и стать гением, изменившим мир. Звали его Леонардо да Винчи. Этот роман рассказывает правдивую историю его настоящей матери.

---

В конце концов я со вздохом решила вернуться, но едва я вышла из проулка, как со стороны улицы Ларга, откуда мы сами только что прибыли, послышался смех. К собору вывернули трое мужчин. В одном из них, к своему немалому удивлению, я узнала Джулиано. Он шел кое-как, прихрамывая, поддерживаемый с двух сторон молодыми людьми, одним из которых оказался Франческо Пацци. Другого я видела впервые. Они дружески обнимали Джулиано за плечи, а Пацци даже пытался его щекотать.

Что-то встревожило меня при виде этой троицы: я твердо знала, что Джулиано самое место в постели. Да и Франческо Пацци слишком своевольничал с ним, явно злоупотребляя правами сродственника. Утихомиривая предостережения внутреннего голоса, я рассудила, что это дает о себе знать неумолчный материнский инстинкт. Успокоив себя таким образом, я вернулась к высоким церковным вратам и вошла в собор.

Месса уже началась. Поверх голов несчетного множества прихожан, теснившихся плечом к плечу, я увидела юного кардинала Сансони, без помех добравшегося до предназначенного ему места на главном престоле. Лоренцо с друзьями расположился в северном приделе, у крытой галереи возле клироса, с выдержанным почтением он внимал разворачивавшемуся перед ним помпезному обряду.

Я снова обернулась к вратам, ища глазами Джулиано, и с облегчением увидела, как он вошел, уже один, и занял место у хоров в южном приделе.

Чествуя новопровозглашенного кардинала, патер передал ему Святые Дары. Рафаэль с воздетыми руками пропел: «Hos est corpus meum»,[28] и в тот же момент зазвонил ризничный колокол. Мужчины сняли головные уборы, и вся церковная паства, зашуршав одеждами, разом опустилась на колени.

И снова во мне все восстало против показного соборного лицемерия. На краткий миг я помедлила последовать общему примеру, и этого было достаточно, чтобы краем глаза заметить сбоку острый проблеск света. Я повернула голову и невольно наткнулась взглядом на Джулиано — он тоже все еще стоял, но весь спал с лица. Еще мгновение, и вспышка повторилась — это солнце отразилось на клинке меча, занесенного Франческо Пацци над головой Джулиано. Откуда ни возьмись, какие-то люди обступили младшего Медичи, подобно голодной стае волков, и вонзили в него ножи, и кололи снова и снова.

Я закричала: «Нет!» — но мой вопль потонул в оглушительном реве боли и ярости, заполонившем и клирос, и престол. Лоренцо!

Сквозь толпу я кинулась к алтарю и меж беспорядочно метавшихся прихожан до странности ясно различила, как Лоренцо, с окровавленной шеей, намотав на руку плащ, отбивает кинжальные удары человека в бурой священнической рясе. Неожиданно откуда-то сзади вынырнул Полициано и вонзил свой клинок в спину злоумышленника. Лоренцо поспешно выхватил меч из ножен, но его уже со всех сторон обступили Боттичелли, Фичино и прочие преданные сторонники.

Мне отчаянно хотелось присоединиться к ним, но объятая паникой толпа уже несла меня к выходу. Я успела заметить, как Франческо Пацци ринулся Лоренцо наперерез, а тот, подобно молодому оленю на живописном панно, установленном впереди клироса, прокладывал себе дорогу за алтарь, к новой ризнице. Его друзья продолжали отражать яростные нападки убийц, в один момент прекратившиеся — как только все убедились, что Лоренцо уже у ворот ризницы и вне опасности. Только тогда приверженцы Лоренцо бросились следом за ним. На плитах пола остались несколько поверженных заговорщиков, а посреди собора все еще стоял опьяненный бойней, истекающий кровью Франческо Пацци.

Лоренцо с друзьями скрылись в ризнице, с грохотом захлопнув за собой ворота, так что гул прокатился в высоких сводах Дуомо. Я приободрилась. Мимо меня пронеслись Пацци, подобные дикой орде, и кинулись вон из собора. Я осталась одна — нет, наедине с Джулиано, неподвижно лежавшим на полу в луже густеющей крови.

Я медленно двинулась к нему, зная, что помощь ему уже не нужна. Опустившись рядом на колени, я убедилась, что его череп разрублен почти надвое, синий колет изорван в клочья, а сплошь исколотое тело напоминает кусок сырого мяса. Воздев глаза ввысь, я обнаружила на лестнице, ведшей на органные хоры, чью-то нелепую фигуру.

Это был Сандро Боттичелли. Уцепившись за лестницу, он свисал с нее, обозревая картину кровопролития, учиненного над его побратимом. Даже с высоты ему было видно, что для Джулиано все навсегда кончено. Наши глаза встретились, но я не могла издать ни звука — я лишь простирала руки в мольбе, сама не зная, кого умоляю и о чем.

Боттичелли проворно слез вниз и скрылся в ризнице. Я сняла накидку и прикрыла ею своего павшего друга. Даже без оружия я вознамерилась охранять несчастного покойника от злых посягательств тех, кто задумал бы и дальше осквернять его.

Вскоре мимо меня пронеслась группа людей и скрылась в распахнутых соборных створах. Последним бежал Анджело Полициано, то и дело беспокойно оборачиваясь, но наконец и он скрылся из виду. Я же осталась и много часов просидела у трупа, проливая над ним слезы и тщетно пытаясь уразуметь причину столь бессмысленного убийства. В храме мстительного Бога я шепотом посылала ему проклятия.

Отстояв на часах возле тела убитого Джулиано, я наконец смогла уйти, предоставив покойника заботливому попечению сестер из Сан-Галло. Не чуя себя, я направилась прямо во дворец Медичи, едва ли видя и слыша людские волнения на городских улицах. Немного придя в чувство, я убедилась, что вокруг меня полно вооруженных мужчин от мала до велика — все они стягивались к жилищу правителя, желая положить жизнь на его защиту.

Едва на балконе показался Лоренцо, как глухой ропот толпы перерос в рев. Повязка на его шее напиталась кровью, и на левом плече красного парчового колета тоже расплылось темное пятно. Он поднял руку, и крики усилились. Я сама поневоле начала скандировать его имя вместе со всеми: «Лоренцо! Лоренцо!» Ах, только бы он жил!

Я была бы не в силах передать ту муку, что отражалась на его лице. Держался он гордо и прямо, но его душа под хрупкой телесной оболочкой поникла и изнывала. Лоренцо потерял брата, свою «лучшую половину», как он не раз говаривал нам. Ему долго не удавалось утихомирить гул толпы, но в конце концов его слова перекрыли общий гвалт.

— Горожане Флоренции, — с удивительной твердостью и самообладанием обратился к людям Лоренцо, — великая утрата постигла нас сегодня. Мой брат…

По его горестно сморщившемуся лицу я даже издалека могла судить, каким чудовищным усилием Лоренцо удается держать свои чувства в узде. Люди вокруг стенали и рычали, предвкушая ужасное завершение его речи.

— …Джулиано убит.

Злобные завывания достигли пика и вылились в один безумный вопль. Людская масса забурлила, ища выхода своей ярости, и, отхлынув от лоджии дворца, стала рассеиваться в разные стороны.

— Нет, стойте! — выкрикнул с балкона Лоренцо. — Добрые люди, прислушайтесь ко мне! — Он выждал, пока все вернутся и успокоятся. — Заклинаю вас именем Господа — умерьте ваш гнев!

— Это дело рук Пацци! — выкрикнул кто-то из толпы. — Зачем разубеждаешь нас?

— Я не разубеждаю вас. Скажу только, что магистраты уже объявили поимку уби… — Он споткнулся о ненавистное слово, но собрался с силами и закончил:

— …убийц моего брата. Кое-кто из них уже брошен в темницу, остальных тоже разыскивают. Я требую справедливого суда!

— Верно! — подхватил некий молодой человек, взметнув в воздух клинок меча. — Вот мы пойдем и рассудим их!

Все вокруг оглушительно заорали в поддержку его слов.

— Не спешите рубить сплеча! — срывающимся от беспокойства голосом призывал Лоренцо. — Мы не должны карать невиновных!

— Джулиано тоже не был виновен! — огрызнулся пожилой человек, стоявший рядом со мной. — И вот он искромсан в клочья, остывает на каменном церковном полу!

— Я прошу вас, заклинаю!..

Призывы Лоренцо утонули в гуле толпы, понемногу разбредавшейся, но на этот раз менее хаотично. Основная масса, обнажив клинки и кинжалы и угрожающе потрясая булавами, двинулась к южной окраине, в направлении дворца Пацци. На балкон вышел Анджело Полициано и, участливо положив руку на плечо Лоренцо, увел его прочь.

Площадь перед дворцом опустела, не считая многочисленных самозваных стражей, взявшихся охранять подступы к дворцу. Желая осмотреть рану на шее друга, я начала искать вход во дворец, понимая, однако, что зияющие кровоточащие раны души Лоренцо мне залечить не дано.

Во дворце царила неразбериха. На первом этаже толпилась многочисленная родня Медичи, их приверженцы, представители Синьории и духовенства. Я поднялась по широкой лестнице на второй этаж в большую гостиную, двери которой были распахнуты настежь.

Мне предстало жуткое в своей безысходности зрелище. Множество мужчин, друзья и родственники семьи Медичи, сбившись в кучки, выкрикивали что-то, утирали слезы, то и дело опасливо выглядывая в окна на улицу. Большинство из них плотным кружком обступили Лоренцо и Лукрецию, а над ними всеми возвышался Геркулес, вершащий свои кровавые подвиги на полотнах Поллайуоло. Мне померещилось в этом некое зловещее предзнаменование, и я задалась вопросом, не станет ли отныне уделом Флоренции разгул жестокости и насилия, невзирая на искреннее стремление Лоренцо к спокойствию в республике. Я не сразу решилась взглянуть на Лукрецию, по-матерински понимая, какое это невыразимое горе — потерять любимое дитя, все равно что у тебя из груди живьем вырвали сердце. И устрашающе-мертвенная бледность ее щек, и покрасневшие веки глубоко запавших глаз, и скорбно сжатые в одну линию губы говорили сами за себя. За несколько часов Лукреция непоправимо постарела.