Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу — радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

Царь, проявляя свое обычное гостеприимство, пригласил стариков сесть на стулья и принялся расспрашивать охотника о том, как ему удалось поймать соболя. Принесли напитки, угощения. Но старая чета к ним даже не притронулась. Крестьянин рассказывал о своей тяжелой работе. Его жена — о долгих сибирских темных ночах. Сибирь всегда страстно волновала царя. До встречи с Распутиным он, по существу, об этом крае ничего не знал. Теперь он хотел узнать о нем побольше и жадно слушал рассказ своего скромного подданного, которому задавал десятки вопросов.

После нужно было как-то убавить пылкий задор детей, которые так разволновались из-за лесной таежной гостьи. Было совершенно ясно, несмотря на канюченья Алексея, что милый, дикий зверек не приживется во дворце. Александровский дворец — это вам не дремучий лес, в котором много мха, полным-полно грибов, лисиц и лесных веселых духов, о которых рассказывал цесаревичу отец Григорий. Император предложил отвезти соболя в Гатчину, где им займутся охотники.

Тогда старик сказал ему:

— Батюшка царь, ничего не выйдет. Все тамошние охотники захотят заполучить шкуру моего соболя, чтобы продать ее. Они убьют его, а скажут, что он убежал… А нам этого не пережить. Правду я говорю, мать?

Он посмотрел на свою старуху, у той на глаза выступили слезы.

— Да, ты, вероятно, прав. Я бы, конечно, выбрал такого охотника, в честности которого был бы уверен. Но после того, что ты здесь сказал, возможно ты и прав. Возьми его назад, в Сибирь, это — твоя родина. Следи за ним, чтобы он жил как можно дольше. Но помни, не забывай следить за ним хорошенько, это тебе теперь мой приказ! Ведь соболь-то теперь мой. Ну, Господь с тобой!

Старики встали со стульев и снова упали на колени. Алексея пришлось за руку оттаскивать от черного зверька, который вертелся как юла, жалобно стонал и посвистывал. Александра кивнула, и в комнату вошел лакей с подносом в руках. На нем лежали подарки для сельчан из Сибири: часы, украшенные царским орлом, для старика и дорогая брошка для старухи. Кошелек, набитый деньгами, для обоих.

Они не хотели брать денег. Но царь настоял,

— Это вам — на обратную дорогу. Нельзя же теперь возвращаться после встречи с нами, так как вы выезжали. К тому же в этой сумме и мой пансион для новой подшефной… Алексея — соболя!

Какими безутешными были все дети, — еще бы, у них отнимали из рук такую красивую, живую игрушку.

Царь посадил сына к себе на колени и серьезным тоном сказал ему:

— Люби этого зверька, он — твой, наш тебе подарок. Но все же ему лучше жить в лесу, там его свобода, там его судьба…Время шло, все эти недостойные россказни о ней, клевета, ложь, совершали свои обычные круги, а Александра, чувствуя близость мужа, детей, можно сказать, была почти счастлива. Если цесаревич, как обещал Распутин, мало-помалу преодолеет свое постоянное полуболезненное состояние, то ей ничего другого не останется, кроме вознесения благодарственных молитв Господу и времяпрепровождения в семейном кругу.

Ей нравилось наблюдать за тем, как ночь накрывает парк в Царском Селе. В час, когда окна дворца освещались переливчатым светом от принесенных ламп, графиня Гендрикова, или кто-то другой, громко объявляла о времени для вечернего чаепития, которое обычно проходило в ее муаровом будуаре, где приглушенность тонов стенных панелей, мягкость гобеленов и пушистость ковров, источали атмосферу надежности и благополучия. Сюда к ней часто приходили дети. Ольга относилась к матери с глубокой, искренней нежностью. Годы шли, и она все быстрее понимала материнские заботы, которые требовали к себе большего внимания и терпения.

Кроме все прочего, ее еще упрекали и в том, что она, Александра, предпочитала одиночество жизни двора, которой ей надлежало руководить. У нее было гораздо больше способностей, чем у Николая, к исполнению всех обязательств, связанных с царствованием, и постоянной утомительной демонстрацией своей власти, но она никогда не была твердо убеждена в полезности всех этих процедур.

Её природная склонность к религии, к молитве, только постоянно усиливалась все эти годы, когда она страстно умоляла Господа послать ей наследника престола; но и тут ее постигла трагедия. Ее сын унаследовал страшную болезнь, из-за которой ей приходилось простираться перед образами и, памятуя о бессилии людей, просить у Бога, — этого символа любви и всякой справедливости, — сотворить чудо, чудо исцеления. Она понимала, что скорбь, окрашивавшая все ее дни после рождения ребенка, не могла ускользнуть от проницательных взглядов членов императорской семьи и некоторых придворных, ведь за ней зорко следил весь клан вдовствующей императрицы и многие великие князья. Для чего же ей разыгрывать бесчеловечную комедию, чтобы казаться всем на вершине счастья, удачи, в то время как ее сердце сжималось от тоски?

Ее пытливый ум, конечно, не позволял ей не следить за всеми событиями, происходящими в империи. Она была мало приготовлена к политике, не могла дать нужных ответов на весьма сложные вопросы, связанные с управлением такой громадиной, но она доверялась в этом Николаю, была уверена, что он приведет в надежный порт корабль их династии.

Разве после рождения Алексея самым главным для нее не стала подготовка счастливого царствования для того, кто сменит на престоле ее мужа?

Когда Алексею становилось лучше, ее взор просветлялся. Ей хотелось от радости петь, играть на фортепиано, вышивать занятные, красивые узоры на носовых мужниных платках.

Ну, а дружба?

Александра в дружбе требовала только одного — доверия, но сколько разочарований ей пришлось пережить после своего брака, со сколькими людьми пришлось расстаться, потому что те еще вечером клялись ей в вечной, пламенной дружбе, а на следующий день забывали о данной клятве. У нее не было экспансивного характера, присущего латинянам и славянам. Она, маленькая девочка, воспитывалась в строгой лютеранской вере, которая требовала только строгости, подавления всяких легкомысленных порывов. Она могла быть только серьезной девушкой, а потом и женщиной. Кроме того, ей такая суровость определенно нравилась.

Одной из первых русских статс-дам, которые вызывали у нее чувство взаимного доверия, была очаровательная княгиня Мария Барятинская. Она, к сожалению, не могла проводить все свое время в Александровском дворце, но она не раз доказывала государыне свою верность. Она вполне могла положиться на эту скромную женщину с доброй душой. Александра довольно долго поддерживала со своей подругой переписку. В одном из писем она объясняет ей, что такое для нее дружба. «Моя дорогая Мария, вы, конечно, поняли с самого начала, что я не создана для жизни императрицы, в таком ее виде, в каком многие ее себе представляют. Балы, полдники, салонные разговоры, тщета взбалмошного света, полные-иронии замечания, педантизм таких лиц, которые живут только для того, чтобы пускать пыль в глаза, и говорить постоянно о себе, чтобы быть всеми замеченными. Нет, такое не для меня, это правда. К тому же я не осмеливаюсь до конца понять себя, и следовательно, себя кому-то навязывать. Чтобы я оставалась сама собой, нужно, чтобы передо мной находился другой человек, такой, которого я чувствую напрямую, человек достойный, искренний. Я не умею блистать на ассамблеях, для этого у меня нет непринужденности, нужных слов, ни духа. Хотите узнать мое состояние моей души? То, что я люблю, то, что меня притягивает, — это внутренний мир человека. Существа чистого, без пышного наряда, без всех обязательств, положенных ему по рангу. Вы должны в этом отдавать себе отчет! Мне приходится отметать множество милых улыбок безразличных людей, потому что я по природе своей — моралистка. Какова моя главная мечта? Помогать другим. Помогать им выходить победоносными из их сражения, из беды, из-под креста, потому что почти все мы несем этот крест…»

Может, та холодность, в которой постоянно все упрекали царицу, была лишь ее постоянной заботой не привязываться ни к кому понапрасну, не транжирить своего чудесного дара — умения дружить. Этот дар не покидал ее до самой смерти, и она часто демонстрировала его по отношению к тем, кого для этой цели выбирала.

Такая особенность Александры вполне заслуживает внимания читателя, потому что ее хулители часто слишком много говорили о ее высокомерии и недостаточном общении с ее окружением.

Она продолжала творить добро и делала все, что могла для тех, кто не требовал от нее глупых улыбок, а лишь моральной или материальной поддержки.

Незадолго до рождения у нее в 1895 году великой княгини Татьяны, она испытывала особую привязанность к грузинской княгине Соне Орбелиани, которая была на три года ее младше. Эта молодая аристократка, совсем недавно появившаяся при дворе, была тут же принята государыней, которая, видимо, догадывалась о ее необычной судьбе.