Георгий Метельский - До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове

• Название: До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
• Автор: Георгий Метельский
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Георгий Метельский — автор многих книг о наших современниках, а также исторических повестей о Т. Шевченко, А. Мицкевиче, С. Сераковском, П. Смидовиче (две последние вышли в серии «Пламенные революционеры»). Новая повесть писателя рассказывает о короткой, но яркой жизни И. Фиолетова — активного участника борьбы за Советскую власть в Азербайджане, одного из двадцати шести бакинских комиссаров. Писатель показывает, как простой рабочий мальчишка, начавший трудовую жизнь на нефтяных промыслах Черного города, вырастает в видного политического деятеля.

---

— Ты что делаешь! — в ужасе крикнул Фиолетов.

— Не видишь, что ли, — ответил верзила, разрывая руками скользкие шматки. — Я три дня ничего не ел.

К яме подбежала тощая собака, понюхала и пустилась прочь.

Тем временем подошли еще несколько голодных и стали есть тухлятину. Через несколько минут от мяса не осталось и следа.

Фиолетов стоял, потрясенный увиденным. И этим мясом хозяин кормил людей! Брал с них последние копейки! Нет, такое безнаказанно оставить нельзя. Он посмотрел по сторонам — не видно ли полицейского? — и вскочил на оставленный хозяином стул.

— Товарищи! — крикнул он в толпу. — Только что вы были свидетелями потрясающего зрелища: голодные рабочие съели тухлое мясо, которое не стала есть собака. То самое мясо, которое собирался продать нам хозяин этого заведения. — Он показал рукой на харчевню. — Сотни кровопийц, подобных ему, впились в тела рабочих и сосут их кровь. Им все дозволено, потому что за их спинами стоят владельцы промыслов, полиция, стоит сам русский царь со сворой своих чиновников. Настал час положить конец их власти!

— Легко сказать! — крикнул кто-то из толпы.

— Да, сделать — куда труднее. Даже очень трудно. И все же возможно. Но при одном условии: если мы все, сообща…

— Кончай, браток, полицейский топает, — перебил Фиолетова тот же голос.

Фиолетов заторопился (он не сказал еще самого главного):

— В следующее воскресенье на Парапете будет первомайская демонстрация. Я зову всех вас прийти туда. Вы слышите меня, люди?

— Слышим, слышим! — раздалось с разных сторон.

Фиолетов бросил в толпу пачку листовок, соскочил со стула, и толпа поглотила его прежде, чем через нее пробрался полицейский.

Утро 27 апреля выдалось росное, предвещавшее погожий день, и Балаханское шоссе давно не было таким оживленным. Люди шли, ехали на попутных подводах, у кого нашлись лишние двадцать копеек, нанимали извозчиков. Некоторые извозчики, узнав, куда и зачем идет народ, подвозили бесплатно. Был тут и старый Байрамов с осликом и арбой, на которую сажал детей. Но чаще всего люди просто шагали пешком много верст под весенним, но горячим солнцем.

— Ну, кажется, народ будет, — облегченно вздохнул Фиолетов.

Теперь его знали не только в мастерских Нобеля, но и на соседних промыслах, заводах, и многие, поравнявшись, перекидывались с ним несколькими словами.

— Остановитесь на Колюбякинской… На Николаевской… На Воронцовской, — напоминал Фиолетов. Это были улицы, прилегающие к Парапету. — И помните про воздушные шары!

На заседании комитета было решено, что сигналом для начала демонстрации будут несколько детских шаров, которые выпустят в небо назначенные для этого товарищи.

Порадовала встреча с Вано. Он шел с палочкой, и Фиолетов улыбнулся, зная ее секрет. Это было древко для знамени. Древко изготовляли в мастерских, оно складывалось втрое, превращаясь в трость.

Чем ближе подходили к городу, тем теснее становилось на улицах. Люди шли нарядные, веселые, как на праздник. Фиолетов смотрел на них, и у него от радости блуждала по лицу довольная улыбка.

Навстречу в лаковом фаэтоне с фонарями ехал управляющий одного из промыслов, солидный, с массивной золотой цепью от часов, покоившейся на животе. Кто-то из толпы вдруг схватил лошадей под уздцы, другие загородили дорогу.

— Не туда едешь, ваше благородие! — крикнул молодой рабочий в кожаной куртке. — А ну-ка поворачивай обратно!

В толпе рассмеялись.

— Да что вы, господа! Это безобразие! Вы что надумали? Я полицейского позову! — испуганно затараторил управляющий.

— Зови, зови. Только сперва повороти оглобли!

К половине двенадцатого все прилегающие к Парапету улицы были запружены народом. С точки зрения властей, ничего предосудительного в этом еще не было: ну собрались люди погулять, как-никак воскресенье. Но Фиолетов заметил, что полицейских было гораздо больше, чем обычно. Они расхаживали с невозмутимым видом, будто их нисколько не беспокоило это необычное скопление народа.

Фиолетов остановился на Кривой улице, где собирались рабочие механических мастерских Нобеля, и в это время услышал, что башенные часы пробили без четверти двенадцать.

Он разыскал токаря Гаджибекова, с которым работал в мастерских.

— Запускай шар, Расул!

— Один минут, Ванечка…

Гаджибеков поискал глазами мечеть, не нашел, вздохнул, повернулся лицом к востоку и отпустил шар.

— Пошли, товарищи! — крикнул Фиолетов, и рабочие двинулись на площадь.

Выбежал из соседней лавки Вано, где он ждал сигнала, на ходу превратил свою трость в древко и прикрепил к нему кусок красной материи со словами: «Да здравствует пролетарский праздник!»

Первомайская демонстрация началась.

На Парапете росли неказистые деревца, несколько человек взобрались туда, и сверху в толпу полетели листовки, выпущенные к этому дню Бакинским комитетом РСДРП. Они начинались словами: «Свобода! Восьмичасовой рабочий день!» Листовки читали вслух и прятали по карманам, засовывали за пазуху, чтобы потом передать другим.

Рабочие с Биби-Эйбата подняли еще один флаг с лозунгами: «Долой самодержавие! Да здравствует социализм!»

Какая-то женщина сильным высоким голосом запела «Варшавянку» — ее разучивали на предмайских сходках, — и песню сразу подхватили.

И вдруг…

Фиолетов был готов к этому, но все же у него заколотилось сердце, когда он увидел, как со стороны набережной показался взвод конных казаков с винтовками за плечами. Из-под околышей казацких фуражек торчали взлохмаченные чубы. Впереди скакал офицер в синей шинели и с медалью «За усердие» на груди.

На площади офицер, а вслед за ним и казаки резко осадили коней.

Подъехал закрытый пароконный фаэтон; из него вышли полицеймейстер и пристав и молча рассматривали толпу. Растерявшиеся было рабочие осмелели, стали грозить им кулаками. Слышались выкрики:

— Долой казаков!

— Долой полицейских собак!

Тучный пристав, придерживая рукой шашку, сделал несколько шагов вперед и остановился, глядя в упор на оказавшегося перед ним Фиолетова.

— Чего вы хотите — вы, так называемые пролетарии? — в голосе пристава слышалась издевка.

— Политических свобод. Восьмичасового рабочего дня. России без царя, — ответил Фиолетов.

— Молчать! — взвился пристав, хватаясь за пистолет. — Разойдись!

— Вы же сами просили ответить. — Фиолетов усмехнулся.

— Господа! Я прошу разойтись! — вторил приставу полицеймейстер.

Никто не пошевелился.

Полицеймейстер переглянулся с казачьим офицером, и казаки защелкали затворами винтовок.

— Готовсь! — раздалась команда.

Толпа шарахнулась в сторону, закричали женщины, подхватывая на руки детей.

Некоторые рабочие были вооружены, и они тоже приготовили револьверы, ножи, палки. Другие стали выворачивать булыжники из мостовой.

К Фиолетову подбежал Вано, все еще со знаменем в руках, и встал рядом. Стало тихо и жутко.

— Взвод, пли! — прозвучала короткая команда.

Грянул залп, но пули никого не задели: казаки стреляли поверх толпы. Побежавшие было люди остановились, кто-то крикнул:

— Молодцы, казаки! В своих не стреляют!

— Ах, так? — пристав выхватил револьвер, но выстрелить не успел. Рабочий с завода Питоева швырнул в него камнем и попал в голову.

Это было настолько неожиданно, что пристав выронил револьвер и пустился бежать. За ним, оглушительно свистя, бросились несколько рабочих. Полицеймейстер стоял растерянный и напуганный. Казаки безмолвствовали.

Дом пристава был рядом, и Абдула, который оказался среди тех, кто гнался за приставом, потом с удовольствием рассказывал, как перепуганная насмерть жена блюстителя порядка умоляла рабочих, чтобы они пощадили ее мужа. «Он больше не будет, — лепетала она и, вталкивая своего благоверного в дверь, кричала в сердцах: — Я ж тебе, дураку, говорила — не ходи!»

Площадь стала пустеть, ушли казаки, уехал в своей закрытой карете полицеймейстер, и Фиолетов облегченно вздохнул.

Он думал: демонстрация удалась. Обошлось без жертв. Рабочие почувствовали свою силу. За один этот день люди стали намного ближе друг другу.

Фиолетов возвращался домой поздней ночью — мастер заставил работать сверхурочно — и вдруг при свете вечно горящих газовых факелов, заменявших на промыслах уличные фонари, увидел вдалеке силуэт женщины, которая что-то торопливо приклеивала к забору. Когда он подбежал к тому месту, женщины уже не было, а на заборе висела листовка, подписанная Кавказским союзом РСДРП.

Фиолетов знал об этих листовках, недавно их привез из Тифлиса грузин, назвавшийся Шота. Но кто же наклеил эту?

Он бросился было вслед за женщиной, но потерял ее из виду. Прошел еще квартал, вернулся назад, посмотрел по сторонам и остановился, не зная, куда идти дальше.