Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

• Название: Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
• Автор: Борис Камов
• Издательство: Издательство ФАИР
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8183-1552-2

Книга Бориса Николаевича Камова создавалась на протяжении почти двух десятилетий. Это — наиболее полное жизнеописание А. П. Голикова-Гайдара. Помимо общеизвестных фактов, автор сообщает о множестве драматических событий, о которых невозможно было рассказать до перестройки и в период разгула «солоухинщины».

Автор поставил перед собой задачу: выяснить, насколько справедливы обвинения в преступлениях, будто бы совершенных А. П. Голиковым (будущим писателем А. П. Гайдаром) в годы Гражданской войны. С обвинениями такого рода с конца 1980-х гг. выступали десятки безвестных «гайдароведов» во главе с автором книги «Соленое озеро» В. А. Солоухиным.

Результаты расследования, проведенного Б. Н. Камовым, оказались ошеломляющими. Ни одно обвинение, если только оно поддавалось документальной проверке, не подтвердилось.

По жанру эта книга — исторический детектив. Автор сопоставляет обвинения против А. П. Голикова с архивными документами, демонстрируя общую безграмотность и лживость «обличителей» во главе с В. А. Солоухиным. Он раскрывает систему мошеннических приемов, фальсификаций и даже картежных передергиваний, которая применялась мнимыми гайдароведами для обмана читателей, циничного их одурачивания.

Для родителей, педагогов, библиотекарей, студентов-филологов и историков, школьников-старшеклассников.

---

…Я относился к Лауту с полным доверием. Но в этом пункте его воспоминаний (пусть он меня простит) я ему не поверил. Мне показалось: от избытка чувств к Аркадию Петровичу да еще по прошествии долгого времени бывшего комиссара полка «занесло». И в книгу «Гайдар» его сенсационный рассказ я включать не стал.

Отсутствие главного эпизода своих воспоминаний Сергей Васильевич, разумеется, заметил. Полагаю, обиделся, но ни словом не упрекнул.

Прошло пять лет. Не стало Сергея Васильевича. А мой коллега, белгородский журналист Борис Иванович Осыков, обнаружил в Центральном архиве Советской армии сразу два документа, которые подтверждали достоверность рассказа Лаута.

Вот когда я сильно пожалел, что усомнился в воспоминаниях Сергея Васильевича, не выспросил подробностей главного эпизода тамбовской эпопеи Гайдара. Мне оставалось лишь по обрывкам тех же воспоминаний, по документам, которые держал в руках Аркадий Петрович, восстановить, что произошло на самом деле.

«Следить за мыслями великого человека». Это крайне полезно!

Почти 90 лет назад подлинники этих документов читал А. П. Голиков.

Документы были о разном. Скажем, о необходимости санитарного просвещения среди рядовых и комсостава. О бережном отношении к боевому оружию, в первую очередь, к винтовкам, которые часто применяли для забивания гвоздей. Но больше всего хранилось документов, которые отражали суровую борьбу тех месяцев.

Было много приказов о награждении. Каждый сопровождался подробным описанием подвига. Командиры и бойцы в экстремальных условиях совершали невероятные по смелости и самоотверженности поступки. Они свидетельствовали о благородстве помыслов, о мощи духа, о цельности характеров…

А награды были такие: государственные, то есть единственный в стране орден Красного Знамени, и как бы личные награды командарма М. Н. Тухачевского, которые поражали щедростью.

Герои получали золотые и серебряные портсигары, золотые и серебряные часы. Портсигары и часы были из металла самой высокой пробы. Я держал эти награды в руках. На каждой имелась монограмма: «От М. Н. Тухачевского».

Тут же хранились документы о наказании командиров частей, которые позволили себе неоправданное самовольство или понесли большие потери. В частности, были расстреляны двое: бывший и вновь назначенный командиры одного и того же полка ВЧК. Первый — за то, что полк разложил. Второй — за то, что не сумел разложившийся полк привести в порядок. Самое мягкое наказание, на которое мог рассчитывать «красный командир», допустив серьезный просчет, — пять лет лагерей.

Людей, своих и чужих, не щадили. «Чем-чем, а этим добром Россия богата».

Приговоры были заметно мягче, если речь шла о рядовых. Многих красноармейцев за недоказанностью вины отпускали на свободу прямо в зале.

Решения трибуналов обжалованию не подлежали — ни на месте, ни в Москве. Приговоренных к смертной казни расстреливали без промедления. После заседания трибунала они жили один-два часа.

В тех же папках и связках бумаг встречались списки осужденных повстанцев. Вина каждого коротко указывалась тут же. Смертной казнью каралось добровольное пребывание в лагере Антонова продолжительностью три-четыре дня, даже если человек не сделал ни одного выстрела.

Голикову встретился приказ о восемнадцатилетнем парне. Видно было, что мальчишка, сверстник Аркадия Петровича, запутался. Попал к Антонову, понял, что совершил глупость, ошибся. Бежал, рискуя жизнью, в Тамбов, к родне. А родня его не приняла. Схватили парня (одинокого, голодного и растерянного) на улицах города.

Эти приказы-приговоры размножались в типографиях; их разносили и развешивали на стенах домов в Тамбове и в деревнях. Любви к советской власти такого рода наглядная агитация не пробуждала.

В потоке приговоров, приказов, информационных сообщений изредка мелькали слова «амнистия» и «прощеные дни». Голиков стал заново просматривать документы, где встречались такие слова.

Небывалое по массовости прощение было даровано за год перед тем. В 1920 году М. Н. Тухачевский, командуя Первой армией в Сибири, разбил адмирала А. В. Колчака. Сам адмирал был схвачен и торопливо расстрелян. Но осталась его боеспособная, отлично вооруженная армия. 120 000 человек. Воевать армия уже не хотела. Но как она дальше поведет себя, зависело от советской власти. От того, что новая власть предложит. Власть предложила небывалое — сдать оружие и разойтись по домам. Вчерашние колчаковцы согласились. Оружие сдали. Обученная и вооруженная армия в 120 000 человек перестала существовать.

Когда вспыхнул Антоновский мятеж, об амнистии годичной давности вспомнили не сразу. В столице решили, что бунт легче будет ликвидировать не умом, не грамотными политическими решениями, а перевесом в живой силе и беспощадностью карательных мер.

Но, во-первых, у мятежников поначалу был невероятно высокий дух. Антоновцы ожидали, что следом подымутся крестьяне соседних губерний. Победа казалась им близкой.

Во-вторых, у Антонова в это время было около 50 000 штыков и сабель. В-третьих, человек, который ведет партизанскую войну, имеет массу преимуществ перед солдатом в чистом поле.

Мало чего добившись, Москва и местное командование вспомнили, наконец, о прошлогоднем удачном опыте, о том, как легко и бескровно удалось договориться с колчаковцами. Местным мятежникам предложили то же самое. Но из леса практически никто не вышел. Голиков, в отличие от московских и тамбовских руководителей, задумался: «Почему?!»

Противостояние завело страну в полный тупик. У державы больше не было средств содержать на Тамбовщине громадную армию. Выходом могло стать только прекращение войны.

Мятежники голодали. Запасы, рассчитанные на «молниеносную войну», давно кончились. Власти предлагали: «Выходите и сдавайтесь!» Соглашались единицы.

Обе стороны, изнемогая, желали одного и того же: конца войны. Но как бы не слышали друг друга. У них не было общего языка.

«Но почему?» — снова спрашивал себя Голиков. Ответ не приходил.

Как раз в ту пору над лесами стали кружить самолеты. Они разбрасывали листовки с угрозой: «Не выйдете — забросаем химическими снарядами!» Это был способ устрашения, который свидетельствовал о бессилии. У Красной армии не было противогазов. Изменись направление ветра — от газов погибли бы красноармейцы. А еще поблизости находились местные жители и существовало мировое общественное мнение. Оно бы химической бомбардировки не простило. Это хорошо понимал Ленин. Он полжизни провел в Европе.

После того как Голиков был утвержден командиром 58-го полка и навалилось множество забот, он продолжал размышлять над этой же проблемой.

Голиков опрашивал командиров-старожилов, у которых был опыт службы на Тамбовщине. Много беседовал с Лаутом, который был местным уроженцем. Сергей Васильевич хорошо понимал душевный склад земляков. Ответы собеседников подтверждали верность гипотезы Голикова о причинах провала декрета о «прощеных днях» здесь, в губернии.

Тогда Аркадий Петрович стал просить Тухачевского принять его. Командующий назначил день встречи…

Исторический разговор: А. П. Голиков предложил М. Н. Тухачевскому план бескровного завершения тамбовской войны

Как протекал разговор, я попытался восстановить по деталям, которые сообщил Сергей Васильевич, и по тем документам, которые я впоследствии сам нашел, исследовал и сопоставил. Диалог, скорее всего, происходил так.

Голиков доложил Тухачевскому, что изучал в штабе войск оперативные документы. Это позволило ему день за днем проследить главные события, которые произошли с момента возникновения мятежа.

— Я помню, — говорил Голиков, — ваши, товарищ командующий, слова, сказанные во время первой беседы: «Мятеж идет на убыль. Главная задача — перекрыть пути доставки в лес продовольствия и медикаментов».

Это важная задача. Но в лесу еще остается от 10 000 до 12 000 мятежников. Даже если они будут жить впроголодь, это все равно большая сила. Учитывая, что с нашей стороны боевые действия в лесу невозможны, война может продлиться еще не один год. Для антоновцев ничего не меняет и декрет В. И. Ленина о новой экономической политике. О каком выполнении декрета может идти речь, если люди не в состоянии выйти из леса? Если они не могут вернуться домой?

— Вы знаете, как сделать, чтобы они вышли? — спросил Тухачевский.

— Да. Здесь нужен приказ о повторном введении «прощеных дней».

Лаут буквально запомнил ответ Тухачевского:

— Если бы вы, Аркадий Петрович, сообщили мне по телефону, с каким предложением собираетесь приехать, я бы посоветовал вам остаться в Моршанске. Мы уже пробовали. С этими «прощеными днями» ничего не получилось.