Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды

• Название: Классическая русская литература в свете Христовой правды
• Автор: Вера Еремина
• Жанр: Культурология
• Год: 2001

---

Получается, что и сам Фёдор Михайлович как бы рассматривает не только малоазийских греков, но и всю греческую нацию, как нацию-вошь, так как некогда отнятый у них Константинополь, точнее сказать, захваченный интервентами (они же не были оттуда выгнаны), будет им теперь уже не по мерке.

Другой виртуальный пример, то есть пример возможности, следующий: а вот если бы Пётр I в своих завоевательных тенденциях ринулся не на запад, где всё-таки были отвоёваны только ливонские вотчины, а на восток, вернее, на юг и юго-восток, то есть как раз в Константинополь.

Достоевский и говорит, что уж если немцы сбили Петра с толку, то уж греки, как нация более культурная и с несравненно более богатым историческим прошлым, его бы уже до того довели, что Пётр бы и столицу-то свою не иначе как попытался бы перенести в Константинополь.

Достоевский забывает о том, что Пётр I шел-таки на юг, и турецкая война была, но Пётр был побит и едва сам не попал в плен. Пётр был вынужден заключить позорный Прусский мир, по которому был разрушен когда-то захваченный Азов. Таким образом, Сам Господь не пустил Петра.

Достоевский ставит второй вопрос: а если мы захотим себе Константинополя или, как он дальше продолжает, “всеславянского протектората для России”, то есть, он мыслит создание всеславянской империи. Достоевский пишет буквально так: “Россия сознала в себе силу исполнить своё назначение, а фактически уже и стала действительной и единственной покровительницей и Православия и народов, его исповедующих. Вот – эта причина, вот – это право на древний Царьград и было бы понятно и не обидно даже самым ревнивым к своей независимости славянам и даже самим грекам”.

Итак, Достоевский настаивает на том, что Православие должно распространяться в мире путём протектората православной державы. Значит, протекторат государственный, а на втором месте может быть уже и религиозный.

“Настоящая сущность тех политических отношений, которые и должны неминуемо наступить у России ко всем прочим православным народностям: славянам, грекам. Она – покровительница их и даже, может быть, предводительница, но не владычица: мать, а не госпожа. Если даже и государыня их когда-нибудь, то лишь по собственному их провозглашению с сохранением всего того, чем они сами бы определили независимость и личность свою”.

Тогда возникает другая виртуальная задача, – а если они не провозгласят? (Как сам Достоевский, при его-то необыкновенном проникновении, не рассмотрел проблему непризванных благодетелей.)

В начальных главах “Братьев Карамазовых” мать двух младших братьев Ивана и Алёши, Софья Ивановна, была воспитана своей «благодетельницей и мучительницей». Это благодеяние привело к тому, что она 16-летней девочкой пыталась повеситься. (Как бы не пришлось бы этим странам-сателлиткам в некотором роде тоже “повеситься”!).

Мысль о России двоится, то есть мысль, как Россия будет распространять православие на мир. С одной стороны, в начале статьи провозглашено всеслужение, а с другой стороны – покровительство и даже, мол, статус государыни. Эта идея о распространении Православия так и осталась двойственной и так и продолжала жить — и разрешилась в Первую мировую войну.

Центральная идея, зачем Россия вступила в никому не нужную Первую мировую войну, в которой ей нечего было отстаивать – это как раз “проливы, проливы, проливы”, то есть опять Босфор и Дарданеллы, опять Константинополь, опять восстановление креста на святой Софии. Эти голубые мечты закончились революцией и свержением царя.

После этого русское беженство из Крыма отправилось в Константинополь, но, как бы сказал Иоанн Шаховской – “не в образе тирана, насилующего и мучающего народы, а в образе Христа, Которому негде приклонить голову”.

Только в беженстве и в нищете, в своём умалении, в своём кенозисе, то есть истощании, — как раз тогда русское беженство и было способно нести православные идеи. Причём, большинство беженцев объединилось вокруг митрополита Евлогия Георгиевского, а не вокруг митрополита Антония Храповицкого. Эмигрант Солоневич комментирует это так, что не кающаяся интеллигенция собралась вокруг Антония Храповицкого и Маркова-второго, а кающаяся интеллигенция – вокруг владыки Евлогия (Георгиевского).

Православный богословский институт, в котором преподавали и Флоровский и митр. Вениамин, Булгаков и Карташев, свидетельствовал о Православии, которое до тех пор на западе называлось – “католичество восточного обряда” или “католичество восточной традиции”. Да и живой дух в Америку тоже понесли эмигранты: Флоровский и его ученики Мейендорф и Шмеман, да тот же митрополит Иоанн (Шаховской).

Получается, что жизнь вносит в философему Достоевского изумительный исторический корректив. А именно: Достоевский говорит о всеслужении, оно и предстояло. Но всеслужение – это “ноги умывать”. Господь сказал: “Цари владычествуют над народами, а вы не так; а кто из вас хочет быть первым, будь всем слуга”.

Проповедник должен быть униженный и оскорблённый и не имеющий, где приклонить голову; и только тогда он будет миссионером. Миссионер вооружённый – не есть миссионер; миссионер, у которого вооруженная охрана,– не есть миссионер. Миссионер безоружный и не имеет никакого оружия, кроме слова, долготерпения и любви. И это – по образу и Самого Христа и апостолов: разве апостолы шли с протекторатом?

Таким образом, Достоевский постоянно изменяет себе в этом вопросе, а русская жизнь, то есть Божий Промысел, не даёт русскому менталитету уклониться в ложные пути, охраняет его непреодолимой благодатью.

В данном случае легко было заразиться ложным пафосом; но что было исторически, ещё при жизни самого Достоевского? Как только у России государственной были развязаны руки в смысле Австрии, то есть был обеспечен ее нейтралитет, так началась настоящая балканская Русско-турецкая война 1877-1878 годов. В Болгарии и в Сербии война была героической, очень жертвенной, но все-таки удачной: сражение под Плевной, сражение под Шипкой, горный Дубняк, освобождение Болгарии, освобождение Сербии.

Но, как только армия дошла до Константинополя, так сразу же в армии начался тиф; куда-то делась непревзойдённая военная хватка генерала Михаила Дмитриевича Скобелева, да и царь был там. Армия как бы никуда не могла сдвинуться, пока просто не было заключено перемирие и в 1878 году войска вернулись, а в 1880 году был заключён Сан-Стефанский мир. Таким образом, Господь в Константинополь Россию не допустил.

Кроме Достоевского, русскую идею осмыслял, например, Константин Леонтьев. Леонтьев поставил вопрос ребром: а такие ли мы православные? Мы по паспорту православные, а подавляющее большинство из нас – религиозно равнодушны.

Иоанн Шаховской продолжает: “Поскольку государственность декларирована православной, то военные и штатские чиновники обязаны раз в год говеть. И тысячи безбожников, записанные православными, ежегодно причащаются, абсолютно безверно, в суд и в осуждение как себе, так и тем священникам, которые поведали тайну Христа врагам Его истины” (См. «Революция Толстого»).

Таким образом, Достоевским владеет иллюзия: вся эта идея расширения православного влияния за счёт расширения влияния государственного, эта идея – бесперспективна, как всякая мечта; и эта идея - двоится.

Но художник в своих произведениях всегда умнее самого себя, потому что дух его находится в рабстве у эмонациональной части души, которая чрезвычайно усиливается, а рассуждающая, волевая части ослаблены. Именно поэтому (у Тургенева - это часто, у Достоевского – гораздо реже) в своём творческом измышлении Достоевский от таких огрехов свободен.

Где поставлена та же самая проблема?

Вот роман “Подросток”. Версилов, когда рассказывает Аркадию свою историософскую философему, то говорит, что у нас за эти 150 лет выработался невиданный в истории национальный тип – тип всемирного боления за всех; и все 150 лет Россия живёт не для себя, а живёт для одной лишь Европы.

Так оно и было. Елизавета Петровна ведёт семилетнюю войну, но как только Россия побеждает, так умирает Елизавета Петровна, а Пётр III, обожающий Фридриха, всё отдает, как будто вообще никакой войны не было. Затем Россия – победительница Наполеона; Священный союз и устройство Европы: Россия не получает не только ни пяди территории, потому что протекторат над Финляндией был установлен до этого - в 1811 году, но даже не получает контрибуции. (Германия после Франко-прусской войны сорвала такую контри­буцию, что даже Бисмарк называл эту цифру только шепотом). Император Николай I в 1848-1849 годы кладёт казачью конницу в Венгрии за освобож­дение Австрии (против Кошута) и тоже ничего не получает.

Эта концепция немедленно подтверждается всеми историческими данными; и дело даже не в них, а в том, что дух всемирного боления за всех – это именно есть христианское участие, христианское со-страдание, христианское со-переживание, то есть, именно – нет выше любви, как душу свою положить за други своя (Ин.15,13). И Достоевский тут не обманывается; эти «други», далеко не всегда нас любящие, часто и ненавидящие.