Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды

• Название: Классическая русская литература в свете Христовой правды
• Автор: Вера Еремина
• Жанр: Культурология
• Год: 2001

---

В этом смысле “Братья Карамазовы” – очень яркий роман с перспективой, но эта перспектива гадательна и наполовину выдуманная. В “Подростке” же есть настоящее пророчество: когда Макар Иванович перед смертью как бы даёт каждому из своих подопечных наставление, которым, однако, он абсолютно не навязывается, так как приходит как странник и пришелец и только потому умирает в этом доме, что его уже ноги не держат.

Макар Иванович, оставляя своё завещание, Аркадию говорит так: “Ты, милый, Церкви святой ревнуй; аще позовёт время, то и умри за неё. Ты не бойся, не теперь, сейчас-то ты об этом не думаешь, после, может, подумаешь”.

Аркадий Долгорукий 1856 года рождения, ровесник Розанова, которому предстоит реально дожить до большевистских гонений и вот именно, “аще позовёт время, то и умри за неё”; и ровесник священномученика Серафима (Чичагова).

Фёдор Михайлович в “Пушкинской речи” тоже говорит о всеслужении, но уже не в смысле государственного протектората, а в смысле способности русского человека к «всемирной отзывчивости» на чужую боль. И эта отзывчивость — не только трепет нервов, но и сознательное, взрослое отношение к чужим проблемам, к чужим мыслям и, прежде всего, к чужому вопросу, который предстоит решать не на пару, а «втроём», то есть, призывая на помощь благодать Божию.

Лекция №24.

Достоевский как сын Церкви.

Процент или плотность безбожия (антицерковности) для писателей писательской среды гораздо выше, чем для основной массы российского населения. Почему среди писателей наблюдалось такое явление? Почему, Достоевский действительно “белая ворона” в ряду русских писателей?

Одной из причин широкого распространения безбожия среди писателей то, что сама русская литература возникла в определённой питательной среде и эта питательная среда находилась в ортогональном дополнении в табели о рангах, так как русская литература возникла в масонской оппозиции петровским преобразованиям.

Поэтому в литературе и провозглашался идеал тихой жизни, в отличие от петровской регулярности, жизнь на лоне природы и так далее. Да ещё существовал принцип, что церковь – это для простого народа, почти для недоумков, а для человека, так сказать, продвинутого и то, что выступает вместо церкви, так это – масонская ложа (в самосовершенствовании мало радости). В масонской ложе есть и аналог старчества, и аналог духовного делания, и святые отцы-пустынники, как, Макарий Великий, вперемежку с литературой квиетизма, пиетизма типа Якова Бёме.

Литература возникает и в гражданской оппозиции к петровско-екатерининской государственности.

Таким образом, литература возникла в антицерковной среде и это её важнейший родовой признак, а от писателя к писателю начинаются видовые различия.

Поэтому писателю и полагается быть в глубоком духовном аутсайдерстве.

Пушкин как раз преодолевал гражданскую оппозиционность и именно начиная с 30-го года, что совпало со временем его помолвки, Пушкин начинает искать пути сближения и лично с царём и с государственностью и ищет себе государственного служения. Хоть это и не состоялось, но само намерение – многознаменательно.

Что касается преодоления церковной оппозиции, антицерковности, этого внутреннего убеждения, что к обедне ходит простой народ, а мы – гораздо выше, то Пушкин даже задачи такой перед собой не ставил. “Ты сам свой высший суд” – Христос не нужен, если ты сам свой высший суд.

Мучительным путём, но Достоевский преодолевает обе эти изначальные установки русской литературы.

В 70-е годы Достоевского приглашают во Дворец в качестве нравственного авторитета, его приглашают не в воспитатели (это придворная служба), а приглашают для нравственных бесед с младшими великими князьями Сергеем и Павлом. На эти беседы ходила Мария Фёдоровна, тогда цесаревна, ходил К.Р. (Константин Константинович).

Сергей Александрович – это муж Елизаветы Фёдоровны. Павел Александрович после ранней смерти своей первой жены сбежал с мадам Питалькос. Через некоторое время его простили и дали титул княгини Полей; их сын Владимир Палей был сброшен в шахту вместе с Елизаветой Фёдоровной.

После смерти в 1865 году наследника Николая Александровича наследником становится Александр Александрович, и первое место выходит его воспитатель Победоносцев и книга “Дневник писателя” в обязательном порядке кладётся на стол наследнику. Таким образом, цесаревичу Александру (в будущем император Александр III) Достоевский даётся в обязательном порядке в качестве руководителя.

Поэтому говорить об оппозиции Достоевского к власти уже не приходится. Позднее, мучительным путём Достоевский преодолевает вторую изначальную установку – установку антицерковности (вместо церковности). Это произошло после возвращения из заграничного путешествия, то есть это примерно начало журнала-газеты “Гражданин” и “Дневника писателя” то есть 1873 год.

В 1873 году в хронике “Гражданина” появляется статья Достоевского под нейтральным названием “История отца Нила”[101].

“История отца Нила” – это изумительный образец церковной жизни второй половины XIX-го века и замечательный образец церковной публицистики, напечатанного на страницах консервативного, но вполне мирского издания.

Достоевский на страницах “Гражданина” откликается на газетную же публикацию газеты “Голос”. Газета “Голос” тоже газета умеренно консервативная, но бульварная и поэтому, как всякая бульварная газета подхватывает, прежде всего, скандал и сенсацию.

В данном случае как раз и происходит скандал. Отец Нил – это насельник Троице-Сергиевой Лавры. Скандал возник не по доносу, а по неизбежности, так как дело пошло в гражданский суд. Ситуация сложилась так, что у одного монаха 26-ти лет оказалось две любовницы, притом, одна девица из дворян Огурцова, “богомолка”, так сказать, 40-ка лет и другая 21-22 лет, жительница Сергиева Посада Прасковья Лекарева.

Скандал возник из-за того, что обе дамы хранили в монашеской келье свои ценные вещи и младшая, то есть Прасковья Лекарева подала на старшую по обвинению в краже.

В то время проходной в Лавре не было и в братские корпуса пускали кого угодно и сколько угодно.

У мамзель Огурцовой был свой ключ от монашеской кельи и, войдя в неё, она обнаружила там свою соперницу, одну, но в рубашке и разутую. Полная негодования, мадам Огурцова захватила в шкафу у монаха его золотые часы и процентный билет, принадлежавший Прасковье Лекаревой, а та испугалась и побежала в суд.

Мадам Огурцова захватывала вещи не с целью кражи, а для того чтобы обличить своего любителя, то есть, чтобы он поверить, что она у него была и всё видела. Монах, будучи иеродьяконом, в это время служил утреню и она, улучив момент, передала ему и билет и часы.

Эта ситуация так и попала в газету “Голос” и дело, переданное в суд завертелось своим порядком: обе гражданки и истица и ответчица предстали на суде, а монаха иеродьякона Нила вызвали в качестве свидетеля.

Тут-то и начался самый позор, а газете только того и надо. Мамзель Огурцова спрашивала монаха с оттенком торжества, как пишет Достоевский, - не дарила ли я тебе часы и подрясники? Её, конечно, как свидетельницу спросили – сколько же раз она открывала своим ключом монашескую келью. И она, тоже с оттенком торжества, отвечала – раз пятьсот.

Поскольку истица была удовлетворена возвращением своего процентного билета, а ответчица получила только общественное порицание, но за то, что она скрывала это своё длительное “богомолье”, то получила порицание и от своих родных; монаха Нила оставили на усмотрение монастырского начальства.

Достоевский, прочтя в “Голосе” всю эту позорную историю, именно как сын Церкви счёл долгом вмешаться и серьёзно поговорить и с читателями, и с богомольцами, и с верующими, и с не верующими и, вообще, с Россией, со своим читателем, а он уже в это время – автор “Бесов” и имя его – вся Россия.

Достоевский прямо приводит прямые выдержки из газеты “Голос”, а потом начинает серьёзный разговор. Фёдор Михайлович выявляет социальную группу заядлых “богомолок”. Их, кстати говоря, Серафим Саровский называл “галками намазанными”, которые часто воинов царских делают рабами сатаны.

Такие люди – что-то среднее между почитательницами, поклонницами и такой дамочкой, которая ищет утешения.

Достоевский обращает внимание на ещё одну удивительную вещь относительно мадам Огурцовой: только что обличила своего не верного и тут же отправилась в другую церковь и заказала молебен.

Одно дело грех, как грех. Конечно, Прасковья Лекарева так и воспринимала – блуд как блуд. А у Огурцовой, конечно, всё не так: она его и содержит и благодетельствует, и утешается и в то же время – это всё её как бы продолжающееся богомолье, поэтому-то и отправляется заказывать молебен.