Руфь Уолкер - Мара

• Название: Мара
• Автор: Руфь Уолкер
• Издательство: БДР-Трейдинг
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7721-0021-1

Дочь цыганского барона сбежала из табора с проезжим матросом… Роман цыганки и ирландца оказался недолгим, и беглянка вернулась беременной. Соплеменники не простили Персе связь с инородцем. Эта печать отвержения легла и на рожденную ею дочь — рыжеволосую, зеленоглазую и белокожую Мару.

Обделенная с детства материнской любовью, окруженная враждой родственников, полукровка Мара росла горделивой, умеющей постоять за себя. Когда ее, пятнадцатилетнюю красавицу, решили выдать за старого, жирного, но богатого цыганского барона, девушка взбунтовалась. Чтобы расстроить свадьбу, она накануне ее, обманув всех, теряет невинность с младшим сыном жениха, молодым и сластолюбивым красавцем Йоло, — и открывает в себе неизведанные глубины первобытной страсти…

---

Джоко открыл альбом. Вот его первые шаги на пути к славе — билет на пароход из Лондона в Нью-Йорк, счет первой нью-йоркской гостиницы, где он остановился, его первый контракт с ныне уже не существующим цирком… Он перелистывал страницу за страницей… вот счет и меню из ресторана, в котором он отпраздновал свой первый сольный номер, вот счет из гостиницы за ту ночь, когда он потерял невинность с темноглазой танцовщицей.

Вот вырезки из газет… хронологическая таблица его карьеры… вот другие памятные вещи — засохший цветок, уже коричневый от времени, женский носовой платочек с вышитой на нем буквой «М», листок бумаги, испещренный именем «Мара»… перламутровая пуговка от женской блузки…

Поблизости никого не было, а все же Джоко чувствовал себя неловко. Как часто он хохотал, высмеивая сентиментальность других людей! А вдруг и над ним посмеются, если кто-то случайно обнаружит этот альбом? Он взял листок с Ее именем, разорвал на мелкие кусочки и бросил их под кровать. Поднеся бутылку к губам, он опорожнил ее до дна. Он всегда гордился тем, сколько может выпить. Любой мужчина от такого количества алкоголя свалился бы под стол.

Он уже слышал новости о полном крахе на рынке акций. Радио все еще продолжало работать, и противный голос диктора стал внезапно дико раздражать Джоко. Он схватил пустую бутылку и запустил ею прямо в приемник. Радио упало на пол, разбилось и затихло. Теперь ничто не нарушало одиночества Джоко.

Он закрыл альбом и отложил его в сторону. Что-то щекотало ему нос — он громко чихнул и расхохотался: «А ведь это мое последнее „апчхи“ на этом свете!»

Запустив руку под подушку, он извлек оттуда пистолет — прекрасное итальянское оружие с перламутровой ручкой, оружие, достойное только лорда. Оно как нельзя лучше подходило к данной ситуации.

В его памяти всплыл один давний эпизод. Он вспомнил, как на его зеркале в клоунской костюмерной нарисовали помадой картинку: из унитаза виднеются голова и плечи крошечного человечка, который тянется к ручке, чтобы спустить воду.

Трудно было не узнать этого человека: фрак, шляпа-котелок, улыбка до ушей…

Джоко коснулся своего нарисованного смешливого рта. Единственное, что осталось у него теперь, — это улыбка, и разве это само по себе не смешно?

Он мог бы спеть: «Смейся, паяц, над разбитой любовью!», мог бы прошептать: «Спокойной ночи, прекрасная Принцесса…», но вместо этого повторил фразу, что была написана под той картинкой:

— Прощай, жестокий мир! — и, сунув дуло пистолета в рот, нажал на курок.

Как только мистер Сэм ушел, Мара начала одеваться. Обычно Кланки приходила помочь ей, но тут она, как назло, куда-то запропастилась. Вдалеке послышались голоса, топот бегущих ног, но Мару никто не потревожил. Ее мысли блуждали. Как финансовый крах отразится на судьбе ее маленькой Викки? Уж не ошиблась ли она, так легко отказавшись от сен-клеровских миллионов? А может статься, и сам Эрл Сен-Клер погорел?

Она надела костюм. Бусинки и блестки горели при свете вечерней лампы и, казалось, издевательски ей подмигивали. Легко ли осознать, что тебе приходится вернуться к тому, с чего ты начинал девять лет назад?

Не дожидаясь Лобо, она вышла из палатки и отправилась к заднему двору. Здесь она и столкнулась с великаном Лобо. Его большое лицо имело какое-то странное выражение. «Неужели у него тоже были акции?» — подумала Мара. Кланки, она знала, пострадала точно, да и еще немало людей в цирке, заразившихся этой болезнью от мистера Сэма.

— Ты слышал новости? — спросила она у Лобо. Он моргнул один раз, что означало «да». — У тебя что, тоже были акции?

Он удивленно посмотрел на нее и покачал головой, потом сделал жест — ладонь чуть ниже колена, — обозначавший на его языке Джоко.

— Что-то случилось с Джоко? — испугалась Мара.

Лобо положил палец в рот и так хлопнул губами, что Мара задрожала.

— Джоко… умер?

Великан моргнул, и глаза его наполнились слезами. А ведь они с Джоко никогда не были особенно дружны.

— Это было самоубийство? — спросила Мара. Ей важно было это знать.

Он кивнул, и мир поплыл у Мары перед глазами. Она услышала звуки оркестра: ее выход — и машинально бросилась к цирку. Лобо поплелся за ней, и если бы она обернулась, то, как в зеркале, увидела бы свое страдание на его лице.

Она хотела разрыдаться, но не могла. Ее боль, ее злоба были слишком велики. «Ты не должен был этого делать, — твердила она. — Я не думала, что ты трус».

По лицам артистов она видела: они уже знают. Все стояли молча. Артисты, уже отработавшие свои номера, не расходились. Они расступились, пропуская Мару вперед. И она не остановилась, она быстрой походкой прошла мимо клоунов, жавшихся друг к дружке так, точно им было холодно. Потом Мара поплачет и еще раз проклянет судьбу, которая требует столь суровой платы за каждую минуту счастья, но сейчас… Сейчас ее выход!

Конрад Баркер громко объявил номер Принцессы Мары, и публика взорвалась аплодисментами. Под звук барабанов она взобралась к Лобо на плечи, и счастливая улыбка появилась на ее лице, когда его осветил яркий луч прожектора. Она помахала рукой зрителям, а Лобо медленнее, чем обычно, понес ее по арене к белому канату, по которому ей предстояло взобраться под самый купол.

Когда она скинула бархатную накидку, послышались радостные возгласы публики, сменившиеся тишиной ожидания. И Мара полезла вверх, через каждые два-три фута посылая публике воздушные поцелуи. Она делала все это машинально, механически, без обычной безумной радости, которую всегда испытывала, оказавшись на двадцать минут полностью во власти зрителей.

Достигнув колец, она принялась делать обычные, хорошо заученные упражнения. Она знала, что не в лучшей форме сегодня, и все же нельзя было разочаровывать зрителей.

И вот настало время бланшей.

Обычно она заигрывала с публикой, делая разные ужимки, улыбаясь и раз или два начиная «понарошку», но сегодня она сразу приступила к настоящим бланшам. И боль от веревки доставляла ей неизъяснимое удовольствие.

«Это для тебя, Джоко», — шептала она, вскидывая тело вверх, затем вниз и совершая наконец полный оборот.

Обычно она делала не больше тридцати пяти упражнений, но сегодня скорбь и злоба мутили ее разум. Ей не хотелось кончать это бешеное вращение.

Зрители понимали, что на их глазах происходит нечто необыкновенное, и считали:

— Сорок восемь… сорок девять… пятьдесят…

Но она все не останавливалась, не обращая внимания на острую боль в плечах и запястьях.

Снизу за ней следили сотни глаз. Она уже слышала, как мистер Сэм кричит ей:

— Мара, хватит! Довольно!

Но ничто не могло остановить Мару. Именно сегодня она должна поставить рекорд — сделать это в честь Джоко. И она сделает это в день его смерти, в память о нем!

Через несколько дней цирк уедет отсюда, а его маленькое тельце останется лежать здесь, в этой земле. И Джоко забудут. Пройдет совсем немного времени — и как будто его никогда и не было на свете. А этого Мара пережить не могла.

Но если сегодня вечером она побьет рекорд по бланшам, поставленный в 1924 году Лилиан Лей-цель, ее успех будет навсегда ассоциироваться с днем смерти Джоко. А она должна сделать все, чтобы о Джоко помнили.

— Сто сорок… сто сорок один…

Перед лицом Мары мелькали лица, воспоминания. Как она познакомилась с Джоко и как он пригласил ее с собой пообедать… как он свернулся однажды клубочком, пряча у нее на груди свое лицо… как он рассказывал ее маленькой дочурке длинную-предлинную сказку о принцессе с огненно-рыжими волосами…

— Двести… двести один…

Боль в запястьях стала невыносимой. Но Мара старалась не думать об этом, ей даже казалось, что все это происходит не с ней…

Мара слышала вопли зрителей, чувствовала участие людей, столпившихся на заднем дворе. Но все это ничего не значило. Она собрала в кулак всю свою волю. Она не может сдаться, она должна оказаться сильнее, чем ее тело.

— Двести тридцать восемь… двести тридцать девять…

Мара достигла рекорда Лилиан Лейцель. Еще один бланш — и она побьет его. Боль становилась все невыносимее… но нет, она должна… Собрав последние силы, она перекинула тело вверх, затем вниз…

Публика визжала от восторга, и Мара услышала, как Конрад Баркер торжественно объявил, что все они присутствуют при историческом моменте, когда Принцесса Мара из Брадфорд-цирка побила рекорд по бланшам, поставленный Лилиан Лейцель. Его слова вывели Мару из оцепенения, и она увидела, как струйка крови течет из ее запястий, красными карминными капельками брызгая на белый костюм.

«Ничего, отдам его Кланки», — подумала Мара. Прыжок на канат… И в ту же секунду ладони сами собой разжались, и она почувствовала, как веревка ускользает из рук. Послышались испуганные крики, вопли ужаса… а далеко внизу желтела арена.