Руфь Уолкер - Мара

• Название: Мара
• Автор: Руфь Уолкер
• Издательство: БДР-Трейдинг
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7721-0021-1

Дочь цыганского барона сбежала из табора с проезжим матросом… Роман цыганки и ирландца оказался недолгим, и беглянка вернулась беременной. Соплеменники не простили Персе связь с инородцем. Эта печать отвержения легла и на рожденную ею дочь — рыжеволосую, зеленоглазую и белокожую Мару.

Обделенная с детства материнской любовью, окруженная враждой родственников, полукровка Мара росла горделивой, умеющей постоять за себя. Когда ее, пятнадцатилетнюю красавицу, решили выдать за старого, жирного, но богатого цыганского барона, девушка взбунтовалась. Чтобы расстроить свадьбу, она накануне ее, обманув всех, теряет невинность с младшим сыном жениха, молодым и сластолюбивым красавцем Йоло, — и открывает в себе неизведанные глубины первобытной страсти…

---

— Нет, я лучше потом. Скажите, а когда мне разбинтуют лицо?

Сестра сделала вид, что не слышит вопроса. Она хлопотала, подливая свежую воду в цветы, поправляя Маре подушки и одеяло, спрашивала, какой букет лучше поставить на тумбочку у кровати. «Она не хочет мне врать и сказать правду тоже не хочет», — подумала Мара.

Правду ей на следующий день сказал доктор:

— Ваши травмы очень серьезны. Вы упали на левый бок, переломав кости руки и ноги. Кости, конечно, срастутся, но я боюсь, как бы не начался сепсис. Будьте готовы к тому, что вам придется еще очень долго пробыть в больнице. Что касается вашего лица… то оно несколько изменится. Но не бойтесь, в наши дни пластическая хирургия творит чудеса…

Он остановился, ожидая, какой будет реакция, но Мара молчала, и он продолжил:

— Вы сильная, здоровая молодая женщина. С помощью трости вы, безусловно, сможете ходить. Со временем — при условии правильного лечения — вы станете почти такой же, как и прежде. Вы не будете выглядеть калекой. Но я должен сказать вам прямо: нет никакой надежды на то, что вы сможете продолжать работать в цирке. Я говорю это вам откровенно потому, что вы мне кажетесь человеком, для которого горькая правда лучше, чем сладкая ложь. Ведь так?

С Марой не случилось истерики, она не расплакалась, но и на этот вопрос она не ответила. Она лежала неподвижно, точно мертвая, углубившись в свои мрачные мысли. Ее отчаяние было столь велико, что она уже начала сожалеть, что Лобо спас ей жизнь.

Ночью, долгой ночью, когда она лежала одна в темной палате, ей стало казаться, что она умерла и попала в ад.

Никогда больше она не выйдет на арену, никогда не услышит аплодисменты зрителей, никогда не пошлет им с плеча Лобо воздушный поцелуй… ни один журналист не придет к ней больше за интервью… Вновь стать никем — да, это и впрямь значило попасть в ад.

И все же самое ужасное то, что она разрушила жизнь собственной дочери: теперь Викки придется провести детство, а может быть, и всю жизнь в нищете. Как могла она в свое время так легко лишить Викки того, что принадлежит ей по праву?

А что, если доктор ошибся? Что, если травмы все же не настолько опасны, а лицо ее не так уж сильно пострадало? Она многое переборола в жизни, переборет и это…

Но через три дня, когда с ее лица сняли бинты, Мара поняла, что, к несчастью, врачи оказались правы. Из зеркала на нее смотрело… нет, вовсе не уродливое, но совершенно чужое лицо. А шрам, слишком глубокий, чтобы когда-либо зажить, пересекал его от лба до подбородка. «Нет, это не я!» — с ужасом подумала Мара.

Пришел доктор, вновь завел с ней разговор о пластической хирургии, о том, какие чудеса может совершать медицина, о замечательной операции, сделанной Фанни Хурст, о которой писали в газетах. Еще он говорил о том, что пока человек жив, жизнь не кончена, нужно бороться… Мара слушала его и не возражала. Она понимала, что это всего лишь слова врача, пытающегося утешить пациентку.

Оставшись одна, она о многом передумала. Она размышляла о будущем, в котором у нее уже не будет ни уважения, ни славы, и будет, наверное, совсем мало денег. Она представляла себя одной из тех несчастных циркачек, которые слишком любили цирк, чтобы уйти оттуда после тяжелой травмы, и соглашались на любую работу: разносить сладости, продавать билеты… Их не любили артисты — эти люди каждый раз напоминали им, что и они не вечны, и с ними может случиться то же самое.

Но что же делать с Викки? Какую жизнь она, Мара, безграмотная, не знающая и не умеющая ничего, кроме своей гимнастики и танцев, может предложить единственной дочери? Какое сможет дать ей образование?

Мара не спала всю ночь — даже таблетка снотворного не помогала, — а утром попросила сестру позвонить в Бостон мистеру Эрлу Сен-Клеру и попросить его как можно скорее приехать к ней побеседовать о судьбе его внучки.

Мистер Сен-Клер приехал через два дня. Он был все тот же, что и при первой их встрече, — высокий, стройный, элегантный, красивый. Лишь седые волосы выдавали его возраст.

Он подошел к кровати невестки.

— Мне очень жаль, что с вами случилось такое несчастье, — сказал он довольно холодно. — Надеюсь, вы уже на пути к выздоровлению?

— На следующей неделе меня начнут лечить, — сказала она вежливо. — Но летать я уже никогда не смогу.

— Летать? Ах да, вы имеете в виду свою работу.

Он сказал это с некоторым пренебрежением, и Мара чуть не вспылила.

— Да, мистер Сен-Клер, уверяю вас, я дорожу своей профессией не меньше, чем вы вашей адвокатской практикой, — сказала она.

— Я понимаю… Так для чего вы хотели меня видеть?

— Вас еще волнует судьба Викки?

Что-то изменилось в выражении его лица, но перемена была столь незаметной, что только хитрый цыганский глаз мог это уловить. Мара не знала, что выражает лицо Сен-Клера, но поняла, что судьба внучки его безусловно волнует. Да и чему тут было удивляться? Такие люди, как Эрл Сен-Клер, не меняют своих решений.

— Разумеется, — ответил он спокойно, — она же Сен-Клер. Конечно, мы желаем для девочки только всего лучшего.

— И я, как и вы, желаю только добра моей… дочери Джейма. И я думаю, несправедливо было бы с моей стороны оставить ее у себя, в то время как у меня совсем нет денег.

— У вас нет сбережений?

— Я погорела на биржевом рынке, мистер Сен-Клер. У меня ничего не осталось. В цирк я теперь вернуться не смогу. И только поэтому я начинаю подумывать о том, чтобы…

— Подумывать? Вы что, еще не приняли решения? — в его голосе звучала издевка.

— Нет. Вначале я должна быть уверена, что ей будет у вас хорошо. Обещаете ли вы, что дадите Викки хорошее образование?

— Разумеется. Она будет учиться в одной из лучших школ страны. А поскольку эта школа расположена в округе Вестчестер, Викки сможет каждый вечер возвращаться домой.

— И вы сделаете Викки своей наследницей?

— Других у меня нет.

— Ну а… вы будете ее любить? Она у меня очень ласковая.

— Я сделаю все, чтобы обеспечить ей счастливое детство.

Мара внезапно испугалась. Правильно ли она поступает? Он так и не пообещал, что будет любить внучку. Но, с другой стороны, ведь у Джейма есть еще и мать… она не сможет остаться равнодушной к такой прелестной девочке. Да и, в конце концов, какую любовь может предложить Викки сама Мара, когда ее сердце пусто?

Эрл Сен-Клер, должно быть, почувствовал ее сомнения.

— Вы сами попросили меня приехать сюда, — напомнил он Маре. — Наверное, в глубине души вы понимаете, что для Виктории будет лучше, если она останется у нас. Я обещаю, что сделаю все, чтобы она выросла счастливой, воспитанной, образованной девушкой. Вы ведь не сможете ничего этого для нее сделать.

«Конечно, нет», — подумала Мара, а вслух сказала:

— Ну что же, кажется, мы все обсудили.

— Нет, еще не все. Вы со своей стороны тоже должны обещать мне кое-что. Я не хочу рвать сердце ребенку и не хочу, чтобы страдала моя жена. Если однажды вы придете и скажете, что передумали и решили забрать Викторию, жену это убьет. Я хочу, чтобы вы подписали бумагу, в которой отказываетесь от вашей дочери. В обмен на это… — его ноздри раздулись, — я положу на ваше имя в банк деньги под проценты, и вы сможете безбедно прожить остаток жизни.

Мара закрыла глаза, чтобы не видеть холодного выражения лица Сен-Клера. Никогда в жизни больше не увидеть Викки? Но это невозможно! Она-то предполагала, что будет часто навещать свою девочку, присылать ей гостинцы… И что подумает сама Викки? Как она отнесется к тому, что мать от нее отказалась? Нет, лучше бы Мара умерла тогда, сорвавшись вниз с каната!..

Умерла? А что, это идея! Умереть — и ни о чем не жалеть, не видеть, как увядает твоя былая слава. Остаться легендой, такой, какая она сейчас, — да, это многое бы решило, это было бы достойным концом…

Мара открыла глаза:

— У меня есть идея получше. А что, если сказать всем, что я умерла после тяжелой травмы?

Сен-Клер удивленно посмотрел на нее:

— Вы так думаете?

— Предположим, меня перевозят в больницу в Бостон, чтобы я была поближе к родственникам мужа, но в дороге я умираю. Меня хоронят где-нибудь… Джейм говорил мне, что вы многое можете…

— А как же ваши друзья? — равнодушно спросил Сен-Клер.

— Я умру и для них. Они погорюют немного, но очень скоро забудут меня.

Он задумался. Маре казалось, что она видит, как в голове его идет сложный мыслительный процесс. Наконец он кивнул, и она поняла, что выиграла. Или проиграла? Но в одном она была уверена: если она умрет, легенда о Принцессе Маре будет жить. Женщина, погибшая на вершине славы… погибшая, поставив рекорд в память о лучшем друге… Она прожила красивую жизнь и умерла красиво… Маре уже мерещились заголовки газетных статей.

Эрл Сен-Клер ушел. Вернулась Кланки, и Мара поведала ей о том, что задумала. С подругой случилась такая истерика, что сестра примчалась и подала ей стакан воды. Когда Кланки наконец успокоилась и смогла говорить, она попыталась разубедить Мару: