Жозеф Кессель - Всадники

• Название: Всадники
• Автор: Жозеф Кессель
• Жанр: Прочие приключения

Этот поразительный роман, как комета, что появляется на литературном небосклоне не чаще, чем раз в десятилетие. Автору удалось перенести и, столь осязаемо и ярко, показать мир, который, кажется, расположен в другой вселенной, хотя и существует с нами на одной планете.

---

— Баграми.

Турсен помолчал еще несколько мгновений.

— Оно… большое?

— Почему ты не хочешь сам поехать туда, чтобы посмотреть на игру? — ответил Гуарди Гуеджи. — Ведь тебя наверняка пригласили, чтобы сопровождать чавандозов? Тебя, самого известного и достойного из всех?

— Я слишком стар, — глухо выдохнул Турсен.

— Нет, — задумчиво сказал Гуарди Гуеджи. — Ты стар недостаточно. Потому что ты все еще переживаешь из-за этого.

— Что ты имеешь в виду?

— Настоящая старость забывает гордость, расстается с сожалениями, ей незнакома обида или горечь. И она не завидует молодости своего собственного сына.

Турсен с напряжением приподнялся на месте:

— Почему ты мне это говоришь? — мрачно спросил он старика, но смотрел при этом мимо него, в степную даль.

— Потому что ты ненавидишь своего единственного сына, — медленно произнес Гуарди Гуеджи. — Ненавидишь так, как никогда никого не ненавидел. Потому что не Турсен, а он будет тем, кто бросит шкуру козла в круг справедливости под взглядом шаха.

Старый чавандоз опустил голову.

— И ты никогда не простишь Уросу того, что он, а не ты, будет ездить на Дьявольском жеребце, и чтобы усилить свою злобу на него, ты отдал ему коня.

Турсен опустил голову еще ниже.

— А сегодня, не в состоянии отомстить сыну за все это, ты исполосовал плеткой счастливое лицо ребенка.

Турсен рухнул на место устало и разбито. Это было то, что он тайно желал узнать, приглашая к себе старого рассказчика историй? Это и была — правда? И внезапно он почувствовал облегчение, потому что этому древнему, мудрому человеку, он мог признаться в своих муках, в своей боли, и своем позоре.

Он взглянул на него и сказал:

— Да, ты прав, Предшественник мира. Но что я могу с этим поделать?

— Состарься, как можно скорее, — ответил Гуарди Гуеджи.

Они замолчали, и подошедший дехканин поставил перед ними плов из баранины, сладости из толченого миндаля, изюм, кислое молоко, нарезанный ломтями арбуз и полный чайник чая.

Гуарди Гуеджи и Турсен смотрели на небо. Было полнолуние. Круг луны вышел из-за горизонта еще до того, как солнце успело полностью зайти. И на одно мгновение они оказались в абсолютном равновесии, одного цвета и одного размера.

Но потом солнце заполыхало красным, луна же подернулась золотом. Она вступила в свои права в царстве ночи, в то время как солнце — тонуло.

Дехканин наклонился к Турсену:

— Плов и чай остынут для нашего гостя.

— Действительно, — согласился Турсен и обратился к Гуарди Гуеджи. — Прости мне, Предшественник мира, я был невежлив.

Они принялись за еду, и дехканин ушел обратно на кухню.

Еда почему-то не понравилась Турсену, и он отодвинул блюдо в сторону.

— Ты заметил, что было на небесах? — осведомился у него Гуарди Гуеджи. — Ничто в мире не остается в равновесии. Один поднимается, другой опускается.

— Да, — ответил Турсен, — но завтра утром солнце взойдет снова.

— А кто тебе сказал, что мы не можем поступать так же? — спросил Гуарди Гуеджи.

Полная луна осветила плато, на котором они сидели. Позади них, из глинобитного дома беднейшего кишлака Калакчак, зазвучала мелодия, в которой соединялись частые удары бубна и жалобно вторящей ему дамбуры.

День триумфа

Зазвучали трубы кавалерии. Был ясный, солнечный день, и ветер с покрытых снегом гор приносил прохладу и свежесть. Всюду на равнине Баграми виднелись флаги, знамена и штандарты. Поле было большим и, хотя не давало игрокам возможности для многочасовой скачки, как в их родных степях, но зато все они были хорошо видны зрителям.

К северу от равнины, у подножья гор, расположился небольшой кишлак, чьи глинобитные дома были только что покрашены в розовый и голубой цвет; на западе — высокая стена, ограничивающая поле; на востоке — стояли длинные ряды машин самых разнообразных цветов; а на юге, позади дороги — возвышался холм.

Люди были везде, и количество их было таким, что можно было легко поверить, будто Кабул полностью опустел. Пройдя пешком путь в четыре мили от Кабула до Баграми, большинство из них находились здесь уже с раннего утра.

Но народ все прибывал и прибывал. Уставшие, за время долгого пути, и измученные жаждой, все они рвались к чайханам, построенным специально к этому дню, или же толпились возле лавок, где предприимчивые торговцы с самого утра продавали гранаты, арбузы и виноград. Люди побогаче громко звали слуг и те спешили к ним с кальянами. Сегодня все были щедры на деньги.

Напротив холма у дороги, как раз на краю игрового поля, были построены три деревянных павильона. В правом сидели высокопоставленные люди Афганистана: все одетые в европейскую одежду, но в типичных афганских шапках — кула. Левый павильон был предназначен для иностранных гостей.

В центральном же, стояло еще пустующее высокое кресло, обитое пурпурной тканью, — трон шаха.

Афганцы пялились на иностранцев не переставая. И не чужие дипломаты, офицеры и консулы привлекали внимание, а сидящие с ними рядом европейские женщины. Потому что во всей толпе афганцев, собравшихся посмотреть на игру, невозможно было найти ни одного существа женского пола. И с той, и с этой стороны Гиндукуша появление женщины на открытом представлении было немыслимым делом. Даже шахиня не имела такого права.

Трубы зазвучали громче и торжественней. Возле трибун появились два солдата. За собой они тащили большую тушу козла, которую положили в яму недалеко от «круга справедливости», — халлала.

На дороге у павильонов показалась вереница машин. Зазвенело оружие. И толпа разразилась восторженными криками.

Захир Шах, в сопровождении своей свиты, взошел на трибуну и тут же начался парад, открывающий Шахское бузкаши.

С северной стороны к шахскому павильону подъехала группа всадников. Впереди три трубача. За ними, на арабском скакуне, молодой офицер, родственник шаха, которому было доверено проведение игры. Трое судей в зеленых в белую полоску чапанах, из Майманы, Мазари Шарифа и Катагана, а за ними, в отдельной шеренге, появились чавандозы, трижды по двадцать.

Слева, двадцать белых в зеленую полоску рубах — Катаган. В середине, двадцать кирпично-красных курток — Мазари Шариф. С правого края, двадцать коричневых жилетов, с белой каракулевой звездой на спине. — Маймана.

Урос, одетый, как и все, ехал в середине своей команды чавандозов, так как считался лучшим всадником в Маймане, но ему казалось, что он бесконечно от них далек. То, с каким глупым тщеславием скакали сейчас его товарищи, вызывало у него презрение.

«Им достаточно того, что им дали покрасоваться на этом параде, как дрессированным обезьянам. Ну, да, главное поучаствовать и разделить славу со всеми остальными шестьюдесятью игроками. Но если бы я скакал сейчас здесь с кем-нибудь из них только вдвоем, — то и тогда считал бы этого человека лишним».

Стоя, приложив руку к куле из серого каракуля, Захир Шах приветствовал всадников.

На балюстраде, прямо перед ним, лежал шахский штандарт, который победитель на один год сможет увезти в свою родную провинцию.

«Он принадлежит мне, — думал Урос. — Мне. Этот трофей, который еще не получал ни один всадник степей».

Захир Шах сел. И первое шахское бузкаши началось.

Молча, медленным шагом, подъехали всадники к яме, в которой лежала туша, и окружили ее. Никто еще не двигался.

Но внезапно, в едином порыве, под свист шестидесяти плеток и боевые крики, все лошади рванулись вперед. И в одно мгновение праздничный строй превратился в дикую, перемешанную толпу из наездников и лошадей, из криков, проклятий и плеточных ударов. Лошади вставали на дыбы. Чавандозы, повиснув на боках своих лошадей, касаясь головой пыли, пытались руками, ногтями, хоть как-то дотронуться до туши, чтобы схватить ее и прижать к себе. Но им это не удавалось, и их отстраняли другие всадники, с более сильной и жесткой хваткой.

Но один всадник, на спине которого была белая звезда Майманы, не стремился в эту толчею.

«Да, они тут все более сумасшедшие, чем у нас — усмехался Урос, равнодушным взглядом следя за борьбой. — И здесь и там, эта ожесточенная возня у ямы лишь для растраты сил. Тот, кто сумеет поднять тушу, окруженный со всех сторон другими всадниками, сразу же лишиться своего трофея. Другие тут же выхватят его. И все они это понимают, также хорошо, как и я».

Урос заставил Джехола отступить немного назад.

Он продолжал наблюдать за всадниками, которые боролись друг с другом с бешенством одержимых.

«Нет, я ошибался. Они вообще ничего не понимают».

Их праздничные одежды уже были перепачканы пылью, потом и кровью, а лица не выражали ничего, кроме примитивной дикости.

И Урос размышлял дальше: «Они играют, чтобы играть. Я играю, чтобы выиграть».