Николай Наседкин - Люпофь. Email-роман.

• Название: Люпофь. Email-роман.
• Автор: Николай Наседкин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7117-0424-9

Роман состоит из двух частей.

Первая — настоящая страстная невероятно красивая и, казалось бы, неповторимая любовь 50-летнего профессора вуза и его 20-летней студентки. Поэма любви!

Вторая — продолжение этой же самой любви, но уже на уровне фарса, пародии, мучительного взаимного истязания героев. Агония, предательство любви!

Почти весь текст оформлен-подан в виде емэйл-переписки Алексея Алексеевича Домашнева и Алины, и эти электронные письма воссоздают-рисуют историю любви, максимально достоверно и искренне передают чувства, мысли персонажей, в них, в этих мэйлах, исповедальная откровенность повествования доходит порой до шокирующего предела…

Но при этом, при полной, казалось бы, откровенности и открытости данной (электронно-эпистолярной) формы в ней присутствует естественная недоговорённость, отрывочность, пунктирность, что даёт волю фантазии читателя, будит-подстёгивает его способность к домысливанию, сотворчеству, догадыванию…

Именно то, что в основу романа «Люпофь» положена подлинная email-переписка — придаёт ему такую достоверность и жизненность.

И главное, что это роман — О ЛЮБВИ.

Может ли между людьми разных поколений с разницей в возрасте в три десятка лет вспыхнуть настоящая любовь? Может ли она быть счастливой? Во что превращается, перерождается любовь-страсть — в любовь-нежность или любовь-ненависть? Может ли любовь быть «комфортной»? Кто из двоих виноват и виноват ли, если чувство умирает? Можно ли убить любовь? Можно ли пережить крушение любви и продолжать жить-существовать? Что есть предательство в любви? Можно ли одновременно и одинаково жарко любить двоих? Кто объект, а кто субъект измены в любовном треугольнике? Остаются ли какие-либо обязательства у разлюбившего человека перед тем, кого он разлюбил? «Я буду любить тебя до самой смерти!» — это клятва или просто традиционные дежурные слова? Что, любовь — это водопроводная вода: кран крутанул-открыл — потекла, кран закрыл — кончилась?..

Как это и положено в литературе, вопросы ставит автор. Ответы предстоит искать читателю. И не только в книге, но и заглянув после прочтения романа «Люпофь» в собственную душу, в собственную жизнь.

---

Опять вьюсь!!! От нежности… Хочется расти и врастать в тебя… Может, повьюсь-повьюсь, начну развиваться внутри тебя, вплетусь в вены и… вот впереди мне откроется заветный живой храм — доберусь до самого сердца, «запаутиню» его, и ты станешь ВЕСЬ МОИМ, потому что сдастся твоё сердце!!! Есть у меня шанс прорасти в тебя?

Эх, придёт же такое в голову?! Признаюсь тебе ещё в одном: очень бы хотела стать для тебя Ариной из твоей повести (точнее, быть на её месте) — глупо конечно… Но любил ты её (надеюсь, я правильно произношу этот глагол в прошедшем времени?!) по-настоящему — так, как можно только мечтать-грезить любой девушке. И я не исключение.

Ладно, отругай меня, если я чего и где не так… Люблю тебя — сильно-сильно, поэтому от набранной скорости заносит иногда в сплин-философию.

Обцеловываю тебя — нежнее и пламеннее, чем сегодня в твоём кабинете (!!!!!!!!!!!!!! — пристанываю, когда вспоминаю).

Бесконечно твоя Дымка.

P. S. Сегодня в 23–00 буду «блистать» на ТВ «Парнас».

Aline, 25 февраля, 23–15 (Развиваюсь /?/)

Алина, здравствуй!

В первых строках своего письма спешу сообщить, что слова твои горячие, как всегда, легли на мою душу… Хорошо, лепо, в аккурат! В ответ могу сразу сказать: сам горю, сам пылаю, сам во всяких мечтаниях, как в горячем сиропе!

Во вторых строках ставлю тебя в известность, что финал «Волхва» меня, можно сказать, разочаровал и поверг в уныние: всё равно что в хорошей песне дать петуха в последней строчке… Наивно и даже глуповато. Лучше бы не дочитывал!

В третьих строках хочу признаться, что собирался в 23–30 отрубаться, ибо чую тоску сонную в организме, но теперь, конечно же, буду смотреть «Парнас», вернее, конечно, тебя — красоту мою ненаглядную, голубку сизокрылую, малышку бесконечно любимую (sic!)…

Пока вот и всёканьки. Целую в пупочек! И чуть выше! И чуть ниже…

Ответ от тебя (если будет) увижу после телека, отвечу одним-двумя словами и — сковырнусь в постель. Уж прости!

Волхв.

Моему Лёшеньке, 26 февраля, 21–22 (Love)

Лёшечка! Представляешь, животик примолк, и можно сказать, что я даже комфортно себя чувствую! Вот это номер! И никакая ампула не нужна. Люпофь, видимо, так благотворно действует — обезболивающе.

Котик ты мой потягивающийся, кошечка твоя (это я!) мурлыкает себе дома — ей так хорошо, тепло, уютно. Она вся в мыслях о тебе… За окном погода раскуксилась-расплакалась, а на душе — солнышко, потому что ты у меня есть, а я у тебя. Завтра проведём день с мыслями друг о друге — чем не Интернет-Дума?! Будем и не вместе, и вместе. Руки до сих пор тобой пахнут, как мыло ни старалось — твой запах всё равно сильнее (а может, кожа просто не хочет с ним расставаться?!). Вычитала недавно умную фразу: «Уметь высказать, насколько любишь, значит мало любить» (Петрарка), — и сразу твои слова вспомнила про словесную шелуху… Я не могу молчать — чувства меня просто распирают-раздирают! И всё же КАК я тебя люблю, наверное, действительно не выразишь до конца (какого ещё конца?! — поэтесса называется, слово подходящее найти не может!). Моё чувство к тебе никакими словами-стихами не обхватишь. Не хочу растекаться мыслями по древу… Просто давай любить друг друга, греть, целовать, обнимать… Плевать на всё и всех! Мы нашли друг друга, и это главное — отнять этого у нас никто не может и не смеет! Люби меня, моё ясно солнышко! А я тебя, как смогу — пламенно, пылко, нежно, до полного поглощения-растворения.

Для полного счастья-размагничивания не хватает твоих мыслей, которые я ловлю сердечным радаром, но хочется и виртуальным ковшом зачерпнуть (да побольше и послаще!)

Жду…

P. S. Не забудь про сканирование себя любимого для меня, конечно же, тоже не менее любимой.

P. P. S. Завтра утром пойду в Инет-центр за инет-счастье платить (за всё приходится платить!), поэтому в 9-00 буду уже в пути. Если захочешь позвонить с утра — услышать, как я тебе чего-нибудь щебетну приятного и тёплого, дабы день начался по-весеннему, то звякни до 8-30 (наверно, полдевятого я и выйду), голоском своим окутай меня.

Губки твои увлажняю-омедовываю (во словцо-то!)

Твоя Алина.

Aline, 26 февраля, 22–45 (Ай лав ю!)

Алинушка, малышок мой, здравствуй!

Настроение момента — в сэбже. Могу ещё и по-немецки: ихь либе дихь!

А вообще и если вполне серьёзно, то я очень-очень рад, что ты, роднуля моя, не шибко мучаешься, что тебе, судя по письму, вполне комфортно (физически), чего и желаю на ближайшие твои «критические» 3–4 дня.

Фото отсканирую завтра (дай Бог!).

Отвечаю на вчерашний вопрос: шанс прорасти в меня у тебя есть, но… С трудом представляю (вернее — совсем не представляю!), где у тебя КОРЕНЬ??? Тут ты чего-то напутала. Давай, лучше я буду в тебя прорастать и — как можно чаще… (Фу, прости за пошлость, но уж очень хотелось сморозить-скаламбурить!)

А если опять же серьёзно, то насчёт «почаще» — как сказать, но… ХОЧУ, ХОЧУ, ХОЧУ!!!

Засим и прощаюсь, но ответика жду. У меня ещё есть 50 мин веб-времени, так что я через полчаса (в 23–30) ещё раз выгляну в эфир, дабы получить от тебя предсонную весточку-ответ.

Жду. Спасибо тебе, что ты ЕСТЬ!

А.

Моему Лёшеньке, 26 февраля, 23–26 (Я тоже)

Сладко, сладенько, наисладчайше! Какой ты у меня, оказывается, сахарный! Спасибо! Спасибочки за эти слова-золото!!! За что меня так балуешь?! Неужели заслужила!

Люблю тебя! Спокойной ночи, счастье ты моё! Надеюсь, что завтра смогу сказать тебе своё «Спасибо!» и услышать моего родного Лёшечку!

За письмо мысленно тебя целую, отдаюсь тебе…

Твоя Дымка.

Моему Лёшеньке, 27 февраля, 15–39 (Ура!!!)

Революция!!! Мама меня начала мучить — кого люблю и что это за мужчина, который постоянно звонит… В общем, единственная кандидатура у неё — это ты. Долго я не сопротивлялась, не ломалась. На что мне было сказано: «Ты десять раз подумай, это эйфория…» Я: «Мама, это очень серьёзно, и вообще это моя жизнь…» Вот, собственно говоря, и всё. Она в курсе — тяжёлый груз с сердца сброшен. Ух-х-х!

Люблю тебя, понимаешь, и быть только с тобой хочу!!! И мама теперь это знает. Победа пролетариата!

Я.

Aline, 27 февраля, 15–15 (Чуть помедленнее, кони!..)

Алина, какая ж ты девчонка — совсем маленькая! Чуть умерь эйфорию. Наши сложности, вероятно, только теперь начнутся-раскрутятся. Думаю, стоит пока ещё всё перевести в шутку или сделать вид, что переводишь в шутку… Одним словом, чтобы ясности полной не было. Поверь, так будет лучше.

Увы, я в себе ПОКА не вижу решимости знакомиться с твоими предками… Как тебе моя нерешительность-инфантильность?

Ладно, всё так неожиданно — надо обдумать.

Вечером поговорим-пообщаемся.

Целую! Под пытками держись, как Зоя Космодемьянская.

Алекс.

Моему Лёшеньке, 27 февраля, 23–36 (Се ля ви)

Чего предполагалось-то? Разговор? Наум Батькович было заикнулся, но я быстро всё пресекла — моя жизнь, мой выбор… Теперь оба надулись — не разговаривают.

Алина.

Aline, 28 февраля, 0-08 (Увы!)

Алина, мне чего-то неуютно. С 21–00 до 23–30 пытался переписать видеозаписи твои (наши) и ни хрена не получилось: оказывается, мой новый плеер почему-то не пишет, а на старый видик я из принципа не хотел писать… Одним словом, состояние моё представить можно (матюгаюсь на весь дом, Д. Н. сидит в комнате у матери, боится зайти ко мне, кот на диване прижал уши и притворился мёртвым). А тут ещё комп начал глючить (дважды перезагружал). А тут ещё от тебя почему-то нет письма, написанного ЗАРАНЕЕ и — доброго, ласкового, нежного, УСПОКАИВАЮЩЕГО…

Одним словом, то ли обстановка, обстоятельства действуют на нервы, то ли нервы усугубляют обстановку…

Думаю, нам лучше распрощаться до завтра. Правда, если два словечка напишешь добрых (хотя я понимаю, что у тебя настроение ещё почище моего — прости!) — я подожду пять минут.

Алексей.

Моему Лёшеньке, 28 февраля, 0-24 (Не могу!)

Увидеть бы тебя поскорее!

Душно слишком…

Люблю тебя. Спокойной ночи, мой любимый!

Aline, 28 февраля, 0-29 (Моги!)

Держись, крепись, будь, будь Зоей Космодемьянской! А вообще — это тебе пойдёт на пользу. Чуть-чуть идеализма и романтики потерять-утратить тебе надо. Уж прости, родная моя девочка-девчоночка, за нотационный тон. Ладно. Прорвёмся. И — увидимся! Нам — жить!

Спи, отдыхай, ДУМАЙ обо мне! Как я о тебе!

Алёша.

Aline, 28 февраля, 1-54 (Я думал…)

Алина, милая! Вот уже почти два ночи. Я ДУМАЮ о тебе. Думал, что и ты ДУМАЕШЬ обо мне… Опять ошибся! Горе мне, горе! Ладно. Одно утешение: что ты сейчас уже посапываешь в подушку, поджав свои детские губёшки бантиком, и шмыгаешь во сне (поди — плакала сегодня и не только от кино?)