Николай Наседкин - Люпофь. Email-роман.

• Название: Люпофь. Email-роман.
• Автор: Николай Наседкин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7117-0424-9

Роман состоит из двух частей.

Первая — настоящая страстная невероятно красивая и, казалось бы, неповторимая любовь 50-летнего профессора вуза и его 20-летней студентки. Поэма любви!

Вторая — продолжение этой же самой любви, но уже на уровне фарса, пародии, мучительного взаимного истязания героев. Агония, предательство любви!

Почти весь текст оформлен-подан в виде емэйл-переписки Алексея Алексеевича Домашнева и Алины, и эти электронные письма воссоздают-рисуют историю любви, максимально достоверно и искренне передают чувства, мысли персонажей, в них, в этих мэйлах, исповедальная откровенность повествования доходит порой до шокирующего предела…

Но при этом, при полной, казалось бы, откровенности и открытости данной (электронно-эпистолярной) формы в ней присутствует естественная недоговорённость, отрывочность, пунктирность, что даёт волю фантазии читателя, будит-подстёгивает его способность к домысливанию, сотворчеству, догадыванию…

Именно то, что в основу романа «Люпофь» положена подлинная email-переписка — придаёт ему такую достоверность и жизненность.

И главное, что это роман — О ЛЮБВИ.

Может ли между людьми разных поколений с разницей в возрасте в три десятка лет вспыхнуть настоящая любовь? Может ли она быть счастливой? Во что превращается, перерождается любовь-страсть — в любовь-нежность или любовь-ненависть? Может ли любовь быть «комфортной»? Кто из двоих виноват и виноват ли, если чувство умирает? Можно ли убить любовь? Можно ли пережить крушение любви и продолжать жить-существовать? Что есть предательство в любви? Можно ли одновременно и одинаково жарко любить двоих? Кто объект, а кто субъект измены в любовном треугольнике? Остаются ли какие-либо обязательства у разлюбившего человека перед тем, кого он разлюбил? «Я буду любить тебя до самой смерти!» — это клятва или просто традиционные дежурные слова? Что, любовь — это водопроводная вода: кран крутанул-открыл — потекла, кран закрыл — кончилась?..

Как это и положено в литературе, вопросы ставит автор. Ответы предстоит искать читателю. И не только в книге, но и заглянув после прочтения романа «Люпофь» в собственную душу, в собственную жизнь.

---

Надломленная Дымка.

Aline, 8 февраля, 20–40 (Всё будет хорошо!)

Алина, Бога ради, не раскисай, не поддавайся, не отчаивайся, не хлюзди, не хандри, не плачь, не грусти, не тоскуй, не депрессируй и вообще — не, не, не и не…

Всё у нас с тобой будет хорошо! Я тебя люблю (поверь!), ты меня любишь (верю!) — что ещё нам надо? Остальное — преходящее и мелкое. Переживём!

Признаюсь, мне довольно погано от всех этих обстоятельств и досадных помех, но я знаю одно: твоя любовь ко мне — это такой внезапный, незаслуженный мной, ошеломительный дар Судьбы, что остальное всё не суть важно…

Мы обязательно, дай Бог, будем вместе! Я обязательно «когда-нибудь стану по-настоящему твоим»! (Только не понимаю: а сейчас-то я — ЧЕЙ?)

Я тебе советую самой поговорить хотя бы по телефону с Тимой и ещё раз, но очень внятно объяснить-втолковать ему, что ТЫ ЕГО НЕ ЛЮБИШЬ, что НЕ СТОИТ ЕМУ УНИЖАТЬСЯ И КАНЮЧИТЬ ТВОЮ ЛЮБОВЬ, что это НЕ ПО-МУЖСКИ. Ты должна так убедительно сказать, чтобы он не столько мозгами, сколько СЕРДЦЕМ поверил этому и осознал, что он тебе ЧУЖОЙ человек.

Я тоже, когда придёт время, постараюсь так же точно объяснить своей Д. Н., что у нас с ней ВСЁ кончено, что её НЕТ в моей жизни, что я НЕ ЛЮБЛЮ её… Пусть это будет жестоко, но иного выхода нет…

Целую! Обнимаю! Крепко-крепко прижимаю к себе!

С одной стороны, зря мы сегодня затеяли этот поход на литвечер (как мне не хотелось — словно предчувствовал этого Чашкина!), с другой — всё, что ни делается, всё, может быть, к лучшему…

Вот на этой философемической ноте (позаимствованной у вольтеровского героя) пока и прощаюсь с тобой, родная моя и разъединственная Дымка-Дымочка.

Буду в сети ещё примерно до 21–30, а потом — потеряю сознание. Если ещё виртуально чмокнешь меня мэйликом — буду счастлив.

Алекс.

Моему Лёшеньке, 8 февраля, 21–21 (Счастлива!)

Вздохнула свободно! Спасибо, мой котёнок! Целую-расцелую тебя. Обожаю! Не знаю, какие ещё глаголы подобрать. И надо ли? Я безумно рада, что у нас всё замечательно! Правда, безумно рада! Настроение начало подниматься на градуснике сегодняшнего дня. С Тимой уже говорила. Всё, что ты писал — говорила уже, наверное, тысячи раз. И сегодня сказала, не знаю, дошло ли до него хоть чуть-чуть. Из всего внятного он сказал только одно — что безумно завидует тебе и вообще он обезумел от того, каким я взглядом смотрела на тебя. «Почему, — говорит, — ты на меня так не смотришь?» Ну да ладно, я постаралась с ним спокойно поговорить. Дай Бог, ночью подумает-передумает и поймёт, что я не его, он не мой, я счастлива с другим… В общем, Бог с ним. Люблю тебя. Спи спокойно, мой малыш. Если я приснюсь, то уж берегись — зацелую-залюблю так, что рай будет давить своим облачным потолком. Люблю, жду тебя, мой единственный!

Твоя Дымка. Спасибо тебе! Целую по-настоящему, по-дымчатому. Сначала верхнюю губу, потом нижнюю… А потом… (Сам знаешь — ЧТО!)

Моему Лёшеньке, 9 февраля, 20–35 (Жажду общения!)

Здравствуй ещё раз, мой ненаглядный Алексеюшка!

Сегодня ты был такой лапочка. Сижу сейчас дома и вспоминаю тебя — грустного, нежного, лиричного героя МОЕГО романа. Правда, хотелось тебя украсть у всех и, завидуя самой себе, отправиться с этой бесценной кражей в наш несуществующий дом (пожалуй, разве что в моём воображении). Напиться горячего чая, забуриться под одеяло, обвиться губами-руками-телами и просто лежать, дышать-пропитываться друг другом, мыслями, взглядами, запахами… Не смотреть на часы, потеряться во времени, забыть вкус только что выпитого чая — раствориться, забыться, умирать-возрождаться. Так много хочу тебе сказать, показать, доказать… Сегодня я сидела напротив кафедры в 8‑й аудитории, нас разделяла двухстенчатая разлука, но не было ни минуты, чтобы я не ощутила эту невыносимую магнитную пытку. Меня безумно тянет к тебе (не только в том смысле, о котором ты подумал!). Твоя часть вечно будет во мне и моя в тебе тоже, я знаю — цитирую саму себя (правда, доисторическую, ещё доуниверситетского периода). Жду нашей с тобой встречи, мечтаю, чтобы никакая факультетская особь не мешала нам быть вместе, прикасаться друг к другу, целовать, шептать, прилагаю к этому списку все остальные слагаемые счастья.

Кстати, просвети меня, когда мы собираемся в НАШ дом. (Приготовься, сейчас последуют предложения-разъяснения-поучения-лекции-намётки-подсказки!!! — Прим. авт.) Не подумай, что я озабоченная (вовсе нет). И то, что ты сказал мне насчёт моего отношения к сексу — это всё туфта. Я кинестет: для меня важно ОЩУЩАТЬ человека (видеть, слышать, держать за руку, улыбаться…), а не в буквальном смысле СЛИВАТЬСЯ. В универе я чувствую тиски чувственной цензуры: не могу спокойно обнять тебя, наблюдать за каждым твоим движением (а я хочу изучать тебя посекундно — ты всегда такой разный, интересный, загадочный), прикоснуться, поцеловать… Постоянное ощущение, что секунда и… кто-то сейчас сунет нос туда, куда не надо. (Здесь мои лирические размышления обрываются. — Прим. авт.) Так, меня заносит, совсем уже ушла от темы, провалилась в свои негодования. Дело в том, что наши планы надо согласовывать, поэтому я и спрашиваю, когда намечается тет-а-тет? Чтобы я все свои дела расставила по дневным-часовым полкам.

Жду ответа и появления ТЕБЯ на моём экране-жизни. Кстати, о сексе… Когда ты пишешь-отправляешь-вводишь мэйл, ты медленно ВХОДИШЬ в меня! Доставь мне энергетическо-смысловой оргазм! Ах, какая я бяка!

Совесть:

— Алина, как тебе не стыдно, куда ты катишься?!

Я:

— Люпофь…

Твоя алогичная, шизоидная, озабоченная (в смысле влюблённая) Алина (ещё и циклоид по акцентуации личности: настроение прыгает от –10 до +10 в течение дня). Целую. Жду.

Aline, 9 февраля, 23–08 (Прости!)

Алиночка (Алиннннночка)! Письмо от тебя… вкусное, сладкое, горячее, ароматное и вообще — замечательное и милое. Спасибо!

Ну а по правде (да и по кривде), ты меня буквально балуешь хорошими словами. А я, к твоему сведению, очень даже сухарист (от слова «сухарь»). Даже признаюсь: прежде чем тебе вот это ответить-написать — просмотрел-прочёл все поступившие сегодня мэйлы и на одно даже быстренько ответил (уж больно важные сегодня письма — по литературным и университетским делам)… Старый, сухой, чёрствый негодяй! И не стыдно к такому испытывать люпофь юной ангелоподобной девушке???

Я просто тебя умоляю: поосторожнее с сексом, вернее — с рассуждениями о сексе. Мы же договорились, что ты сдержанная, совсем не озабоченная и даже в чём-то застенчивая девушка, которая при слове «секс» должна потуплять глазки и бурно пунцоветь…

А теперь — цитатки из «Коллекционера» Фаулза, из записей Миранды:

«И я точно знаю, каким должен быть мой муж, это будет человек с интеллектом, как у Ч. В., только гораздо ближе мне по возрасту и с внешностью, которая мне может понравиться…»

«Если б у меня, как у Золушки, была волшебница-крёстная… Пожалуйста, сделай Ч. В. на двадцать лет моложе. И пожалуйста, пусть он станет немного привлекательнее внешне…»

«Я подумала, мы выглядим (с Ч. В.) как отец с дочерью…»

«И в этот момент он (Ч. В.) показался мне гораздо моложе, чем я. Он так часто кажется мне совсем молодым, не могу понять, отчего это происходит…»

Как ты понимаешь, читается такое с большущим вниманием и размышлизмом…

Покудова!

Цалую! (Так Достоевский писал Анне Григорьевне в письмах.)

А. А.

Моему Лёшеньке, 10 февраля, 22–05 (Самому нежному для меня…)

Дорогой мой, милый-премилый человечек! Пока ехала в автобусе после нашего свидания, поняла, что сама не могу поверить в то, что ТЫ МОЙ или можешь быть МОИМ. Когда я спешу к тебе, даже не спешу — лечу, вспоминаю-повторяю-изучаю каждый миллиметр твоей кожи, я ощущаю себя вселенной, бесконечной и конечной одновременно, но как только достигаю цели: вот он ты стоишь — такой, какой секунду назад был в моей голове, и… соединение прервано: я тебя боюсь, конфужусь, стесняюсь… И всё потому, что не могу поверить, что ТЫ МОЙ! Как такой мужчина может быть МОИМ, принадлежать МНЕ (зелёной смазливой пигалице, корчащей из себя поэтессу, писаку, вообще личность)!!!?? Ты не веришь, что Я ТВОЯ, но не знаешь, как я-то больше всего боюсь того, что ты так и не впустишь меня в свою жизнь или, ещё хуже, я по глупости своей напортачу что-нибудь нелепое и всё испорчу.

Если путь к тебе лежит через расстворение-прорастание-сплетение, я готова влиться своей эгоистической четвёртой группой крови в твою и принять полный обряд причащения любовью через подавление своего «Я» (худшей части — непокорной, капризной, детской, болезненной). Мне так хочется отдать тебе всё самое лучшее и быть рядом с тобой лучше! Ты прощай меня иногда за то, что я буду слишком уж бояться тебя. Именно этот страх и не даёт мне полностью раскрепоститься — подчиниться тебе. Я боюсь отдать и не получить — а это значит умереть, пересохнуть, как истончающийся в засуху родник. Я отдам всю себя и закончусь, ты напьёшься, утолишь жажду и пойдёшь дальше по своему жизненному пути без меня, да и моё «Я» тогда уже перестанет существовать. Нежности нерастраченной у меня полный склад души, но если долго-долго кушать сладкое — оно приедается и начинается тошнота (помнишь, по Сартру). Если я очень сильно буду любить тебя — не надоем ли я тебе? Безумно боюсь этого! Но для меня жизнь — это отдавать! Так что готовься в любом случае высвобождать душевные карманы, чемоданы и прочие вместительные принадлежности. Держи меня, я уже полилась — лениво, как кисель, если выйду из берегов — принимай это как заслуженный бонус, например, за незапланированный поцелуй, улыбку, доброе слово (вдруг даже «Я тебя л…» — шифруюсь, будто здесь мат) или ещё какое-нибудь проявление нежности. Я хочу заслужить твою любовь!