Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

• Название: Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
• Автор: Сергей Сеничев
• Жанр: Публицистика

---

А вот ТУРГЕНЕВ карт не любил. Хотя появлением на свет именно картишкам обязан… Заехал раз сорокалетний кавалерийский офицер Сергей Николаевич Тургенев к самой богатой из помещиц Орловской губернии Варваре Петровне Лутовиновой. Заехал по делам службы: будучи ремонтером гусарского полка, он интересовался закупкой лошадей, а у дамочки как раз имелся чудный конезавод… Разумеется, нужда в копытных выступала исключительно в качестве повода для визита. Красавец и великан Сергей Николаевич к тому времени капитально поиздержался: гусарство, знаете ли, штука специфическая — шампанское, цыгане, карты, опять же… А тут невзрачная, если не сказать страшненькая богачка перезревает. Заехал, в общем… Варвара же Петровна тоже, не будь дура, глазом стрельнула и чуть не с порога: а не сыграть ли нам, ваше благородие, по маленькой? — А по насколько маленькой, душа моя? — А кто выиграет, тот пускай желание загадывает! — Вот даже как? — А чего мелочиться!..

И Сергей Николаевич выиграл практически уже до того как раздали. И в качестве приза тут же испросил руки и сердца хозяйки, подразумевая, сами понимаете, приданое. На что тут же и получил добро. И даже странно, что Иван Сергеевич не в родителей пошел и от вистов всю жизнь уклонялся. Зато к бильярду был неравнодушен. Из его письма: «Встаю в 8 часов. Завтракаю и т. д. До 9. Затем совершаю часовую прогулку. С 10 до 2 читаю или же пишу письма и т. д. … Ах! Я забыл три партии в биллиард, которые я играю каждое утро с доктором»…

Согласитесь: каждое утро — а за язык никто не тянул — это уже в некотором роде зависимость…

Тургенев рассказывал, как вернувшийся из Севастополя Лев ТОЛСТОЙ остановился у него и: «пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты (во всю ночь); а затем до двух часов спит, как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой…».

И это, заметьте, после того, как тот РАЗ ДВАДЦАТЬ давал себе слово «больше этих проклятых карт никогда не брать в руки»… И это после того, как ему пришлось продать для погашения долгов две из пяти, доставшихся по наследству деревеньки (Ягодную — за пять с половиной тысяч и Малую Воротынку — за восемнадцать); и от полутора тысяч десятин земли у него осталось ровно половина… После того как за сущие гроши сбывал на ярмарках породистых скакунов и, пытаясь отыгрываться, зарывался еще глубже… После, наконец, крупного проигрыша в 1851-м, когда элементарно вынужден был до самой службы жить на пять рублей в месяц, пока не расквитался с требователями…

То есть, картежником наш великий писатель был самым пренастоящим. Да и катанием шаров не брезговал: «Никогда и ни в чем так не проявляется человеческий характер, как за бильярдным столом», — заключил он однажды.

Из воспоминаний Гиляровского: «Лев Николаевич в 1862 году (незадолго до женитьбы — С.С.) проиграл проезжему офицеру тысячу рублей и пережил неприятную минуту: денег нет, а клубные правила строги — можно и на "черную доску" попасть…». По причине чего одну из самых поэтических своих книг (это по общей оценке, а по словам Тургенева и вообще — «chef-d’oeuvre Толстого и всей русской повествовательной словесности») — «Казаков» — Лев Николаевич дописывал наспех. Замысленные как роман, они были переданы издателю (Каткову) в виде повести за те самые жалкие 1000 рублей — чтобы поскорее расплатиться. Граф лично рассказал об этом невесте и её сестрам, и девушки расплакались…

Юрием Лотманом был в свое время распространен анекдот, «как Афанасий ФЕТ во время карточной игры нагнулся, чтобы поднять небольшого достоинства ассигнацию, которую уронил, а Лев Толстой, его приятель, запалив у свечи сотенную бумажку, посветил ему, чтобы облегчить поиски»…

А в старости Лев Николаевич играл еще и в шахматы. Чаще всего с композитором Танеевым. Но тут уж ставкою были не деньги. Если партию проигрывал Сергей Иванович, ему следовало играть на пианино, а если не везло Толстому, он читал что-нибудь из новых произведений…

«Нелепую и беспутную жизнь» вел, находясь в вятской ссылке, и едва ли не самый желчный из сатириков земли русской САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН. Под таковою жизнью биографы подразумевают вино да карты. То есть, ставить под сомнение сформировавшиеся в той самой Вятке деловые способности будущего дважды вице-губернатора, никто не собирается. Но и отмахнуться от «нелепой и беспутной» было бы лукавством. Причем сообщается, что за картами Михаил Евграфович бывал необыкновенно раздражителен и попросту нестерпим: без конца бранился и ссорился с партнерами. Но обойтись без игры не мог. А с норовом у него обстояло не гладко еще с Царскосельских времен: юноша закончил этот элитный лицей 17-м по успеваемости из 22-х одноклассников. Имея по поведению всего лишь «довольно хорошо» — за «грубость, курение и небрежность в одежде»…

Виднейший из русских путешественников по суше ПРЖЕВАЛЬСКИЙ слыл до того удачливым игроком, что заработал даже прозвище «золотой фазан». Более всего непьющий (непьющий вообще) молодой офицер любил обдирать купцов и товарищей по оружию. В зиму 1868 года Николай Михайлович выиграл двенадцать тысяч рублей, что и позволило ему наконец-то счесть себя «состоятельным человеком» и уже «располагать собою независимо от службы». Это был приличный куш. Сравнения ради: семь лет спустя за книгу «Монголия и страна тангутов» государь пожаловал ученому чин полковника и пожизненную пенсию в 600 рублей годовых. Таким образом, одним зимним вечером 29-летний везунчик урвал эквивалент двадцатилетнего царева содержания. Собственно, на те деньги и снарядился этот великий скиталец в свое первое путешествие. И тогда же, перед отъездом из Николаевска Николай Михайлович покончил с игрой: вышел на крутой берег Амура и широким жестом швырнул колоду в реку. Принято считать, что это было по-настоящему мужское, ни разу потом не нарушенное решение. Что же касаемо некоторых других сторон Пржевальского-мужчины — извольте обождать, доберемся…

Наскитавшись по России и жизни, что ваш Пржевальский по Азии, Александр Степанович Гриневский (партийный, а потом и литературный псевдоним ГРИН) в 1920-м осел в Петрограде, получив стараниями Горького казенное жилье и работу. Следующие четыре года станут пиком его творческой состоятельности: именно там и тогда были написаны «Алые паруса». Правда, сначала — в 1917-м, в замысле — феерия называлась у него «Красными парусами»…

Однако уже в 1924-м вторая жена вынудит его оставить город на Неве и перебраться в город на море — в Феодосию. Для этого Нине Николаевне придется идти на неслыханные ухищрения, включая симуляцию сердечного приступа ради получения врачебной рекомендации сменить климат.

В чем дело? Да очень просто: супруга пыталась вырвать своего печального романтика из лап «затягивающей богемы»: в ту пору «угрюмый, малоразговорчивый Грин» ВСЕ деньги просаживал в карты…

«Заядлым и даже профессиональным карточным игроком» считался ЗОЩЕНКО. Точней не знаем, врать не хочется, но свидетельство вряд ли случайно…

ХОДАСЕВИЧ рассказывал, как играл однажды «между Толстым и Достоевским» и Достоевский отказался принять у Толстого в уплату проигрыша слишком уж, как показалось ему замусоленную трёшку… Рассказывал, как сцепились они — Достоевский: «Перемените!», Толстой: «Даже не подумаю, я ее не сам делал!»… Как пришлось звать директора клуба, который рассудил в пользу Толстого и как обиженный Достоевский удалился из игры…

Не спешите судорожно вспоминать даты жизней: рассказчик сам приходит нам на помощь и уточняет, что играл в тот вечер не то 1907-го, не то 1908-го всего лишь с сыновьями титанов — с Сергеем Львовичем и Федором Федоровичем. Тоже уже изрядно немолодыми…

Вообще, у Ходасевича много любопытного об их милом богемном «Кружке». Тот присной памяти Кружок долгое время был центром московского литературного бомонда: собрания, спектакли, елки, библиотека, разнообразные благотворительные акции — всё это вершилось там, в особняке Востряковых на Большой Дмитровке. Но одними стихами да елками общение, естественно, не исчерпывалось: «Как ни было это конфузно, Кружок жил и мог жить только картами, — читаем мы в «Некрополе», — Да не какими-нибудь невинными коммерческими играми, а "железкой"».

Для справки: это то же, что и «девятка». Название происходит от французского «chemin de fer» — «железная дорога»… Садились за «железку» часов в десять вечера, игра продолжалась до семи утра, а то и до после обеда. И это при штрафных санкциях — с половины второго ночи взимался «прогрессивный налог», который начинался с тридцати копеек и доходил к пяти утра «до тридцати с чем-то рублей».

Игра шла за добрым десятком столов одновременно. За каждым — по десять-двенадцать игроков, окруженных плотной стеной понтеров «со стороны». По подсчетам Ходасевича за ночь через клуб проходило человек по триста. Столы при этом разделялись на серебряные — с минимальной ставкой в рубль, золотые — за ними счет шел на пятерки, и был еще один так называемый бумажный стол — от двадцати пяти рублей и выше. Сновал специально приставленный человек, разносивший нераспечатанные колоды — по два рэ с носа. У него же при необходимости можно было одолжиться сотней-другой до завтра. «Игра была в общем мирная, патриархальная, — итожит Владислав Фелицианович, — Шулеров было совсем мало…».