Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

• Название: Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
• Автор: Сергей Сеничев
• Жанр: Публицистика

---

И тут самое время вспомнить кого поименитей. И такой персонаж у нас есть. Его история грозит выйти долгой, но она того стоит…

Смолоду ДОСТОЕВСКИЙ болел бильярдом. Как сообщается: «до крупных проигрышей и знакомств с шулерами». Но поделать с собой ничего не мог — играл. По утверждению родной дочери бильярд на том этапе успешно заменял молоденькому инженер-прапорщику даже женщин.

В Сибири, по выходе с каторги, его рука стала тянуться к кию чаще прежнего. Там же еще, в Семипалатинске попалась в эту руку занимательная статейка под названием «Из записок игрока». Это был очерк некоего Федора Дершау о нравах, царящих в игорных домах Европы. И брошюра перевернула всю дальнейшую жизнь Федора Михайловича.

Теперь трудно однозначно ответить на вопрос, что более увлекло его в тот миг: жажда легкой наживы или новая литературная идея, но на неполное следующее десятилетие Достоевский превращается в самого настоящего маньяка игры. Он начитывает несчетные описания казино — кто-то из биографов заявит: «ТЫСЯЧИ описаний». Он ночи напролет мечтает о встрече с предательским колесом, загодя переживая и риски, и счастье успеха, в который верит всей душой. Даже много лет спустя, в «Подростке» он будет стоять на своем: «Я до сих пор держусь убеждения, что в азартной игре, при полном спокойствии характера, при котором сохранилась бы вся тонкость ума и расчета, невозможно не одолеть грубость слепого случая и не выиграть».

Вообще, о психологии игрока Достоевский расскажет человечеству больше, чем кто бы то ни был до и после него.

Первая очная встреча писателя с приспособлением под названием рулетка состоялась в 1862-м. Впервые выбравшись за границу, он притормозил в одном из немецких игорных городков-курортов (был это Гомбург, Висбаден или Баден-Баден теперь неизвестно) и — новичкам везет! — выиграл. Одиннадцать тысяч франков! О, как пригодились они ему: за два с половиной месяца «руссо туристо» объехал два с лишним десятка приметнейших европейских городов…

На будущий же год Федор Михайлович отправился за рубеж, уже вполне целенаправленно запасшись деньгами, и — все просадил. Об этом чуть подробней…

В Париже его поджидала выехавшая туда чуть раньше возлюбленная (так и хочется добавить — стерва) Аполлинария Суслова. По пути г-н Достоевский задержался в Висбадене — мечтал о выигрыше в СТО тысяч: «Я ехал с тем, чтобы всех нас спасти и себя от беды выгородить» — писал он в те дни брату. Выиграл, правда, чуть меньше: 10400. И хотел уже ретироваться, но омут не отпускал, и Федор Михайлович оставил в казино половину куша. Опомнившись, он отправил большую часть из оставшихся пяти тысяч в Петербург тяжело больной жене (от которой так легко укатил в Париж и которая умрет полгода спустя). А уже через неделю плакался родным, что продулся дотла, и требовал немедля вернуть деньги. Брат возмущался: к чему было слать, коли теперь назад требуешь? а главное — пошто играешь, ведь к любимой едешь?.. Какие, ей богу, странные вопросы!

В начале сентября прелюбодеи покинули Париж. Их путь лежал в Баден-Баден: мечта о крупном выигрыше не покидала его. Вместо этого проигрыш в три тысячи и необходимость выписывать из России сто рублей на продолжение путешествия… Далее — Женева. В кармане последние 250 франков. Он проигрывает и их. Добираться в Турин не на что, и Достоевский закладывает часы, а Суслова — кольцо. За Турином — Рим, за Римом — Неаполь, за Неаполем — Берлин. Федора Михайловича одолевает очередной приступ оптимизма, и он катит в Гомбург. Полюбовнице велено отправиться в Париж и дожидаться там. В Париже ее догоняет письмо: он снова в проигрыше, просит выслать новых денег. Она занимает и шлет 300 франков, после чего они практически расстаются…

Теперь в Висбадене президенту России с гордостью демонстрируют стол, за которым полтора века назад вечер за вечером казино доило великого русского…

Приключения той осени лягут в основу «Игрока».

Достоевскому придется писать его, отложив начатое «Преступление и наказание»: издатель пригрозит присвоением авторских прав на всё готовое и буде сотворенное впредь, и Федор Михайловичу ничего не останется, как нанять стенографистку и в двадцать шесть октябрьских дней 1866-го надиктовать ей «Рулетенбург» (так назывался роман изначально). Переписку последней диктовки она принесет патрону в день его 42-летия. Через неделю азартный беллетрист позовет ее замуж. Молодая помощница с радостью примет предложение, и четыре месяца спустя он повезет Анну Григорьевну в свой очередной — последний и самый кошмарный набег на игорные дома…

План прежний: провести за границей пару месяцев. Но они обернутся четырьмя годами вдали от родины… И снова подробности. Из письма Аполлону Майкову: «Начну вам описывать мои подлости и позоры…

(Воистину велик Федор Михайлович: именно подлости и именно позоры… и извините за долгую цитату, но кто лучше самого расскажет?)

…Проезжая недалеко от Бадена, я вздумал туда завернуть. Соблазнительная мысль меня мучила: пожертвовать 10 луидоров и, может быть, выиграю хоть 2000 франков лишних, а ведь это на 4 месяца житья, со всем, со всеми петербургскими. Гаже всего, что мне и прежде случалось иногда выигрывать. А хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил…

(Делайте что хотите, но исповеданные только что подлость, излишняя страстность и извечное стремление перейти любую черту — едва ли не самые отличительные характеристики любого из гениев… однако, продолжим)

…Бес тотчас же сыграл со мною штуку; я дня в три выиграл 4 000 франков с необыкновенною легкостью. Теперь изображу вам, как всё это мне представлялось: с одной стороны этот легкий выигрыш, — из ста франков я в три дня сделал четыре тысячи. С другой стороны — долги, взыскания, тревога душевная, невозможность воротиться в Россию. Наконец третье и главное — сама игра. Знаете ли, как это втягивает! Нет, клянусь вам, тут не одна корысть, хотя мне прежде всего нужны были деньги для денег. Анна Григорьевна умоляла меня удовольствоваться 4000 франков и тотчас уехать. Но ведь такая легкая и возможная возможность поправить все! А примеры-то? Кроме собственного выигрыша, ежедневно видишь, как другие берут по 20000, 30000 франков (проигравшихся не видишь). Чем они святые? Мне деньги нужнее их. Я рискнул дальше и проиграл. Стал свои последние проигрывать, раздражаясь до лихорадки — проиграл. Стал закладывать платье. Анна Григорьевна всё своё заложила, последние вещицы. Наконец довольно, всё было проиграно…».

Эта Анна Григорьевна, заметим — святой человек. Воистину мечта, что называется, поэта (в данном случае — романиста). Едва не половина ее бесценных воспоминаний о муже — так или иначе, про его страсть к рулетке. Осуждения — ни в строчке! В этом одном уже Федору Михайловичу с супругой немыслимо повезло…

Еще в Дрездене начались его закидоны: вот бы мне бы съездить поиграть, да вдвоем ехать дорого, а тебя оставлять не хочется. И — «Я стала УГОВАРИВАТЬ (выделение как всегда наше — С.С.) мужа поехать в Гомбург на несколько дней, уверяя, что за его отсутствие со мной ничего не случится». Достоевский покривлялся и уехал. Три дня спустя написал, что «насквозь в проигрыше» и попросил денег. Она выслала. Через несколько дней новое покаянное письмо с клянченьем. И одинокая — фактически брошенная и беременная — «я, конечно, послала».

При этом бедняжка волнуется не о проигрыше, а исключительно за здоровье благоверного: ах, не было бы нового припадка! ох, зачем отпустила его одного? кто успокоит, утешит голубчика?..

Голубчик вернулся счастливый… тем, что его не бранят. Хвастался шансами, что были в руках, да сорвались, взахлеб рассказывал о методах, применяемых в игре. Оказывается вся беда в том, что он слишком спешил — беспокоился, вишь, о ней. А вот ежели бы поехать в «рулеточный город» недельки на две-три, удачи никак не миновать.

И, заказав из России новых денег, они отправились в Баден вместе: Анне Григорьевне верилось, что присутствуя при игре, она сможет сдерживать любимого. К тому же: «Мне же было все равно, где бы ни жить, только бы не расставаться с мужем»… Наличных хватило на неделю. Стали закладывать вещи. «Я вынула серьги и брошь и долго, долго рассматривала их. Мне казалось, что я вижу их в последний раз. (Так оно и оказалось.) Мне это было ужасно как больно: я так любила эти вещи, ведь они мне были подарены Федею…». Анна Григорьевна прощалась с ними, целовала их, просила заложить только на месяц, чтоб выкупить позже. Он отнес ростовщику свое обручальное кольцо. Следом — и она свое. Тщетно: вырученное было проиграно в минуту.

И вдруг — о чудо! — однажды утром он заявился, принеся что-то около четырех с половиной тысяч талеров…

Их Федор Михайлович проигрывал партиями: придет, возьмет, уйдет, и вот уже снова вернулся — за очередной подпиткой. В несколько часов всё было кончено. И начались заклады по второму кругу. Анна Григорьевна писала матери. Мать помогала. Но и это деньги улетучивались сразу же по присылке. И супруги садились тишком и тупо соображали, чего бы такого придумать, чтобы бабамс — и деньги, и чтобы расплатиться с долгами и, уже не думая ни о каком выигрыше, уехать подальше из этого ада.