Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

• Название: Следы в сердце и в памяти
• Автор: Рефат Аппазов
• Издательство: Доля
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

Рефат Фазылович Аппазов - один из немногих крымских татар, кого в минимальной степени коснулась трагедия депортации крымскотатарского народа. Ему посчастливилось работать рядом с легендарным главным конструктором С.П.Королёвым и быть соучастником многих выдающихся событий в области ракетно-космической техники. В конце 1980-х годов Аппазов активно включился в движение по восстановлению прав своего народа, был одним из инициаторов созыва ІІ-го Курултая крымскотатарского народа, членом президиума Меджлиса крымскотатарского народа. Книга, повествующая о некоторых значительных событиях его жизни, об интересных наблюдениях автора, написана образным и живым языком. Трагические страницы сменяются ироническими с изрядной долей юмора, оставляя место историко-политическим оценкам и даже философским рассуждениям.

---

- Здесь, кажется, было кладбище. Вы не скажете, где оно? Может я ошибаюсь?

- Нет, ты не ошибаешься. Но это же было татарское кладбище! Как только этих предателей выгнали из Крыма, кладбище уничтожили, чтобы духу их здесь не было, понял?

Мужик был изрядно выпившим, но на ногах пока держался неплохо, говорил чуть растягивая слова и испытывая какое-то внутреннее геройство, будто он лично совершил этот великий подвиг. Не дождавшись ответа, он ещё раз спросил:

- Я правильно говорю? Ты меня понял? - и пошел дальше.

Пройдя с десяток шагов, он остановился у стены небольшого сооружения и, не заходя внутрь, начал расстёгивать пуговицы на брюках.

Простояв неопределённое время в полной прострации от испытанного потрясения, я ещё раз оглянулся вокруг и машинально зашагал в том же направлении. Дойдя до небольшого сооружения, я по виду и по запаху определил, что это была обычная грязная уборная, запачканная снаружи ничуть не меньше, чем внутри. Тут же бросились в глаза несколько ровных белых камней, послуживших основанием для сырых кирпичей, из которых были слеплены стены. К своему ужасу я сразу заметил на камнях надписи, сделанные арабской вязью. Большего потрясения, чем я испытал в эти минуты, не испытывал никогда в жизни. Конечно же, это были надмогильные камни от разрушенного татарского кладбища. У меня перехватило в горле, я не мог ни дышать, ни плакать, ни кричать и совсем не заметил, как ко мне кто-то подошел и, трогая за плечо, что-то говорил. Только со второго или третьего его толчка я очнулся, как от тяжёлого сна, и услышал:

- Вам чем-то помочь, вам плохо?

Я увидел пожилого мужчину невысокого роста, удивлённо смотревшего на меня.

- Нет, спасибо, - сказал я, овладевая собой.

- Может быть, всё-таки чем-то помочь? Вы плохо выглядите, - продолжил он и добавил: - Толкучка уже кончилась, все уже давно разошлись, приходите завтра пораньше, часов в семь, - говорил он, продолжая внимательно оглядывать меня.

То ли его слова, то ли его жесты подтолкнули меня к продолжению разговора, и я сказал:

- Нет, мне здесь ничего не надо, я сюда забрёл случайно, - чуть замедлив, добавил: - Вернее, не так уж случайно, я тут искал кладбище.

- Да, тут было кладбище, - сказал он, делая упор на слове "было", - но кладбище татарское.

- Я и искал татарское, но не смог его найти.

- Его разрушили уже давно. А зачем оно вам?

- Видите ли, я хотел его сфотографировать. У меня с этими местами связаны разные воспоминания. Я давно не был в Крыму и вот решил воспользоваться случаем.

- А вы что, жили здесь раньше?

- В общем-то, да.

- А где вы жили?

- На этой улице, но чуть пониже, а в этой школе, что напротив, я учился.

- Но здесь же была татарская школа, а вы разве татарин? Что-то не похоже.

- Тем не менее.

- Вы извините меня, я хорошо знал многих татар, живших на этой улице, я сам здесь родился и даже всю войну никуда не выезжал. Я своими глазами видел, как выселяли татар. Может быть, я знаю и ваших родителей. Кто они, как звали?

- Мой отец - Аппазов Фазыл, а жили мы на углу Краснознамённой.

Он почесал в голове, помассировал лоб, закрыл глаза, что-то вспоминая, и сказал:

- Нет, знаете, я такого человека не помню, а фамилия эта кажется знакомой, но не могу вспомнить, откуда я её знаю.

- А вы не помните, вот здесь была мастерская?

- Конечно, помню. Это была мастерская Халиля.

- Его фамилия и была Аппазов.

Мой собеседник стукнул себя по лбу и воскликнул:

- Да! Конечно! Как же я мог позабыть его фамилию. Точно - Халиль Аппазов! Я его прекрасно знал.

Мы постояли немного, оценивая сделанное открытие, и вдруг он ещё что-то вспомнил:

- Послушайте, может, вы его сын?

- Нет, я не сын, а племянник. Халиль - родной брат моего отца.

- Что вы говорите? Как же вы здесь очутились?

И с этими словами он обнял меня, прижал к себе, поцеловал и долго тряс мои руки. Он даже смахнул тыльной стороной руки слезу и стал мне задавать вопрос за вопросом. Когда мои ответы закончились, я попросил его рассказать, как это случилось, что растоптали кладбище и на этом священном месте устроили такое безобразие. Вместо ответа на мой вопрос он начал ругать на чём свет стоит. Стал вспоминать довоенные времена, многих татар, с кем он дружил. Часть своей речи пересыпал татарскими словами, которые ещё помнил и очень хорошо и правильно их произносил. Я видел, что его тоска и горе были неподдельными. Да и зачем ему было играть комедию передо мною?

Сейчас, много лет спустя, я ещё раз возвращаюсь к тем дням и пытаюсь, отбросив чисто человеческие эмоции, объяснить самому себе, как могло всё это произойти? Как могло случиться, что одни люди оскорбляют память и святыни других, не только не чувствуя никаких угрызений совести, но ощущая себя творящими великие дела, чуть ли не богоугодные? Каков моральный облик этих людей, и люди ли они вообще в смысле homo sapiens? Ну, предположим, это кладбище помешало проведению каких-то очень важных работ на этом месте и без его сноса нельзя было никак обойтись. Есть же общечеловеческие приёмы проведения таких работ. Однако, судя по тому, для каких нужд понадобилась эта территория, отпадают всякие сомнения относительно истинных целей этого акта гнусного вандализма: стереть с лица земли всё, что напоминало бы о крымских татарах, не останавливаясь перед самыми кощунственными действиями. Но опять-таки, даже разрушив и растоптав это кладбище и превратив его в грязную толкучку, ради чего надо было святые памятники - земные символы памяти по ушедшим в мир иной - использовать для строительства общественных туалетов? Такого оскорбительного вызова и преднамеренного издевательства нельзя стерпеть. Вспомним, что всё это было совершено в отсутствие всего народа, отлучённого от своей родной земли, он ничего не знал в то время об этом, да и предпринять ничего не мог, заключённый в клетку бессрочного изгнания. Однако я, к примеру, увидел это только в 1958 году, кто-то увидел и раньше, остальные увидели, когда начали возвращаться в Крым. Что же делать? Об этом должны подумать не только возвращающиеся на свою родину крымские татары, а больше всего государственные органы Крыма и Украины. Что касается крымскотатарского народа, то нанесённое ему оскорбление оставило на его теле глубокую незаживающую рану на столетия. Об этом забыть не дано никому из нас, живущих сейчас. Никогда!

В течение ближайших двух лет после моего первого посещения Крыма я дважды писал Илье Серафимовичу, тому пожилому человеку, с которым судьба столкнула меня на бывшем кладбище. Не получив никакого ответа, я заехал к нему, как только представилась возможность. Увы, только у соседей удалось узнать, что он скончался в том же году, да будет ему пухом земля.

После увиденного и пережитого я долго не мог решиться вновь посетить эти места, хотя такие возможности представлялись. Это случилось только в 1988 году, через тридцать лет после описанного случая. И что же? Толкучки нет, слава богу. Но здесь теперь располагается детский сад. По справкам, которые удалось навести у местных жителей, он построен ровно на том же месте, где была толкучка, а до выселения крымских татар - кладбище. Эксгумация захоронений не произведена, и теперь дети топчут старые могилы, бегают и играют на костях наших предков. Но ведь есть же общечеловеческие понятия о нравственности, если не высокой, то хотя бы элементарной, которые вырабатывались в течение тысячелетий, есть вещи, святые для любых народов. Они незыблемы даже для полудиких людей, не соприкоснувшихся с самой примитивной цивилизацией, этим вещам учат детей с рождения. Но кто-то считает себя вправе пренебрегать всем и вся, не задумываясь ни о нравственности, ни о последствиях пренебрежения ею. Я не оракул, не предсказатель, не ясновидец. Но могу с большой достоверностью предположить, что у народа, дети которого танцуют на костях умерших, нет будущего. Сколько исследований проведено, сколько книг написано великими мыслителями на тему о преступлении и наказании! И за это преступление, независимо от нашей воли и милосердного отношения к вандалам, с неотвратимостью последует наказание.

День уже клонился к концу, когда я, попрощавшись с Ильёй Серафимовичем, двинулся в обратный путь, который решил проделать по Кантарной улице. Добрый старый трамвай всё ещё ходил взад и вперёд, но мне захотелось пройти пешком, чтобы наедине с самим собой осмыслить события этих первых нелёгких часов пребывания в чужом Крыму, а заодно осмотреть ещё одну улицу. Без всяких приключений добрался до самого центра города, остановился на некоторое время у здания драмтеатра на Пушкинской улице, и опять нахлынули воспоминания. В этом театре работала моя тётя, Зоре Билялова, блестящая исполнительница роли свахи в очень популярной пьесе тех лет "Аршин мал алан". Демонстрации отдельных сцен из этой пьесы в её исполнении в домашних условиях я хорошо помню до сих пор. В театре ставили "Къой чокъракъ" ("Овечий источник"), "Уджюм" ("Атака"), "Зенгер шал" ("Зелёный платок") и много других пьес. Здесь работали такие признанные народные артисты, как Сара Байкина, Билял Парыков, Ибадулла Грабов, которых я знал, в основном, только по фамилиям и рассказам Зоре-апти и других родственников. Это был очень талантливый коллектив, находившийся на большом творческом подъёме. Многие реплики из полюбившихся постановок становились чуть ли не народными поговорками.